— Я веду полнокровную многостороннюю жизнь и стараюсь не пропустить ничего заслуживающего внимания. И, по-моему, мне не придется переспать с большим количеством ученых мужей, чтобы получить диплом и степень.

— Дорогая, я никогда не сомневался в вашем интеллекте. Другое дело — на что вы его направляете. И вот в этом случае как раз и опасно, что вы так умны.

Ее глаза потемнели. Как бы ей хотелось сказать ему правду, может быть, тогда он сумел бы понять истинное положение вещей.

— Мой муж верил в меня. Если бы не это, то вряд ли после смерти тети я смогла бы окончить среднюю школу. Скорее всего, мне пришлось бы наняться на какую-нибудь работу вроде посудомойки.

Дорис казалось, что она размышляет про себя, но на самом деле говорила вслух. В ее голосе, глубоком, насыщенном чувствами, звучало искреннее горе из-за потери Дейвида.

Брюс умел полностью контролировать свои эмоции, и только мимолетная гримаса на его лице могла бы выдать внимательному наблюдателю всю степень его удивления услышанным. Прежде всего, Брюса поразила та нежность, с которой Дорис вспоминала умершего мужа. И от этого природная красота ее лица получила как бы новое прочтение.

Она закончила свою мысль:

— Мне так хотелось стать такой, какой Дейвид хотел видеть меня!

— Не опасно ли для здоровья объяснять свои поступки желанием доставить приятное усопшему?

Вопрос прозвучал на редкость гадостно.

Дорис так захотелось ударить его, что она замерла, боясь дать волю рукам.

Он ощутил, что зашел за какой-то допустимый предел и попытался исправить положение:

— Я хотел спросить, что вы станете делать, когда исполните все намеченное им? Вам же придется прибегнуть к спиритическому сеансу, прежде чем сделать следующий шаг в вашей жизни.

— Только меня касается, что я буду делать. Этот человек, подумалось Дорис, не способен на угрызения совести, в нем нет ни капли сострадания, он атакует тем оружием, которое, по его мнению, наносит наиболее ощутимый вред.

Люди, с которыми она общалась, либо знали Дейвида, либо не сомневались в ее оценках умершего мужа. В университете же его память была просто священна — никто не подвергал сомнению его человеческие достоинства и его суждения. И только Патрик, а затем вот этот господин позволяли себе это. Патрик хотя бы имел какое-то моральное право. Но почему Брюс Кейпшоу позволял себе эти злившие и огорчавшие Дорис выпады? Откуда такая неприкрытая враждебность?

— Причина вашего озлобления для меня понятна — вы никак не получите того, к чему стремитесь, и это гнетет вас. Вы глумитесь над моими моральными качествами, но сами руководствуетесь исключительно алчностью, как и подобные вам. — Продолжая обличительный монолог, Дорис распалялась все больше, ноздри ее воинственно раздувались, глаза метали молнии: — Вы хотите заполучить Блэквуд и не скрываете этого. Но я никогда не поверю, что такой человек, как вы, может проявлять искреннюю озабоченность будущим Патрика. Это просто удобное прикрытие ваших не очень чистоплотных планов.

Она была вынуждена прерваться, так как от избытка эмоций голос ее перешел в свистящий шепот, поэтому она красноречивыми жестами попыталась восполнить недосказанное. Дорис отвергала все, за что выступал Кейпшоу. Она считала, что ему недоступны такие человеческие понятия, как ласка или сочувствие. Он сотворен из закаленной стали и не знает, что такое жалость. Его трудно назвать обаятельным, несмотря на импозантную внешность. Если все финансовые гении таковы, то, значит, эта сфера деятельности просто не могла притягивать к себе людей нормальных.

Это было так очевидно, к тому же богатые и процветающие люди не влекли ее. Она предпочитала других, чье состояние не выпирало из всех щелей и кто соответственно не вел себя вызывающе.

Брюс сидел, вытянув ноги. Каблуки его ботинок с такой силой упирались в ковер, что ворс даже замялся. Его сверхъестественное спокойствие резко контрастировало с теми резкими обвинениями, которые бросались в его адрес.

— Уточните, пожалуйста, что вам не подходит, — мое богатство или я сам?

Он задал вопрос так тихо, как будто обращался скорее к себе, чем к своей собеседнице, но при этом посмотрел на нее очень выразительно из-под полуопущенных ресниц.

— Не собираетесь ли вы убедить меня, что выйти замуж вас заставила любовь, а не богатство человека, состоянию которого могли бы позавидовать многие? Неужели вас привлек его интеллект, а не то, что он мог вам предложить в сфере материальной? Мне вообще любопытно, как он с его данными смог пробиться в ученом мире, который по умению интриговать не уступит миру политиков. Ну бог с ним, с этим наивным профессором. Он уже в ином мире. Но все-таки мне трудно поверить, что вы вышли замуж за этого бесцветного святого под влиянием глубокого чувства.

Она слушала обвинения в свой адрес, которые Брюс произносил мягко, даже, можно сказать, вкрадчиво, и беспокойство ее росло.

— Деньги для меня представляют довольно большое удобство: они дают возможность жить почти так, как мне хочется, и простите за банальность, содержать кучу людей, которые сами не смогли бы сделать этого. А может быть, я просто откупаюсь от них, чтобы оградить себя от излишних проблем.

Ответ Дорис заставил Брюса удовлетворенно хмыкнуть. Он выслушал его, откинувшись в кресле и засунув руки в карманы брюк, затем продолжил свои разглагольствования:

— Если вам угодно считать так, то считайте. Я имею дело с людьми, лишенными жалости и, чтобы выжить, не могу не поступать так же, как и они. Вот уже несколько лет, как произошло фактически слияние моей личной и деловой жизни. — Улыбка, довольно ироничная, но не коснувшаяся глаз, раздвинула его недобрые губы. — По этой причине, скажем, для меня брак — предприятие, заранее обреченное на крах. Теперь о Патрике. Парень мне симпатичен. У него неплохой потенциал. Не скрою, что вы меня немало удивили, заявив, что у меня есть какая-то корысть в отношении его. Зачем мне помогать ему, если он и сам в состоянии пробиться?

Настала очередь Дорис удивиться: ни в чем подобном она Брюса не обвиняла. Ее озадачила такая откровенность. Может, это попытка усыпить ее бдительность? Но с какой целью?

Голова женщины болела все сильнее, и она попыталась унять боль, нажимая на известную всем йогам точку между бровей. Ей казалось, что именно оттуда идут болезненные импульсы, разрывающие ее мозг. Вслух же она сказала:

— Если вы надеетесь сделать из Патрика свое подобие, то зря. Я приложу все силы, чтобы этого не произошло.

Произнося свою угрозу, Дорис прекрасно понимала, что все это пустое сотрясание воздуха. Ничем она помешать Брюсу в данном случае не сможет. Она старательно продолжала массировать злосчастную точку, но облегчение не наступало. Из-за этого взгляд ее стал совершенно отсутствующим. Ей было трудно сконцентрироваться. Мысль ее пульсировала в такт приступам боли. Действительно ли Патрику так нужны деньги? Обязательно ли для этого продавать дом? И неужели она единственное препятствие, мешающее заключению сделки?

Задумавшись, Дорис прикусила нижнюю губу — губа была пунцовой, полной и свидетельствовала о страстном, порывистом характере ее обладательницы.

Мужской голос вернул ее к реальности:

— Скажите честно, чего вы опасаетесь больше — потерять дом или лишиться Патрика?

Когда она увидела выражение лица человека, сидящего напротив, неприязнь к нему вспыхнула с прежней силой.

— По-моему, вы давно уже должны были понять, что я занята исключительно заботой о самой себе, все остальное меня не трогает!

— Да нет. Я готов признать, что ошибался: вы натура гораздо более сложная, чем мне показалось сначала.

Вникая в смысл сказанного, Дорис посмотрела прямо в глаза Брюса и ощутила, как два темных зрачка буквально излучают неприязнь к ней.

— Не могу понять, чем объясняется столь острый интерес к моей скромной особе со стороны такого великого человека?

Он не выдержал и рассмеялся, но как-то странно, натянуто.