Эдвин уладил наиболее срочные дела и только после этого сообщил матери и Джеффри о своих планах:

— На следующей неделе я вылетаю в Сиэтл. Я мог бы просто позвонить и сэкономить время и силы, но я понял, что должен лично принести Кэрол свои извинения. У меня забронирован номер в отеле «Хилтон». Это я говорю на тот случай, если вам понадоблюсь.

— И как долго ты будешь отсутствовать? — спросила Амелия.

— Столько, сколько потребуется. — Эдвин посмотрел на Джеффри. — Я не слишком рассчитываю на то, что она простит меня, но все-таки надеюсь… И на твое снисхождение тоже.

— Все эти годы я видел в тебе сына, — сказал Джеффри, — и одна ошибка еще не повод для изменения отношения к тебе.

Слова отчима, казалось, должны были бы приободрить Эдвина, но, расставшись с ним, он ощущал лишь острый стыд и странную неловкость. В эту последнюю встречу родители показались ему постаревшими и одинокими.

Эдвин никогда не замечал за собой склонности к суевериям, но в течение всего пути его не покидало смутное предчувствие. Он надеялся, что Кэрол согласится встретиться с ним и что он сможет уговорить ее вернуться в Блэкфорд.

Он не стал предупреждать ее о своем приезде, решив, что внезапность в данном положении лучшая тактика. По крайней мере, так у него оставался шанс, что она откроет ему дверь.

Кэрол жила на последнем этаже четырнадцатиэтажного дома. Ее квартира выходила окнами на залив. Когда Эдвин подъехал на такси к ее дому, заметно стемнело.

Эдвин расположился в неприметном местечке среди декоративных пальм сбоку от входа в дом, осознавая, что не сможет долго прятаться здесь: рано или поздно кто-то пройдет этим путем и тогда ему придется войти внутрь.

А вот на то, что этим «кто-то» окажется Кэрол, он никак не рассчитывал. На пятой минуте его наблюдений она взбежала вверх по ступенькам с набитым пластиковым пакетом из супермаркета в руках и длинной французской булкой под мышкой.

Разумеется, Кэрол и представить себе не могла, что кто-то за ней наблюдает. Она достала из сумочки ключ и принялась вставлять его в скважину. В этот момент он слегка коснулся ее плеча.

Эдвину казалось, что он просчитал любую ее реакцию, но, как выяснилось, только не эту сдавленный вопль и содержимое выпущенного из рук пакета разлетелось по всей площадке.

— Эй, — сказал он, успокаивающе теребя ее за плечо, — это всего лишь я!

— Всего лишь ты? — еле слышно переспросила Кэрол, закрывшись от Эдвина багетом, и огромные, полные страха глаза устремились вверх. — Это еще хуже, чем я подумала вначале!.. Что ты здесь делаешь? Зачем прячешься в кустах, как какой-нибудь извращенец?

— Жду возможности поговорить с тобой. Ты пригласишь меня наверх или мы просто посидим на ступеньках лестницы?

— Ни то ни другое, — отрезала она. — И прекрати похлопывать меня по плечу, я тебе не взбесившаяся болонка.

— Не взбесившаяся, а просто чуточку нервная, — со вздохом сказал Эдвин, не в силах отвести от Кэрол глаз.

От волнения ее щеки порозовели, а грудь часто вздымалась под легким летним платьицем. Судорожно сглотнув, он присел на корточки и начал собирать в пакет упаковку абрикосового мороженого, замороженное мясо, большую бутылку кетчупа и коробку арахиса в шоколаде.

— Ты, как я погляжу, остаешься верной поклонницей всего этого пищевого суррогата? — сказал он, передавая ей пакет.

— Вообще-то это не твое дело, но, если тебе так угодно… Да… По крайней мере, я не собираюсь испрашивать твоего одобрения.

Эдвин невольно поежился. Начало не слишком-то многообещающее.

— Слушай, Кэрол, не надо смотреть на меня, как на чертово отродье!

— Спасибо за указание!

— И если на то пошло, я вовсе не собирался пугать тебя. Видишь ли, со времени нашего последнего разговора я на многие вещи стал смотреть совершенно по-другому. Пожалуйста, прошу тебя, позволь мне высказаться, чтобы внести ясность в некоторые вопросы. — И он двинулся вперед, перегородив ей дорогу к двери. — Умоляю тебя!

— Не смей прикасаться ко мне! — прошипела она, загородившись, как щитом, французским батоном. — Я не желаю, чтобы ты хотя бы еще раз в жизни прикоснулся ко мне!

— Какая жалость, — тихо сказал он, — потому что мне больше всего на свете хочется делать именно это. Впрочем, это не главная причина моего появления здесь.

— В чем же дело?

Эдвин огляделся.

— Если это приглашение к беседе, то нет ли здесь более уютного места, где можно было бы все обсудить: кафетерия или бара?

— У меня продукты, которые нужно положить в холодильник, — сказала Кэрол прищурившись. — Мы можем подняться ко мне. Даю тебе десять минут, чтобы все выложить и убраться прочь.

Квартира Кэрол оказалась большой и под стать хозяйке элегантной.

— Какой славный вид открывается из твоего окна, — бросил Эдвин, выйдя на балкон и окинув взглядом весь пейзаж — от пышной листвы растущих возле дома деревьев до извивающейся линии прибоя где-то внизу.

— Десять минут, Эдвин, — напомнила она, занося продукты в современно обставленную кухню. — Не жалуйся, если у тебя окажется мало времени.

— Ладно. — Он обернулся к Кэрол. — Я вел себя как последний дурак. Я подло поступил с тобой. Я должен был верить тебе, каждому твоему слову, принимать все за чистую монету, как ты однажды выразилась. Ты в ярости на меня, и я это заслужил. И все же я хочу, чтобы ты знала: я раскаиваюсь и прошу прощения.

— Вот как? И что же послужило причиной такой перемены? — холодно поинтересовалась она. — Надо ли понимать, что твой детектив представил-таки тебе сведения из моего грязного прошлого, свидетельствующие о том, что я не Джек Потрошитель?

— Видишь ли…

— Не увиливай, Эдвин! Ты не единственный столп правосудия на этой планете. Сразу же по возвращении в Сиэтл я связалась с моим адвокатом и поручила ей выяснить, откуда ты получил информацию обо мне. Она немедленно вышла на след твоей ищейки, и он в свою очередь доложил тебе все, что узнал от нее: что я совершенно безобидное создание, никогда не державшее в уме злого умысла против людей, которых ты столь ревностно оберегаешь.

— Все верно, до последнего слова, — пробормотал Эдвин. — И я хотел бы извиниться за все свои подозрения в отношении тебя.

— И это все, что ты собирался сказать, приехав сюда?

Он подумал, что мог бы признаться ей в том, что не в состоянии выбросить ее из головы. Сказать, что она… что он… что он чувствует по отношению к ней…

Любовь: такое простое слово из шести букв, самое честное и открытое во всем мире. Но как его трудно произнести… Эдвин так и не смог сделать это. Вместо слов, которых она ждала, он произнес совсем другие слова:

— Конечно, это самое главное. Мне не слишком приятно, что я так плохо думал о тебе.

— Пусть тебя простит Бог, — сказала она, — а я не могу. Меня не интересуют твои извинения, принесенные после всего, что было. Ты не поверил мне, когда я в этом нуждалась. А теперь я не нуждаюсь в твоей поддержке.

— Господи! — воскликнул он, пытаясь найти аргументы, чтобы справиться с ее упрямством. — Ты была не так уж безупречна, если задуматься. Сначала явилась как несчастная бездомная сирота, пребывающая в трауре, а потом превратилась в прекрасно одетую, украшенную драгоценностями особу. Ты была похожа на богатую бездельницу, путешествующую по миру!

— Ну что ж, прости меня! Если бы я знала, что хорошо одеваться это преступление, я бы сразу показала тебе завещание моих покойных родителей, чтобы ты убедился, что я вполне обеспеченна. Но даже если бы они не оставили мне ни гроша, я бы никогда не стала домогаться денег у пожилого человека, как ты думал обо мне. Поэтому можешь и дальше тешить свою бесценную гордость, Эдвин. Мои имя и репутация чисты, и я намерена продолжать жить дальше без твоего благословения. Спасибо большое.

— Знаешь, — ответил он, уязвленный ее презрением, — ты могла бы с самого начала предотвратить все эти неприятные последствия, если бы сразу рассказала о своих неприятностях на работе. Почему ты этого не сделала?