Линялые гобеленовые шторы уже изрядно потерлись, а на кровати лежало старое лоскутное покрывало, сделанное еще руками мамы Уильяма Грея. Цвета лоскутков поблекли, но Люси находила покрывало просто прекрасным. Она провела пальцем но его узорам и огляделась. Ее наполнило какое-то странное чувство — будто она вернулась во времена своего отрочества и стала прежней, такой далекой уже теперь, Люси.

На пороге ее комнаты появился дядя с подносом в руках.

— О, благодарю тебя. — Горячий шоколад согрел девушку.

— Надо бы разжечь тут камин заранее, ну как, может, взяться за это сейчас?

— Нет, спасибо, мне хорошо и так. — Люси надкусила один из крошечных бутербродов. — Ой как вкусно! Ты еще помнишь, что я обожаю ветчину!

— Да и не забывал об этом никогда, — просиял дядя. — Спокойной ночи, девочка! Если тебе что-нибудь понадобится, крикни.

Спустя десять минут Люси уже спала.

Как странно было снова проснуться в этом доме! Натянуть джинсы, теплый свитер и выйти в хрустящее осеннее утро, туда, где быстрый ветер превратил ее черные волосы в развевающееся знамя. Девушка побежала, напугав пасущихся возле дома лошадей, перелезла через стену и принялась искать в высокой пахучей траве грибы. Здесь их всегда было видимо-невидимо.

Вернувшись в дом, она застала тетю за обработкой помидоров.

— Я заметила в окно, что ты собираешь грибы, — сказала она, — твой дядя, взяв с собой завтрак, пошел наверх починить одну из стен — ее повалило во время грозы. Ты ведь знаешь, он приходит в себя, когда строит стены.

Люси вспомнила, что, бывая не в духе, Уильям Грей всегда брался заделывать каменные стены. Эта рутинная работа благотворно на него действовала.

После завтрака они с тетей опять отправились в больницу. Сестра Глория сказала им, что с Дэвидом пока все по-прежнему, а раз отсутствие изменений к худшему — тоже хороший признак, Люси несколько приободрилась.

С Дэвидом они разговаривали по очереди. Одна из женщин, устав, шла в маленький садик, разбитый рядом с палатой, выпить на воздухе чашку чая, чтобы в случае необходимости быть рядом.

Дядя приехал к полудню, а в шесть часов Милли Грей отослала их обоих домой.

— И чтоб на этот раз вы хорошо поели, — велела она. — Уильям, ты не забыл поставить кастрюлю в духовку?

Он кивнул.

— Как ты и сказала, в два часа. А когда мне ее вынимать?

— Как только проголодаетесь. Блюдо уже готово.

Вернувшись, Люси хотела было заняться ужином, но дядя покачал головой.

— Нет, девочка моя, раз твоя тетя наказала мне позаботиться о еде, я так и сделаю, а то мне попадет.

— Ну тогда я накрою на стол.

Они ужинали в кухне, самом просторном помещении дома. Окна здесь были по старому обычаю небольшими, чтобы в холодные дни из родного крова не уходило тепло. Занавески в красно-белую клеточку придавали кухне веселый вид. На широких подоконниках стояли ряды цветочных горшков с геранью, которую разводила тетя, часто получавшая на местных цветочных выставках призы за своих питомцев.

В кастрюле оказалась вкуснейшая баранина, тушенная с картофелем, морковью, бобами, приправленная чесноком и луком. Все эти овощи росли прямо около дома на грядках. Вкус блюда был просто восхитительным, а мясо так и таяло во рту.

Поев, они помыли посуду, после чего дядя пошел на скотный двор покормить животных, а Люси включила радио послушать музыку.

Она свернулась калачиком в кресле, но, хотя тело ее обрело долгожданный покой, разум был охвачен тревогой за Дэвида.

— Суждено ли ему когда-либо очнуться? — думала Люси. И если да, то каким он станет после того, как придет в себя? Неким подобием растения, не способным мыслить и чувствовать? Люси знала, что именно это больше всего беспокоит его родителей. Нет, они ничего ей не сказали, но Люси не нужны были слова — она и так все понимала.

Люси закрыла лицо ладонями. Господи, ну почему в жизни все так несправедливо? За что это страшное наказание Дэвиду? Разве он и так не настрадался достаточно?

Внезапно резко зазвонил телефон, и от неожиданности Люси даже подпрыгнула. А вдруг это из больницы? Хотят сообщить… Что? Что Дэвид вышел из комы? Или… что он умирает?

Люси с замирающим сердцем едва сумела прошептать в трубку:

— Да, алло?

На другом конце провода молчали.

— Алло? Тетя Милли… это ты?

И тут связь прервалась. Кем бы ни был звонивший, он просто повесил трубку.

Однако тишина оказалась красноречивей слов. И Люси задрожала. Конечно, кто-то мог просто ошибиться номером. Но дело было, похоже, совсем не в этом.

Люси боялась, что звонил Джеймс. Не застав жену дома, он мог позвонить ее друзьям, а после — боссу. Она нисколько не сомневалась в том, что рано или поздно он обнаружит ее отсутствие в Лондоне. Конечно, это могло произойти не скоро, но как только Джеймс обо всем узнает, он не простит ей отъезда к Дэвиду, да еще без его ведома.

Люси ощутила настоящий ужас. Если эго звонил Джеймс, то что он теперь предпримет?

Сейчас, конечно же, ничего, быстро сказала себе Люси. Ведь он в Гааге представляет интересы клиента в комиссии по правам человека. И не может уехать, бросив важное дело, над которым давно работал. Перед отъездом Джеймс сказал, что это займет у него около недели, может, чуть больше. Оставаться в Гааге до вынесения судом решения он не собирался — его примут спустя недели, а то и месяцы, но покинуть Гаагу сейчас он определенно не мог.

Так что у нее еще есть немного времени. Несколько дней. Может, даже неделя. Но рано или поздно Джеймс все равно приедет и потребует, чтобы она вернулась вместе с ним домой. И тогда все будет кончено. Потому что она откажет ему, должна отказать.

В ту ночь Люси едва сомкнула глаза, и, увидев ее поутру, тетя нахмурилась:

— Ты ужасно выглядишь. Что, совсем не спала? Я не могу позволить тебе идти в больницу в таком виде. Они посмотрят и решат, что ты подцепила какую-нибудь инфекцию.

— Да нет же, со мной все в порядке.

— В порядке? Я тебя прекрасно знаю — если ты расстроенна, то не можешь ни есть, ни спать. А оттуда уже рукой подать До болезни. Помнишь соревнования по плаванию — ты еще за неделю до них не могла справиться с рвотой? А выпускные экзамены в школе? Ведь дело кончилось тем, что ты слегла с пневмонией. Ты не из тех, кто долго выдерживает напряжение.

Люси виновато на нее взглянула.

— Да нет же, со мной все будет хорошо. Не запрещай мне навестить Дэвида, я посплю позже, когда вернусь. Просто меня кое-что беспокоило, и я долго не могла уснуть, только и всего.

Милли Грей нахмурилась:

— Беспокоило? Что? Дэвид?

— Ну да. Я не перестаю волноваться за него.

— Ты не должна распускаться, иначе не будешь в состоянии сидеть возле его постели. Старайся так много не думать.

Люси горько рассмеялась.

— Может, ты еще научишь меня, как это сделать?

Под пристальным взглядом тети она надкусила яблоко — из тех, что росли у них в саду, — коричневатое, хрустящее, какого-то старого сорта, по от этого отнюдь не менее вкусное.

— Ведь сейчас тебя волнует не Дэвид, правда? А что именно? — Тетя помолчала, а потом спросила: — Муж?

— Порой ты мне кажешься просто колдуньей, — ответила Люси. — Как тебе удается читать мои мысли?

— Ну, я слишком хорошо тебя знаю, — вздохнула Милли. — Пожалуй, не следовало ему обо всем рассказывать. — Голос ее зазвенел от боли. — Я вообще не понимаю, зачем посвящать чужого в сугубо семейное дело.

Люси отложила недоеденное яблоко и наклонила голову, так что темные волосы скрыли ее лицо.

— Я и не рассказывала ему ничего. Он сам догадался.

Тетя фыркнула.

— Как он смог? Он провел здесь всего две недели, а люди, рядом с которыми мы живем годами, и те не догадались. Что вообще он понимает в таких, как мы, он, житель Лондона, где соседи даже не знают друг друга, не говоря уже о том, чтобы помочь им в трудную минуту? Нет, девочка моя, похоже, ты что-то ему сказала, что-то такое, что заставило его призадуматься.