Джеймс поднял голову и торжествую сказал:

— И ты еще будешь утверждать, что не хочешь меня!

Люси, почти бездыханная, дрожащая, была не в силах ответить ему, и Джеймс поспешил снова прижать ее к себе. Он раздвинул ее ноги, руки Джеймса заскользили по ее ягодицам, мгновение — и их тела слились. Люси застонала.

Может быть, она и не любила Джеймса, но телу ее он был необходим. Только тогда, когда он проникал в нее, Люси странным образом ощущала завершенность собственного тела. Она презирала себя за это, но ничего не могла изменить. Такое случалось с ней всякий раз. Случилось и сегодня.

С каждым новым толчком внутри нее Джеймс становился все более ненасытным и требовательным, и точно так же росло неукротимое желание Люси. Чем глубже он входил в нее, тем все более сладостной болью отдавалась в женщине неистовая жажда — жажда ее тела. Она отважно встречала его вторжение, обнимая Джеймса все крепче и крепче, впиваясь ногтями в могучую спину. После таких вот ночей на коже у Джеймса всегда оставались царапины. Когда она увидела их впервые, то была страшно удивлена и едва поверила в то, что сама повинна в их появлении. Джеймс же в ответ только посмотрел на нее своим, с поволокой, взглядом и сказал:

— Не надо извиняться. Я хотел, чтобы ты забыла обо всем на свете, ты мне такой очень нравишься.

Вот и сейчас ему нравилось это. Люси слышала, как он тихонько постанывал, но теперь ей было уже ни до чего. В ней нарастал дикий, стремительный ритм. Тела их полностью слились, превратившись в единое целое, страдавшее от невыносимого жара…

Потом они тихо лежали в гулкой тишине, все еще хранившей отзвуки их страсти. Мало-помалу Люси избавлялась от дурмана чувственности, и тело ее, так же, как и разум, становилось все холоднее и холоднее.

Боже, да ведь спальня дяди и тети совсем недалеко от ее комнаты! Люси едва не стало плохо при одной только мысли о том, что кто-то мог слышать стоны, вырывавшиеся из ее горла в минуты беспамятства.

Но еще хуже то, что хрустальный шар ее прошлого разбился — Джеймс добился этого. В его объятиях она только что предала Дэвида, предала золотые дни невинного детства, уколы первой любви, прекрасную сказку, закончившуюся столь трагично. Она предала все это, и теперь ее прошлому никогда не стать прежним. Волшебные чары разрушены навсегда.

Уж лучше б она умерла.

Наконец Люси уснула, а рано утром ее разбудил пронзительный телефонный звонок.

Со сна он показался ей не трелью, а настоящей сиреной. Люси упала с кровати и, только поднявшись, осознала, что именно ее лишило сна, где она находится, и, наконец, то, что совершенно обнажена.

Именно в этот момент она вспомнила о происшедшем накануне.

Увидев свою ночнушку на полу, Люси схватила ее, чтобы тут же натянуть на себя, в ужасе от того, что Джеймс сейчас на нее смотрит.

Но он не смотрел. И вообще Джеймс был теперь не в ее постели — ночью он перебрался в свою и сейчас сонно ворочался, разметав темные волосы по подушке, одетой в наволочку, которую ее тетя получила в подарок на свою свадьбу четверть века назад и которая хранилась накрахмаленная, тщательно выглаженная, пересыпанная сухой лавандой.

Во сне он выглядел как-то моложе — странно, но раньше Люси никогда этого не замечала. Сейчас его лицо утратило властное выражение, стало почти мальчишеским, рот слегка приоткрылся, а щеки порозовели.

Отчего-то Люси стало не по себе, и она поспешила отвести от Джеймса взгляд. И тут до нее дошло, что телефон все еще звонит — трубку почему-то никто не брал. Странно, в этот час ее тетя и дядя обычно уже вставали. Она мельком взглянула на часы и убедилась в том, что уже половина восьмого.

Неужели тетя Милли уже уехала в больницу? А дядя Уильям в поле? Должно быть, уходя, они старались не шуметь, чтоб не потревожить сладкий сон молодоженов.

Люси сняла с вешалки халат и, укутавшись в него, спустилась вниз.

Звонивший явно был весьма настойчив, и это ее встревожило. Схватив телефонную трубку, Люси уже приготовилась услышать нерадостную весть. Что Дэвиду хуже? Или даже что… Но нет! Об этом она и думать не станет.

— Алло, это ведь не миссис Грей, не так ли? Это ее племянница?

— Да, Люси Хартли. — Голос показался ей знакомым, хотя Люси и не могла вспомнить, где именно его слышала.

На другом конце провода явно улыбнулись.

— О, здравствуйте, — тепло приветствовал ее женский голос. — Я так и думала, что узнала вас. Я сестра Глория.

Сердце у Люси чуть не остановилось. Но затем, когда шок прошел, она сказала:

— О да, здравствуйте, сестра. — Во рту у нее пересохло, и она едва могла вымолвить, — Что-то… случилось?

Люси услышала какой-то шум за спиной и, обернувшись, увидела стоявшую на лестнице тетю, одетую в старый зеленый шерстяной халат и новые розовые шлепанцы. Она застыла, вцепившись в перила, с лицом, побелевшим от страха.

Люси тут же захотелось подбежать и успокоить ее, но она вовремя вспомнила, о чем ей только что сказали, и осталась там, где была. Костяшки ее пальцев побелели — до того сильно она вцепилась в телефонную трубку.

— Не волнуйтесь! Я звоню вам не для того, чтобы сообщить плохую новость! — Сестра Глория радостно рассмеялась. — На самом деле совсем даже наоборот. Он только что открыл глаза! Десять минут назад, когда я его умывала. Я как раз говорила Дэвиду, что его надо снова побрить, и отпускала глупые шуточки по поводу того, как быстро у него растет борода, и тут он внезапно открыл глаза, посмотрел на меня и сказал, как ему жаль, что доставляет столько хлопот, а я чуть не свалилась от неожиданности!

Чтобы не упасть, Люси прислонилась к стене.

— О Боже, — только и выдохнула она дрожа.

Милли Грей была уже возле племянницы.

— Что? Что? — Она была вне себя от волнения. — Он не умер? Люси, что там говорят?

— Он вышел из комы, — ответила Люси, смеясь и плача одновременно, и передала трубку тете.

Милли ушам своим не верила.

— Вышел из комы? Ох, Люси! — Она поднесла трубку к уху. — Сестра? Говорит Милли Грей.

Уголком глаза Люси заметила, как к ним по лестнице в шелковом халате, надетом поверх пижамы, спускается Джеймс. Волосы все так же растрепаны, но румянец уже сошел со щек — Люси он даже показался необычно бледным и нахмуренным.

Пожалуй, это известие взволновало его не меньше, чем саму Люси. Очевидно, Джеймс слышал, что она сказала тете. Глаза их встретились, и Люси поняла, что он пытается по взгляду разгадать ее мысли, а потому тут же отвернулась.

Да она и сама, пожалуй, не знала, что думать. Сейчас она даже не думала, а только чувствовала — чувствовала бесконечное счастье от того, что Дэвид пришел в сознание, и радость за тетю Милли и дядю Уильяма, и невыразимое облегчение от того, что напряжение и боль последних дней наконец оставили их.

Люси отправилась на кухню: обычные домашние дела помогут ей немного успокоиться. Двигаясь чуть замедленно, она расставила чашки и тарелки, обратив внимание на то, что кто-то, очевидно дядя Уильям, уже позавтракал — на столе виднелась раскрытая пачка кукурузных хлопьев. Чай он заварил себе сам: рядом с тарелкой стоял уже остывший чайник, а в посудомоечной машине лежала использованная чашка.

Должно быть, тетя Милли просто-напросто проспала, или дядя Уильям специально выключил будильник, чтобы дать ей как следует передохнуть. Этому Люси тоже не удивилась. Вчера вечером тетя выглядела чрезвычайно утомленной.

Если бы она не проспала, то сейчас была бы уже в больнице и, возможно, сама увидела, как пришел в сознание сын. После всех этих часов бдения у постели Дэвида отсутствовать именно в тот момент, когда ои вышел из комы! Какая несправедливость!

При этой мысли Люси взгрустнулось. Тетя Милли, безусловно, заслуживала того, чтобы быть рядом с Дэвидом, когда тот очнется.

Вечно судьба играет с людьми свои злые шутки, с досадой решила она.

В кухню вошел Джеймс. Он прислонился к двери и теперь стоял со скрещенными на груди руками.