Глава 4

Поездка в Эдинбург разительно отличалась от путешествия в противоположном направлении, состоявшегося пятью месяцами ранее. В физическом плане было гораздо удобнее. Без надобности полулежать, на ногу не наложены шина и повязки. На сей раз он сидел в карете, как обычно, напротив Мёрдо, а самое большое неудобство доставляла затекшая нога.

Поездка отличалась и в других отношениях. В прошлый раз он ехал незнамо куда, неведомо насколько. Мёрдо говорил, что на ближайшее время Лаверок станет Дэвиду домом. Сейчас же он покидал этот дом. По всей вероятности, навсегда.

Пакуя сундук после завтрака, Дэвид поймал себя на мысли о скудности своих пожитков. Большая часть вещей хранилась в эдинбургском особняке Мёрдо. Помимо книг и документов, в Лавероке у него имелось всего несколько костюмов — все, что требовалось, Дэвид одалживал у Мёрдо. Очень жаль, что он сумел упаковать пять месяцев жизни — самые ценные счастливые месяцы, по его собственному признанию, — в единственный сундук. Оставлять что-то незачем.

Несколько часов назад он взирал из окна кареты, как Лаверок становился все меньше и меньше и наконец-то исчез из вида. «Возможно, я никогда сюда не вернусь», — подумалось Дэвиду. При этой мысли навалилась тоска.

— Как нога?

Мёрдо отвлек его от дум. У него такой необычный голос с глубоким сочным тембром, лишь намеком на шотландский диалект, согласные он произносил очень мягко. Мёрдо кивнул на колено, и Дэвид осознал, что рассеянно его поглаживал. Осознал, что оно болело, и поморщился.

— Немного затекла.

— У тебя с собой линимент, — подсказал Мёрдо. — Если хочешь, могу размять.

С ответом Дэвид медлил. С одной стороны, массаж ноги казался чем-то дивным, но с другой — мысль, что придется обнажиться в карете, не пришлась по душе. Что подумает кучер, если вдруг остановится и заглянет к ним?

А если, а если...

Окружающий мир уже и так вторгся в их жизнь. Дэвид уразумел, сколь беспечными были месяцы, проведенные в Лавероке. Незачем гадать, что подумают люди. В этом укромном уголке их с Мёрдо близость оставалась незамеченной.

Мёрдо разглядел его нерешительность.

— Ну же, давай снимем эти бриджи. Чем скорее мы все сделаем, тем быстрее ты оденешься.

Дэвид взвесил риски. С последней остановки прошло двадцать минут, в ближайшее время карета не остановится. Более того, дорога весь день была пустынна. Вероятность, что кучер или кто-то другой застанет его полунагим, ничтожна. Дэвид, вздохнув, в молчаливом согласии протянул ногу и криво усмехнулся, когда Мёрдо победно осклабился, схватился за каблук и начал осторожно стягивать ботинок.

Мёрдо, как скрупулезный камердинер, одним плавным движением стащил с чувствительной ноги кожаный ботинок. Со вторым, как всегда, дело обстояло проще. В то время как Дэвид расстегивал бриджи, Мёрдо пересел к нему, скинул пальто и сделал из него подушку, не обращая внимания на изящность и элегантность.

— Подложи под спину и прислонись к стене. — Он вручил Дэвиду свернутое пальто. — Вытяни ногу мне на колени, и я о тебе позабочусь.

Снова вздохнув, на сей раз более умиротворенно, Дэвид повиновался. Простое изменение положения ноги помогло облегчить боль. Мёрдо уложил ноющую конечность на мощные бедра.

— Можешь снять бриджи?

— Возможно, одну ногу лучше оставить...

Мёрдо, перебив его без слов, разочарованно фыркнул и принялся стягивать с Дэвида брюки, отчего Дэвиду пришлось приподнять бедра. Секунду спустя Мёрдо бесцеремонно бросил их на противоположное сиденье, а еще миг спустя стянул с правой ноги чулок.

Дэвид безмолвно наблюдал, как обнажали травмированную конечность, бледную и слегка исхудавшую. Вопреки регулярным упражнениям правая нога оставалась чуть тоньше левой. С коленом что-то не так, оно располагалось не по центру. Дэвид скривился, этот признак слабости ему не приглянулся. И дело не только в том, как выглядела нога. Она служила физическим напоминанием обо всем, чем Дэвид не мог заняться: гулять пешком, взобраться на холм, бегать. О том, что он всегда любил и до настоящего момента воспринимал как должное. Вполне вероятно, эти способности он никогда не вернет.

— Что случилось? — спросил Мёрдо. Он на все обращал внимание, черт бы его побрал.

— Мне не нравится, как выглядит нога, — бросил Дэвид. — Она безобразна.

Мёрдо недоуменно нахмурил брови и перевел взор на оскорбленную конечность, поглаживая по всей длине, а Дэвид отслеживал его движения. У Мёрдо сильные умелые руки, что могли избавить Дэвида от боли, нежные руки, что могли принести столь острое удовольствие, что Дэвиду не удавалось удержаться от вскрика.

Дэвид зачарованно любовался, как Мёрдо совершал знакомые уже действия: открыл банку линимента, окунул пальцы, чтобы зачерпнуть немного густой, похожей на воск смеси, а потом растер ее меж ладонями. Дэвид учуял аромат, который навеки будет связан с успокоением, уютом и облегчением. Засим Мёрдо неторопливо коснулся бедра, впиваясь пальцами в измученные, вечно утомленные мышцы, основаниями ладоней разминал травмированную конечность.

Дэвид сомкнул веки, отдаваясь удовольствию, принимая этот щедрый дар.

— Она не безобразна, — пробормотал Мёрдо. — Для меня в тебе нет ничего безобразного.

Голос звучал мягко и глубоко, без единого намека на веселье. От уловленной искренности сердце у Дэвида сжалось. Дэвид сглотнул, смущенно осознав, что Мёрдо наверняка заметил, как он дернул кадыком, и обо всем догадался.

С каждым днем эта уязвимость возрастала соразмерно глубине чувств — одно неразрывно связано со вторым. Привязанность к Мёрдо вселяла в него ужас. Защитные барьеры, что он всю жизнь выстраивал, рушились перед лицом эмоций, кои нельзя отрицать. Когда все завершится, он останется без прикрытия.

А финал приближался.

Страшное падение, ожидавшееся после финала, вскоре его настигнет. Однажды Дэвид уже это пережил, но на сей раз будет гораздо, гораздо хуже.

Мёрдо прекратил успокаивающий массаж. Дэвид, распахнув глаза, заметил, что Мёрдо глядел на него с выражением печали и смятения на лице. В груди заныло. Дабы унять это ощущение, Дэвид отвел взор. Он принял сидячее положение, убрал ноги с колен Мёрдо и сделал вид, будто обыскивает пол кареты.

— Куда запропастился чулок? — изрек он, изумленно уловив нотки уныния в голосе.

Наконец-то Дэвид сыскал чулок, не глядя на Мёрдо, раскатал тонкий материал по липкой после линимента ноге, а потом взял измятые бриджи с противоположного сиденья.

— Дэвид...

Мёрдо потянул его назад. Он не противился, позволил Мёрдо себя усадить, однако разглядывал руки и мягкую коричневую ткань, зажатую меж пальцами.

— Что такое?

Дэвид сидел молча. А что сказать? Что их взаимная привязанность, столь явственная еще минуту назад — «Для меня в тебе нет ничего безобразного», — вызвала у Дэвида чувство... тревоги? Еще хуже, он знал, что о спокойствии можно забыть, он лишился своего надежного благословенного уединения в тот миг, когда полгода назад Мёрдо Балфор вернулся в его жизнь?

Что с каждым днем он становился все уязвимее? Что мысль об их разлуке...

— Пустяки, — солгал он. — Просто... — Он смолк.

— Дело в Чалмерсе?

После предположения Мёрдо чувство вины лишь усилилось. Как Дэвид смел думать о себе, сидя в карете по одной-единственной причине: он ехал в последний раз повидаться с Чалмерсом перед его кончиной?

Он сглотнул.

— В письме Дональд сказал, что ему осталось недолго.

— Не переживай, — откликнулся Мёрдо. — Мы успеем вовремя.

Реальность — неизбежная смерть друга — обрушилась на Дэвида, будто огромная волна. Раскатисто грохоча, она захлестнула сердце, а затем отступила, оставив после себя каменистые обломки сожаления и скорби, что его терзали.

Как же хрупка жизнь.

— Мне нужно скоро повидаться с семьей, — удивив себя, молвил Дэвид.

— Ты по ним тоскуешь.

— Да. Они славные люди.

Они прививали Дэвиду только хорошее, принося столько же пользы, сколько и приготовленная матушкой похлебка.

Мёрдо улыбнулся.

— Ну да, откуда-то в тебе должна была взяться эта добродетель.

Дэвид тихо хохотнул.

— Опять ты надо мной потешаешься? Знаю, временами ты считаешь меня ханжой.

Мёрдо тоже захохотал, смех прозвучал мягко и ласково, без намека на издевку.

Дэвид натянул бриджи, застегнул и поправил одежду, а потом сел рядом с Мёрдо, упиваясь теплом, что исходило от его ноги.

Немного погодя Мёрдо промолвил:

— Мне казалось, у вас с отцом плохие отношения. Ты говорил, он ударил тебя, когда застукал вас с другом.

Он имел в виду тот случай, когда отец наткнулся на целующихся Уильяма и шестнадцатилетнего Дэвида. Это открытие побудило ласкового отца первый и последний раз ударить Дэвида.

Дэвид покачал головой.

— У нас вовсе не плохие отношения. Мы вообще об этом не говорим. Отец староста в кирке, он печется о моей душе, но верит, что, если я не стану потворствовать своим желаниям, Господь меня не покарает. Так что он способен с этим жить.

— Я так понимаю, ты не даешь ему повода полагать, что все-таки потворствуешь своим желаниям?

— Нет, и ни в жизнь не стану. Не хочу лишний раз его тревожить. Он и без того много ночей из-за меня не спал.

Мёрдо хохотнул.

— Боже, мы с тобой совершенно разные. Много лет я с огромным удовольствием ни в грош отца не ставил. До сих пор не ставлю.

Дэвид оцепенел. Мёрдо никогда не говорил об отце. Во всяком случае, добровольно. После долгой паузы Дэвид с деланной беспечностью проговорил:

— Он знает, что ты предпочитаешь мужчин?

Мёрдо безрадостно хмыкнул.

— Отец знает все обо всех. Всю жизнь он мне втолковывал, что знание — это сила. При помощи сведений он вынуждает людей делать то, что ему хочется. — В голосе улавливались нотки горечи.

— Он использовал сведения, чтобы подчинить тебя своей воле?