— Ну да, — отозвалась Люси. — А что еще они могли сказать?
— Да, что? При такой-то гордыне.
— Да, им не нравится, когда ущемляют их гордость, — согласилась Люси. — И я их хорошо понимаю. Им не хочется, чтобы люди в округе судачили об их семейных делах. Они скорее дали бы себя на растерзание диким зверям, чем рассказали об этом хоть одной живой душе.
— И потому вынудили тебя уехать в Лондон, а единственного сына — совершить попытку самоубийства!
Люси почувствовала невыносимую боль, словно ее ударили в солнечное сплетение!
— Нет! Ты не смеешь так говорить! У тебя нет доказательств…
— Об этом Дэвид, естественно, должен был позаботиться. Ведь из-за вашей драгоценной семейной гордости он не хотел, чтобы о его смерти болтали.
Люси прикусила губу столь сильно, что на ней выступила кровь, едва заметная на яркой губной помаде.
Но Джеймс все-таки разглядел пунцовую капельку. Он наклонился и начал осторожно слизывать ее языком.
Люси вздрогнула. Это было так не похоже на Джеймса! И, конечно же, его поступок не мог не взволновать: Люси затрепетала как в лихорадке — ее бросало то в жар, то в холод. И в который уже раз Люси подумала о том, как много непостижимого кроется в характере Джеймса.
Блестящий адвокат, он ослеплял в суде своим умением срывать с иных людских душ чахлую одежонку и в то же время был методичным и аккуратным человеком, выполняющим уйму бумажной работы: читал отчеты, просматривал прецедентное право и исписывал бисерным почерком целые страницы в своей записной книжке. Джеймс не прекращал поисков до тех пор, пока не находил то, что ему необходимо.
Джеймс, безусловно, одержимый. Не потому ли он и реагировал так яростно на их отношения с Дэвидом? Наверно, он испытал нечто подобное, застав свою жену в постели со своим лучшим другом. Люси вспомнила его слова:
— Как в плохой мелодраме, правда? Там в любовных треугольниках всегда присутствует лучший друг мужа — человек, которому бедняга особенно доверял. Мне всегда было любопытно, кто из них проявил инициативу — Энн или мой приятель? Хотя обычно мужчина делает первый шаг, а не женщина.
Люси тогда еще подумала, что гордость не позволяет ему считать иначе. Но он не удивился бы, узнав, что именно Энн была в том случае более активной. В ее лице — даже на свадебном фото — угадывалось что-то жадное, алчное. Похоже, она была из тех женщин, которым быстро приедаются будни брака, и они начинают искать что-нибудь интересненькое на стороне.
В то же время Люси старалась быть справедливой.
— Может, они ничего не могли поделать с собой, — предположила она, отчего на лице Джеймса появилась презрительная гримаса.
— У нас всегда есть выбор, — фыркнул он. — Я не верю во всю эту чепуху, когда твердят, что кому-то больше ничего не оставалось. Люди не такие дураки, чтоб не знать, что хорошо, а что плохо.
— Но ведь не все же так просто! — взволнованно возразила Люси.
— Ну у них-то все было просто — она была моей женой. И, значит, должна была быть моим другом.
— Но… что, если они влюбились?..
— Нечего их оправдывать! Ты ведь их даже не знала. — И взглянул на нее холодными глазами.
Вот и теперь они были такими же, и о ее семье Джеймс говорил в том же тоне.
— Дэвид — их сын, — сказал он. — И, конечно же, унаследовал фамильную гордыню. Поэтому, почувствовав, что жизнь стала ему не в радость, он просто однажды вышел из дома и постарался покончить с собой таким способом, чтобы не вызвать кривотолков.
— Но это был несчастный случай!
Джеймс пожал плечами.
— В такого рода несчастные случаи я, извини, не верю. Когда случай выводит из игры человека, считающего свою жизнь невыносимой. Нет, я не утверждаю, что он хладнокровно обдумал свой шаг. Но он не расставался с ощущением жизни в аду. Потому и ехал на сумасшедшей скорости до тех пор, пока не разбился. Если для тебя это несчастный случай, тогда хорошо, с ним произошел именно он. Но я предпочитаю называть вещи своими именами… Дэвид, конечно же, предпринял попытку самоубийства.
Люси схватила Джеймса за руку и с мольбой посмотрела ему в глаза.
— Только ради Бога, не говори ничего подобного его родителям. Прошу тебя, Джеймс, даже не намекай на это — они не вынесут.
— Ах, не волнуйся, я не стану этого делать. — Он взглянул на часы. — Но нам пора идти, не так ли?
Люси не покидали мысли о словах Джеймса. Если родители Дэвида хоть на мгновение, хоть на секунду подумают, что виноваты в трагедии с их сыном, они не выдержат… Она даже представить не могла, что тогда стрясется, в особенности с дядей Уильямом, чей взгляд и так всегда был исполнен вины и сожаления.
— Так ты идешь или нет? — спросил Джеймс, и она кивнула:
— Да, конечно.
Через пять минут они уже ехали в машине Джеймса. День был все таким же солнечным, только ветер усилился, и осенние листья падали с деревьев непрестанным золотым дождем, в траве блестели глянцевые ядра упавших каштанов, а в воздухе стоял горьковатый запах дыма. Очевидно, в деревне жгли листья.
— Холодает, — заметила Люси, торопливо шагая от машины к старому каменному зданию.
Над дверью его висел герб ресторанчика — нарисованные человеческие глаза смотрели на вас сквозь маску из зеленых листьев. «Лесовичок» возник здесь уже несколько столетий назад, как, впрочем, и сотни других «Лесовичков» по всей Англии. То было весьма распространенное название подобных кабачков. Ребенком Люси не раз гадала, что мог бы означать этот герб и почему человек прятался за листвой. Ей он казался тогда каким-то зловещим.
Только став взрослой, она узнала, что Лесовик — это один из древнейших персонажей английского фольклора, восходящий еще к поре язычества. Ему, живущему в лесах богу, веками поклонялась английская деревня. А еще были боги, обитающие в реках, боги-животные, деревья… В некоторых уголках английской глубинки люди и сейчас еще устраивают раз в году некий ритуальный праздник в честь этих богов, во время которого наряжаются в одежду из листьев и веток или надевают на голову рога. Старые традиции, старые поверья, как и старая любовь, сдают свои позиции не так-то легко, думала Люси, следуя за Джеймсом в уютный ресторанчик.
Ну вот они и доставили пса благодарному хозяину, который принялся гладить его шелковистую голову и приговаривать:
— Ну зачем ты это сделал? Ты, дурашка! Ведь тебя могли пристрелить, ты хоть понимаешь это? Ну конечно же, нет! Ты такой глупый!
Пес разинул пасть словно в улыбке и поддел головой руку хозяина.
— Ах, ты думаешь, что ты умный, да? — Хозяин передал поводок жене, которая наблюдала за этой сценой, поджав губы. — Отведи его в кухню, родная. Ладно?
— Надеюсь, в следующий раз они его пристрелят! — сказала Мэри, таща упирающегося пса за собой. — Ну пойдем же, блошиное ты пристанище, — фыркнула она на него.
Люси с Джеймсом устроились в углу возле окна, выходившего в сад, где разгуливал сейчас ветер. Вскоре им подали ростбиф, жареную картошку, морковь, капусту и горох, а также йоркширский пудинг — традиционные английские блюда, притом отлично приготовленные.
Они почти не разговаривали: Люси слишком волновалась из-за предстоящего свидания с Дэвидом, а Джеймс пребывал в обычном своем мрачном настроении. Ей хотелось попросить у него разрешения навестить Дэвида одной, но она не посмела, отлично зная, что он откажет в просьбе, да еще примется сверлить ее глазами.
Когда они приехали в больницу, тетя Милли сидела в холле — пила кофе и ела бутерброды. Выглядела она в десять раз счастливее, чем раньше, глаза ее сияли, и она с готовностью улыбалась.
— Я вышла, чтоб дать доктору возможность его осмотреть, — объяснила она. — А Уильям вернулся домой. У него накопилась тысяча дел, и теперь, когда к Дэвиду вернулось сознание, он сможет ими заняться. Я тоже не буду сидеть с ним весь день — мне сказали, что Дэвиду надо больше отдыхать. Так что, покончив с бутербродами, я загляну к нему ненадолго, а после отправлюсь домой.