Выглядела она весьма изысканно. Пожалуй, даже слишком. Довольно-таки изящное бирюзовое платье в обтяжку, жемчуг, белые бальные туфельки.

Даже подкрасилась. Помада, тени и все такое прочее.

— Ты куда-то собралась?

— Нет. — Она закусила губу, и он понял, что не смог скрыть легкой досады, которой совсем не хотел обнаружить.

— Ну, хорошо. Ты выглядишь потрясающе. — Недоступная ни поцелую, ни прикосновению, но от этого не менее прелестная. — А чем ты занималась, пока меня не было?

— О, немножко похозяйничала. Мне что-то не сиделось.

— Господи… — Ник, наконец заметил это «немножко». Одного взгляда на ее руки было бы достаточно, чтоб догадаться. И сама она выглядела уставшей. Надежды, которые он лелеял весь день, становились все призрачнее. — Газовщик приходил?

— Угу.

Разумеется, приходил. Ник мог бы понять это по запаху из кухни. Он с досадой посмотрел на сумки, лежащие на журнальном столике. Она проследила за его взглядом.

— Что это?

— Всякие китайские деликатесы.

— О! — Она явно огорчилась. — Я увидела, что в доме нет ничего съестного, и поэтому вышла и купила продукты. Просто подумала, что вам с Кэти вряд ли понравятся пустые полки. Надеюсь, ты не против, что я приготовила и кое-что на ужин.

Ник чувствовал все возрастающее разочарование. Вечер совсем не походил на тот, каким рисовался в мечтах.

— Я же говорил тебе, что заеду в китайский ресторан.

Она сжала руки.

— Я забыла. Прости. Но это ничего. Теперь вам с Кэти хватит еды на всю оставшуюся неделю.

Ник прошел в кухню, почти боясь того, что он там увидит.

Ну, разумеется, обеденный стол накрыт — цветы, свечи, салфетки в фужере, уложенные веером. Пол вымыт, на подоконнике остывает шоколадный кекс.

— Челсия, ради Бога, что ты тут натворила? Она вошла за ним, ступая как-то неуверенно, и, скривив губы, спросила:

— Тебе не нравятся цыплята, поджаренные на решетке?

Ник провел рукой по лицу.

— Нет. Вернее, да. То есть я хочу сказать, что все прекрасно. Только стоило ли так хлопотать?

— Пустяки. Мне самой это доставило удовольствие, — сказала она тихо, только голос у нее был какой-то безрадостный.

— Я успею до ужина принести вещи из фургона?

Она мельком взглянула на плиту и неопределённо пожала плечами.

— Я просто подумал, что хорошо бы установить стерео…

— А нельзя это отложить? Не такая уж это важная вещь.

Ладно, значит, не будет непринужденного ужина на ковре, не будет бразильской самбы. Ник с шумом вобрал в себя воздух и медленно выдохнул.

— Надеюсь, у тебя есть в фургоне простыни. Здесь вообще нет постельного белья.

— Думаю, найдутся. Я сейчас принесу.

— Хорошо. Пока ты будешь есть, я застелю кровати.

— А разве ты ко мне не присоединишься?

— Может быть, к десерту.

Ладно, значит, Челсии не будет тоже. Он рывком отодвинул стул, распрощавшись со своей последней мечтой.

— Ты предпочитаешь китайскую кухню или то, что я приготовила?

— Это. — Он рассеянно кивнул на плиту.

— Цыплята получились хорошо, но рулеты, боюсь, подгорели. — Она вскинула голову. Что, черт возьми, с ней происходит?

Нагнувшись к холодильнику, она достала оттуда бутылку белого вина, собираясь поставить ее на стол. Это было уже слишком.

— Челсия, в чем дело?

— Что ты имеешь в виду? — У нее будто сдавило горло.

— Вот это. — Он широким жестом обвел комнату. — И это. — Он дернул ее за подол. — Я уезжаю на каких-то шесть часов и нахожу здесь совершенно другого человека.

Челсия каким-то замедленным движением поставила бутылку, подбородок у нее задрожал.

— Прости. — Ник рукой откинул волосы и вздохнул. — Но сегодня ты едва себя не доконала. И, главное, зачем? Что на тебя нашло? Здесь есть служба по уборке квартир, ты же знаешь. Они просто по чистой случайности сюда не пришли.

— Где простыни? — Челсия уставилась в потолок, прежде чем он успел поймать ее взгляд.

— На заднем сиденье. Светлый чемодан.

Она кивнула и удалилась, цокая каблуками и еще выше закинув голову.

Ник, вряд ли разбирал, что он ест, напряженно прислушиваясь к шорохам в спальне. Наконец, отбросив салфетку, он широким шагом вышел из кухни.

Стоя у его кровати, она надевала на подушку наволочку. Слезы ручьем бежали у нее по щекам, хотя она не издавала ни звука.

Челсия подняла глаза. В дверях стоял Ник, наблюдая за ней. Что ж, так ей и надо. Как будто мало она сделала, чтобы показаться круглой идиоткой. Она вздумала ублажить его, убирая квартиру, готовя обед. Она надеялась, что он обрадуется.

Она и сама радовалась, пока он не пришел, пока она не увидела, кем выглядит в его глазах — настоящей кретинкой, надо полагать. Лицо Ника сказало ей это лучше всяких слов. Она, изображая домовитость, разыграла целое дурацкое представление, устроив всю эту нелепую возню у него в квартире.

Но зачем ей это было нужно? Ответ стал ей совершенно ясен, как только она взглянула на Ника, стоящего в дверном проеме. Она хотела стать хозяйкой в его доме. Она хотела соединить с ним свою судьбу. Как только она поняла, что не соответствует его представлению об идеальной жене, ей вздумалось изобразить из себя женщину его мечты.

В три шага Ник пересек комнату и обнял ее за плечи.

— Что случилось? — Он притянул ее к себе и заглянул в глаза.

— Я должна идти… — Она попыталась высвободиться, но он только крепче сжал ее. — Ник, пожалуйста.

— Что случилось? Тебе что-то не понравилось? — Его пальцы вцепились в нее мертвой хваткой.

Челсия посмотрела ему в лицо. Ник — это все, чего она хочет в жизни и чего у нее никогда не будет.

— Все, — произнесла она, наконец, подавляя рыдания. — Почти все. Прости, Ник. Я не должна была втираться в твой дом, в твою кухню и во все прочее. — Ей бы хотелось, чтобы у нее перестали дрожать губы. — У меня нет такого права. С моей стороны это было слишком самонадеянно. Мы действительно не настолько близки, чтобы я могла тут хозяйничать.

Ник наклонил голову, и тревога в его глазах сменилась каким-то странным выражением.

— Так ты думаешь, я расстроился из-за того, что ты… хозяйничала тут?

— А разве нет?

Он притянул к себе ее голову, так что они легонько стукнулись лбами.

— Нет. Я просто очень огорчился, потому, что мечтал о совсем другом вечере. Вот и все. Мне не хотелось, чтобы ты мыла, чистила, готовила. Мне только… хотелось быть с тобой.

Это признание подействовало на нее совершенно неожиданным образом. Она не понимала, печалиться ей или радоваться. Она только знала, что не в состоянии больше сдерживаться. Слезы потоком хлынули у нее из глаз.

Он нежно гладил ей волосы, ласково похлопывал по спине, а она, уткнувшись ему в грудь, захлебывалась от рыданий.

— Я б-была такой дурой.

— Ну, будет, будет. Я ничего не хочу слышать.

— Я насквозь промочила тебе рубашку, — всхлипывая, проговорила она.

— Меня это очень беспокоит.

Почему-то его слова показались ей ужасно смешными. Ник наклонился и прижался щекой к ее лицу, а губами коснулся волос. Челсия теснее приникла к нему, устраиваясь поудобнее. Ник был таким теплым и надежным — и именно тут, у его груди, ей хотелось бы быть всегда.

— О, Челсия, — прошептал он потрясенно, и в следующий миг их губы соприкоснулись.

Ник боялся, что она оттолкнет его. Он не собирался ее целовать, но не смог удержаться. Сжимая ее в объятиях, вдыхая запах ее волос, он утратил над собой всякую власть.

И она не сопротивлялась. Более того, она обняла его за шею и прильнула к нему всем телом. Ник застонал, чувствуя, что огонь, тлевший в его сердце с тех самых пор, как они встретились, вспыхнул с адской силой. Он жаждал целовать ее всю, касаться ее везде. К его удивлению, она, казалось, хотела того же.

Ему, наконец удалось оторваться от ее губ, и она уронила голову ему на грудь. Он чувствовал, как трепещет ее сердце.

— Снова я не сдержался, — прошептал он, касаясь губами мягкой копны ее волос. — Прости. Ты сводишь меня с ума.