– И тогда смогу посмотреть мумию? – просветлело лицо мальчика.

– И тогда сможешь посмотреть мумию.

– Вот спасибочки, милорд!

Себастьян немного постоял, наблюдая, как сноровисто бывший беспризорник прокладывает путь в оживленном уличном движении, а затем направился по дурно пахнущему проулку к заброшенному садику и низенькой каменной постройке, где доктор Гибсон производил вскрытия. Здесь же хирург расширял свои познания об устройстве человеческого тела путем подпольного анатомирования трупов, которые тайно выкапывались на городских погостах и продавались опасными субъектами в масках, вершившими свои дела темными безлунными ночами.

Расположившись в библиотеке особняка на Беркли-сквер, Чарльз, лорд Джарвис, изучал последнее донесение одного из своих французских шпионов, когда на пороге комнаты появилась его дочь Геро и без предисловий спросила:

– Это не вы убили епископа Лондонского?

Барон поднял глаза. После того, как несколько лет назад его сын Дэвид погиб в море, Геро осталась единственным ребенком. Она была по-своему привлекательной, со статной фигурой и выразительными чертами лица. Но вряд ли могла считаться хорошенькой и приятной в обхождении, будучи похожей на отца и, к тому же, обладая столь сильным характером.

– Не стану отрицать, я рад, что Прескотт мертв. Но это не моих рук дело.

– Вы бы солгали мне? – удержала Геро отцовский взгляд.

– Мог бы, но не в данном случае.

– Должна признаться, рада это слышать, – хмыкнула дочь.

– Ведь епископ числился в твоих любимчиках? – откинулся на спинку кресла Джарвис.

– Да, мы были друзьями. Совместно работали над некоторыми проектами.

– Проектами… – скривился барон. – Геро, тебе уже двадцать пять. Не пора ли оставить это бесплодное увлечение благотворительностью и подыскать себе мужа?

– Можно было бы, – она подошла к креслу отца и прислонилась к спинке. – Если бы английские законы не давали мужчине право деспотической власти над собственной женой.

– Так уж и деспотической?

– Именно. А что касается благотворительности, вы, наверное, имели в виду маму. У нее это всегда получалось гораздо лучше, чем у меня.

При упоминании о супруге Джарвис состроил гримасу, опустив уголки губ. Он на дух не выносил Аннабель, эту полусумасшедшую дурочку, место которой было в Бедламе.

– Женщины, подобные твоей матери, разливают суп беднякам и роняют слезы над выводками сирот на улицах, потому что такими подачками легко задобрить собственную совесть. Меня от этого мутит, но оно хоть безобидно. А ты … ты просиживаешь целыми днями, зарывшись в книги, исследуя какие-то умозрительные теории и выступая в защиту проектов, которые можно назвать чуть ли не радикальными!

– О, поверьте, некоторые из моих проектов определенно радикальные, - ясные серые глаза прищурились с намеком на улыбку.

Джарвис поднялся на ноги, поворачиваясь к дочери лицом.

– При одной мысли о моем гневе трепещут влиятельнейшие лондонские мужи. А собственная дочь открыто позволяет себе поведение, которое вызывает мое неудовольствие. Почему?

– Потому что я во многом похожа на вас.

Барон фыркнул. Родись Геро мужчиной, Джарвис гордился бы ее умом и сильным характером – а может, даже ее политическими убеждениями. Но она была женщиной, и в последнее время казалась какой-то уставшей. Джарвис вгляделся в бледное, исхудавшее лицо дочери.

– В последние недели ты выглядишь не лучшим образом.

– Милый папочка, – подавшись вперед, она поцеловала барона в щеку. Геро была достаточно высокой, чтобы не привставать при этом на цыпочки. – Разве вы не знаете, что говорить такое женщине непозволительно?

Джарвис разрешил себе улыбнуться и стиснул плечо дочери со столь редко проявляемым чувством нежности.

– Я не убивал твоего сующего везде свой нос епископа.

– Тогда кто?

– Это мне неизвестно. Да и, по правде сказать, все равно.

* * * * *

Оставив отца в библиотеке, Геро поспешила подняться к себе в спальню, и только успела вытащить из-под шкафа ночную вазу, как желудок тут же вывернуло наизнанку.

Она уже узнала, что тошнота накатывает, прежде всего, по утрам, хотя иногда может подступить и совершенно неожиданно. Мисс Джарвис не относилась к женщинам, которые легко испытывают страх или впадают в отчаяние. Но сейчас, сидя на полу, крепко зажмурив глаза и прижимаясь покрытым испариной лбом к дверце шкафа, Геро ощущала себя опасно близкой к тому, чтобы поддаться этим чувствам.  

Для молодой английской аристократки забеременеть вне брака являлось в высшей степени непростительным позором. Ни могущество и богатство семьи, ни обстоятельства, повлекшие за собой такие последствия, не имели значения. Результат оказывался один – общественный остракизм, полный и безоговорочный. Дочь лорда Джарвиса считала себя независимо мыслящей женщиной, но даже она не могла сохранять хладнокровие перед лицом такой участи.

Возможности рисовались ограниченные и безрадостные: заключить скоропалительный брак по расчету, родить тайно и отдать ребенка либо благопристойно совершить акт самоуничтожения. Поскольку Геро отвергала самоубийство и при любых обстоятельствах отказывалась вверять себя во власть супруга, оставался единственно возможный выход: рожать тайно.

Плоды внебрачных связей, как правило, либо подбрасывались к двери церковного прихода, либо отдавались в нуждавшуюся крестьянскую семью. Оба варианта являлись достаточно надежными, чтобы в течение года избавиться от нежеланного младенца навсегда.

Но Геро не собиралась обрекать растущее в ее лоне дитя на столь короткую и мучительную жизнь. Поэтому она обратилась к своему другу, епископу Прескотту, чтобы тот помог подыскать хорошую и любящую приемную семью. Подобного рода приготовления являлись рискованными, поскольку их трудно было хранить в тайне. Однако епископ проявил благословенное неосуждение и готовность оказать поддержку.

А теперь его преосвященство мертв, и все планы рушатся.

При этой мысли накатил новый приступ дурноты, но Геро решительно его подавила. Поднявшись, она расправила платье, умылась и спустилась к покоям леди Джарвис.

Мать лежала, простершись на кушетке в гардеробной с занавешенными окнами. Леди Джарвис все еще была в пеньюаре, ее лицо осунулось так, словно женщина устала.

– Вы плохо спали, мама? – целуя баронессу в щеку, спросила дочь. Материно плечо под ладонью показалось таким худеньким и хрупким, что Геро вновь захлестнуло волной страха. 

Никогда не отличавшаяся особым здоровьем, леди Джарвис в последнее время совсем ослабела. Приближаясь к пятидесятилетнему рубежу, она превратилась в чахлую тень той жизнерадостной красавицы, которой некогда была. Баронесса смогла подарить супругу здоровенькую дочь и единственного хилого сына, прежде чем, изнуренная чередой выкидышей и мертворождений, пережила приступ, положивший конец ее детородным дням и оставивший ее тело и разум в изнеможении.

– Беспокойные сны. Вечно эти тревожные сны, – ухватив Геро за руку, пожаловалась леди Джарвис. Светло-голубые глаза остановились на лице дочери. – Дорогая, ты сама выглядишь утомленной. Что случилось? Ты не заболела?

В горле неожиданно встал комок. Сомневаться в материной любви и преданности не приходилось. Но баронессе недоставало душевных и эмоциональных сил, чтобы справляться с собственными заботами, не говоря уже о бедах дочери.

– Вы же знаете, я никогда не болею, – выдавила улыбку Геро. – Сегодня такой погожий денек, может, выйдем прогуляться на площадь?

– Не знаю, дорогая, смогу ли я.

– Ну конечно, сможете. Сейчас позвоню вашей горничной, чтобы помогла вам одеться, – высвободив руку из материных пальцев, Геро резко потянула за звонок и пошла раздвигать шторы. – Прогулка вам только на пользу. Мне нужно ненадолго отлучиться по делу, но к тому времени, как вы будете готовы, я вернусь.

– По делу? По какому делу? – нахмурившись, попыталась сесть леди Джарвис.