Взгляд Люси устремился куда-то за линию горизонта, а глаза затуманились от воспоминаний. Господи, какое же счастливое было время! Время, когда они оба взрослели, влюблялись и сознавали, что их любовь взаимна. И, поглощенная минувшим, она сказала скорее себе, нежели Джеймсу:

— Мы устраивали пикники, бродили но округе и собирали летом голубику, ползая в траве, отчего на наших руках и ногах появлялись царапины. Но мы не обращали на это никакого внимания, а после, набрав побольше ягод, ложились в высокую траву и ели их. А потом слушали пчел, жужжавших над клевером, или наблюдали за кузнечиками — знаешь, так здорово посадить его между ладонями и смотреть, как он прыгает, стараясь выбраться наружу. При виде этого невольно хотелось раскрыть руки, и тут его как ветром сдувало.

Люси увлеклась, совершенно забыв, с кем говорила, и тут Джеймс прервал поток ее речи.

— Ради Бога! Приди наконец в себя, ведь все это было давным-давно. Ты не можешь вернуться в свое прошлое — дверь в него захлопнулась навеки. Перестань жить вчерашним днем!

Девушка подняла на Джеймса глаза и вернулась к горькой реальности. Да, действительно, какие-то прекрасные мгновения она словно жила в том золотом и счастливом времени, но Джеймс не замедлил вытащить ее оттуда.

Видя, как изменилось выражение ее лица, Джеймс и сам напрягся.

— Может, прошлое нравится мне куда больше настоящего, — бросила Люси, дрожа от боли и сожалений.

— Господи, иногда я еле сдерживаюсь, чтобы не ударить тебя, — процедил Джеймс сквозь зубы и с силой встряхнул жену за плечи, отчего ее голова качнулась, как у тряпичной куклы.

— Прекрати сейчас же! Что ты делаешь? Отпусти меня! — Люси попыталась было вырваться из его цепких рук, но он сильно прижал жену к себе, так что ей стало абсолютно очевидно, что он весь горит от желания.

Она вздрогнула.

— Не смей!

Однако отказ ее подействовал на него так, как бензин — на костер: распалил еще больше.

— Мне до смерти надоело, что между нами постоянно маячит другой мужчина! Что мне сделать, Люси, чтобы ты забыла о нем? Ведь он никогда не сможет стать твоим! Когда же ты, черт побери, это поймешь?

Джеймс схватил Люси за волосы и запрокинул голову, чтобы впиться в ее губы безжалостным поцелуем — в нем не было ни нежности, ни страсти, только ярость.

Что ж, он вызвал в Люси ответное чувство — гнев заполнил все ее существо и затемнил разум, подобно тому, как бьющий из земли фонтан маслянистой нефти заслоняет собой голубой небосвод.

Она рассердилась потому, что поняла, почему Джеймс целует ее так грубо. Ну конечно же, своим отказом она ранила его гордость. Он не любил, а только чувствовал себя ее Хозяином.

Однажды жизнь Люси уже едва не разрушили дурацкой гордостью, и она не собиралась позволить кому-либо попытаться сделать это снова.

И она со всей силы ударила Джеймса. Он покачнулся и, не удержав равновесия, упал, но при этом не только не выпустил Люси, но и увлек за собой.

В следующее мгновение она уже лежала на земле и, подняв глаза, увидела в вышине бездонное голубое небо, а через миг — горевшие страстью глаза Джеймса. От страха сердце у Люси замерло, во рту пересохло, она не могла и словечка вымолвить.

Люси замотала головой и попыталась скинуть его с себя, но безрезультатно.

Джеймс снова поцеловал ее, и голова женщины прижалась к жесткой траве, больно царапавшей шею, на что она, однако, почти не обратила внимания.

Джеймс запустил руку под ее свитер и принялся ласкать грудь, отчего Люси задрожала. Затем он стянул с жены свитер и поставил колено меж ее ног.

Нет, он явно не собирался ограничиваться поцелуями. Люси с ужасом осознала, что он собирается взять ее прямо сейчас!

— Не здесь, — бормотала она, изгибаясь под его телом. — Ради Бога, Джеймс, не здесь…

Он поднял голову и жестко сказал:

— Здесь, Люси! Именно здесь! И когда ты в следующий раз подумаешь о горах, то вспомнишь не то, как была здесь с ним, а то как была здесь со мной.

Люси с ужасом глядела на Джеймса. Он уничтожал ее воспоминания тщательно, словно по плану, одно за другим. Начал вчера, когда овладел ею почти насильно в доме ее детства, и теперь продолжал здесь, требуя, чтобы она занималась с ним любовью там, где они с Дэвидом когда-то бегали, гуляли и, весело смеясь, лежали под ласковыми солнечными лучами.

— Ну зачем ты это делаешь? — вырвалось у Люси, и она увидела, как сверкнули глаза Джеймса, словно он и сам толком не понимал, откуда в нем это одержимое желание разрушить ее воспоминания о прошлом.

Но он тем не менее ответил:

— Когда ты соглашалась выйти за меня замуж, ты сказала, что забудешь его, что хочешь забыть…

— Неправда! Я бы никогда не смогла забыть Дэвида! Это все равно что сказать: я хочу забыть самое себя. Я пообещала, что с прошлым покончено, — так оно и есть, но Дэвид — это я, по крайней мере, часть меня, так же, как и я — часть его и всегда останусь ею.

— Как брат с сестрой, — процедил Джеймс сквозь зубы. — Да, вы росли вместе, но вам никогда не следовало и мечтать о том, чтобы стать любовниками. И — видит Бог — вы не можете ими быть!

— Я знаю это не хуже тебя! — выпалила Люси. — Мы оба это знаем! Но как я могу забыть его? Что ты мне прикажешь — сделать операцию на мозге, чтобы стереть его из памяти? Или никогда больше не возвращаться сюда? Но здесь моя семья, мой дом, и для меня это была бы слишком большая утрата. Я решилась даже на это, но все изменилось, когда Дэвид попал в аварию. Я не могла не вернуться — это же так очевидно! Я была нужна им, они надеялись, что мне удастся пробитьея к его сознанию. Иначе зачем бы им мне звонить?

— Да, этого я тоже, хоть убей, не пойму. Как они посмели просить тебя приехать? После того зла, какое они тебе причинили! Мне казалось, у них осталось хоть какое-то чувство приличия! Нет, твою тетю — ее я еще могу простить, даже отношусь к ней с большим уважением, и потом он — ее единственный сын, но его отца…

— Замолчи, ты не должен судить его! Одна только тетя Милли имеет на это право…

— А как насчет тебя? Бог мой, Люси, на твоем месте я не испытывал бы к этому человеку ничего, кроме пренебрежения!

Этого Джеймс мог и не говорить — Люси давно догадалась, что муж глубоко презирает Уильяма Грея, да и от дяди это вряд ли укрылось. Джеймс умел дать понять, что думает и чувствует. В суде это качество казалось настоящим даром судьбы — он мог разбить противника в пух и прах, не произнеся почти ни слова, но в жизни…

— Но ты не я, — пробормотала Люси. Оглядываясь назад, она вспомнила, какое испытала потрясение, узнав, что Уильям Грей и так унаследовали бы дом, поскольку Джеймс вовсе на него не притязал. Он получал весьма приличный доход, а его зять — учитель — зарабатывал не в пример меньше, так что Джеймсу это казалось вполне справедливым, особенно принимая во внимание то, что его сестра много заботилась об отце и ухаживала за больной матерью до того, как та умерла.

Раньше Люси надеялась на то, что они с Дженни подружатся, но при встрече поняла, что та вовсе не собирается одаривать ее своей благосклонностью.

Дженни училась вместе с Энн в школе, они остались подругами и до сих пор переписывались. Но ведь Джеймс развелся не по вине Люси, а еще за шесть лет до того, как они познакомились.

И тем не менее Дженни Кой обошлась с Люси крайне холодно, а отец Джеймса, по-видимому, так и не понял, кто она такая. Он упорно называл ее Энн и спрашивал, зачем она перекрасила волосы в черный цвет, когда ему так нравился их природный оттенок. Память совсем изменила этому человеку — потеряв жену, он утратил всякий интере к жизни…

— Возьми же себя в руки, — сказал Джеймс. — Захлопни дверь во вчерашний день. Ты живешь прошлым, и это не приносит тебе счастья.

— Но ведь любовь не перекроешь, как кран с водой.

— Ох, ты снова о Дэвиде? Я сыт им по горло, слышишь? Перестань, Бога ради, говорить о нем, думать о нем. — Джеймс взял ее лицо в ладони, и у нее опять началось сердцебиение — глаза его блестели, как темные звезды. — Ну тогда я сам выгоню из твоей головы воспоминания о нем, — пробормотал Джеймс и приник к ее губам — только на этот раз в поцелуе не грубом, а чувственном и глубоком.