— Куда едем? — повернулся к ней шофер.

— На вокзал, пожалуйста.

— И куда же вы направляетесь?

Люси ответила, надеясь, что у него нет желания беседовать с ней всю дорогу. Слишком многое ей предстояло обдумать, и болтать с таксистом она была не в настроении.

— Никогда не бывал в тех местах. Как оно там?

Люси смотрела из окна машины на шумные улицы Лондона и вспоминала о ветре, гуляющем над болотами, о бескрайнем небе и о зеленых и коричневых холмах, возвышавшихся над линией горизонта.

Как же она скучала по родному краю, скучала с того самого дня, как покинула его год назад, как страстно жаждет увидеть его снова.

— Сейчас там холодно, — сказала она. — Ведь это почти Шотландия.

— Не могу себе представить. По мне так уж лучше побольше солнца, в особенности зимой.

И таксист пустился рассказывать об отпуске, который он провел в Испании, и о том, как там было жарко. Люси слушала его вполуха.

На поезд она еле успела. Вагон ее оказался полупустым, а по мере продвижения на север пустел все больше и больше.

Поезд-экспресс останавливался только на больших станциях. По вагону постоянно возили тележку со всяческой снедью, но Люси не чувствовала голода и только выпила кофе.

Всю дорогу она провела, глядя на сменяющие друг друга пейзажи. Сначала за окном проплыли черные трубы Лондона, после, в пригородах, — нескончаемая череда черепичных крыш, укрывающих крошечные домики, а затем — поля да частокол изгородей, и так до самого сердца Англии.

Солнце еще согревало последним теплом деревья, сжатые поля да холмы в туманной дымке.

С весны, с той самой поездки с Джеймсом, она ни разу не возвращалась на север.

Изменилась ли я? — спрашивала себя Люси, пытаясь вспомнить, что ощущала до того, как повстречала Джеймса.

Девушка нахмурилась — ну конечно же, изменилась, и сейчас в ней немного осталось от той девчонки, что отправилась тогда из деревни в Лондон работать.

Заметят ли они? Бросается ли это в глаза? Она снова закусила губу. Дэвид — тот заметит наверняка, потому что знает ее лучше, чем кто-либо. Вот только представится ли ему случай обратить внимание на произошедшие с ней перемены?

От этой мысли сердце Люси болезненно сжалось. Прекрати сейчас же! — тотчас приказала она себе. Даже думать об этом не смей. Он не умрет. Не может умереть.

Она посмотрела на часы — поезд вот-вот прибудет на станцию, где ее встретит дядя. Он-то и расскажет последние новости.

Через пару минут она уже ступила на платформу. Один из носильщиков, выискивающий, кому бы предложить свои услуги, смерил ее стройные ноги восхищенным взглядом.

— Поднести вам чемодан, мисс? — спросил он, но Люси отрицательно покачала головой.

— Я сама справлюсь, благодарю вас. — И девушка поспешила отойти: чемодан ее вовсе не был таким уж тяжелым.

Дядю она увидела еще издали и, помахав ему рукой, побежала навстречу.

Он сообщил ей, что все пока без изменений, а это уже неплохо. Уильям Грей, по-прежнему высокий, седовласый и, безусловно, обладающий невероятной выдержкой, большую часть времени проводил на воздухе. Солнце и ветер задубили его кожу, а глаза Уильяма, привыкшие всматриваться в далекую линию горизонта, напоминали глаза бывалого моряка. А вот повадками он скорее походил на кое-кого из своих многочисленных подопечных с фермы — такой же неторопливый и невозмутимый.

— Люси, слава Богу, что ты приехала. Сейчас мы можем надеяться только на чудо.

Он наклонился и поцеловал племянницу.

— Я уже боялся, что твой муж не захочет тебя отпустить.

— Джеймс сейчас за границей.

Глаза их встретились.

— Надолго?

— На неделю. — От Люси не укрылось то, что при ее словах дядя сник.

— На неделю? Это займет больше времени.

Что ж, покидая дом, Люси уже понимала, что уезжает надолго. Но не могла сказать об этом Джеймсу, заранее зная, что он ответит. Муж ни за что не отпустил бы ее, сочтя отъезд Люси предательством, своего рода выбором между ним и Дэвидом, который она сделала не в пользу Джеймса. В каком-то смысле это действительно было так, но в то же время другого выхода у нее и не было. Она должна была увидеть Дэвида.

— Как он?

— Плохо. — Голос его зазвенел от боли и тревоги.

На глаза Люси навернулись слезы. Она взяла дядю под руку, как бы стараясь его поддержать.

Он прижал к себе ее руку, но ничего не сказал. Уильям Грей вообще был неразговорчивым человеком, поскольку большую часть своей жизни провел в одиночестве в полях и практически утратил потребность в общении с людьми. По той же причине и сама Люси не отличалась многословием и нелегко переносила городской шум. Столько лет ее окружала тишина!

— Тебе нужно поесть, ведь в поездах в наши дни кормят так себе, — сказал он, как только они отъехали от станции.

— Я не голодна!

— Нет, ты должна поесть! — Дядя улыбнулся и покачал головой. — Милли велела мне проследить за этим. Если еще и ты заболеешь, нам лучше не станет. Так что перекусим в кабачке по дороге.

Они остановились возле небольшого ресторанчика, что располагался в двух шагах от больницы, и Уильям Грей заказал им обоим блюдо, которое представляло собой куски местного сыра с пикулями, салатом и хлебом домашней выпечки.

— А как тетя Милли? — спросила Люси, делая глоток сидра — густого золотистого напитка с характерным вкусом забродивших яблок. По телу ее разлилось тепло, и на душе стало немного легче.

Дядя помрачнел.

— Она все время с ним. Сидит у постели Дэвида и говорит, говорит… Уверена, что он ее услышит и очнется.

Люси ощутила боль.

— Сколько это уже длится?

— Кома? Три дня. Мы ждали… надеялись… что он выйдет из нее раньше, но этого не случилось. И врачи не могут сказать, когда это произойдет и… произойдет ли вообще. — Руки его сжались в кулаки.

— Конечно же, выйдет. Ты не должен думать о плохом. И вообще на тебя так не похоже сдаваться. — Она осторожно разжала его пальцы. — Знаешь, тетя Милли так его заговорит, что ему просто придется восстать от сна!

Дядя издал подобие смешка.

— Ах ты, несносная девчонка, тебе повезло, что она тебя не слышит!

Люси улыбнулась.

— Ну что, доел, допил? Можем идти?..

Вскоре они уже были в больнице. Давно, в детстве, когда ей вырезали гланды, Люси провела здесь несколько дней. Она поморщилась от знакомого запаха лака и какого-то дезинфицирующего раствора. Они с дядей долго шагали по свежевыкрашенным коридорам, потом вверх по лестнице, потом опять по коридорам, и наконец — вот она палата интенсивной терапии, где поддерживалась жизнь Дэвида Грея.

Возле его кровати сидела мать. Всецело поглощенная сыном, она не сразу заметила вошедших, а те стояли и взирали на них обоих.

Люси взглянула на Дэвида и тут же, испуганная увиденным, отвела глаза. До этого момента все, что говорил дядя, не представлялось ей реальным, и вот настала минута, когда ей пришлось до конца поверить в случившееся.

Люси было легче смотреть на тетю. Милли Грей являла собой полную противоположность мужу. Тот был высоким и худым, а она — маленькой и полненькой, его кожа загорела и задубела на солнце, ее оставалась нежной, как лепеегки розы, и румяной, как спелое яблоко.

Глаза у них тоже были совершенно разными: у него — глубоко посаженные, светло-голубые, у нее — яркие, слегка выпуклые и темные. Во вьющихся волосах Милли не заметишь и следа седины, в то время как шевелюра Уильяма была почти сплошь белой.

Голос у нее был мягкий, нежный, словно обволакивающий, и в семье она всегда говорила больше всех, а ее муж, сын и племянница слушали. Вот и сейчас, в больничной обстановке, Милли не умолкала ни на минуту, и было в этом что-то удивительно домашнее и успокаивающее.

— А верхним полем мы займемся на следующей неделе, сейчас его уже вспахали. Турнепс в этом году хорошо уродился, так что, когда овцы покончат с травой, мы перегоним их на то поле, пусть едят его зелень, да и сами корнеплоды, если возникнет необходимость. Я тебе рассказывала о том, что мы вызывали ветеринара посмотреть на ту овцу, что могла бы понести? Ну так она не понесла. Вряд ли стоит дольше держать ее, она ни разу за восемнадцать месяцев не ягнилась. Так что в следующий раз мы отвезем ее на рынок.