— Да, конечно, — согласилась Молли. — Я надеялась съездить сегодня в лагерь и взять интервью у некоторых бродяг. Я думала, читателей заинтересовали бы человеческие истории отдельных членов этой группы.

— Хотите сказать, пробудили бы симпатию к ним, — сухо заметил Боб. — Пожалуйста, можете попытаться, хотя сомневаюсь, что вам удастся добиться сочувствия к ним у местной читающей публики. Вы, наверное, не знаете: прошлой ночью был разгромлен бар и у нескольких машин, поставленных на городской площади, порезаны шины и выбиты стекла, так что в настоящий момент общественное мнение настроено решительно против бродяг.

— Я все же хочу взять несколько интервью, — упрямо настаивала Молли.

Боб слегка пожал плечами.

— Как хотите. Но не слишком увлекайтесь, — предупредил он. — Можете брать интервью, но я не обещаю, что напечатаю их.

— Если не дать им возможность высказать свою точку зрения, информация будет предвзятой! — страстно воскликнула Молли.

— Всякая информация так или иначе предвзята, и нужно быть наивным глупцом, чтобы верить в обратное, — флегматично ответил Боб, но у Молли уже не было настроения слушать.

Она хотела… ей было необходимо с головой погрузиться в работу, в этот требующий сил и терпения материал. Ей необходимо оставить мысли об Алексе, покончить со страстью к нему, убить любовь.

Как можно быть такой глупой, как можно не угадать, не понять сразу, что то чувство, которое после их первой встречи она назвала антагонизмом, оказалось пророческим? И у нее были основания опасаться Алекса. Случившееся подтверждает это.

Подумать только, как легко, как беззаботно он ушел от нее вчера ночью. Сейчас очевидно, что он лишь позабавился с ней, лишь — о, как она ненавидит это слово — использовал ее для своего сексуального удовлетворения. Да, допустим, она сама настаивала, что не желает дальнейших с ним отношений, но после последней ночи он обязан был осознать, увидеть, узнать ее истинные чувства и догадаться о них.

Возможно, он догадался и, возможно, именно из-за этого сбежал столь внезапно, говорила себе Молли.

Он таков, каким показался с первого взгляда, с горечью решила она. Опасно самоуверенный и переполненный мужским самолюбием. Мужчина себялюбивый, бездумный, беспечный. Истый… истый зверь, и она должна быть благодарна судьбе за возможность увидеть его в истинном свете.

Возможно, настоящее животное. Но и мужчина, который тронул ее сердце, ее душу, ее тело. Тронул так, что…

Но нет, она не имеет права предаваться подобным опасным и расслабляющим мыслям. Ей нужно работать, твердо напомнила себе Молли.

Сначала дежурный полицейский не очень-то хотел пропускать ее через кордон, окружающий лагерь, но потом, неожиданно, его коллега узнал ее машину и спросил:

— Не эту ли машину граф Сент-Отель распорядился вчера забрать и отремонтировать?

— Да. Именно эту, — подтвердила Молли упавшим голосом.

— Тогда все в порядке, — сказал второй полицейский. — Барышня — подруга графа. Можешь пропустить ее.

— Я — репортер… — раздраженно попыталась поправить его Молли, но полицейские уже не слушали ее. Их внимание привлекла следующая машина, пытавшаяся проехать через пропускной пункт.

Вчерашнее яркое солнце сменилось сегодня мелким, почти осенним моросящим дождем. Подъехав к лагерю, Молли почувствовала, как упало сердце при виде заполненной грязью глубокой колеи и затоптанной травы по краям. Она остановила машину и вышла. Запах мокрой листвы и древесной смолы наполнял воздух — вместе с другими запахами, которые не хотелось анализировать и даже вдыхать.

Бродяги установили собственный пропускной пункт, и их первой реакцией на заявление Молли, что она приехала взять интервью у отдельных членов группы, была циничная враждебность.

— Уэйн сказал, что прессой он займется сам, — напомнил один из них остальным.

— Тогда, возможно, я могу поговорить с Уэйном? — предложила Молли.

Парень покачал головой:

— Не-а. Его нет. У него дела…

— Тогда с Сильви? — спросила Молли. — Она здесь?

— А как же. Эта всегда здесь, — фыркнул другой.

— Не могли бы… не могли бы вы проводить меня к ней? — попросила Молли.

Группа мальчишек лет десяти занималась борьбой на траве в нескольких ярдах от пропускного пункта. Их шум вспугнул пару сизых голубей, слетевших с ближайшего дерева.

— Подстрелим их, — услышала Молли голос одного из мальчишек и, к своему ужасу, увидела, как он взял с земли дробовик, начал целиться в птиц, потом выстрелил.

Когда дым рассеялся, Молли с облегчением обнаружила, что мальчишка промахнулся. Но как оказалось небезопасное оружие в руках маленького мальчика?

— Что-то не так? — с вызовом спросил один из охранников и прищурился, заметив, куда смотрят ее глаза.

— Он… он, как мне кажется, маловат, чтобы стрелять из ружья, — неуверенно ответила Молли, прекрасно понимая, как вредно раздражать их.

— Это трудная жизнь, девочка. Парень учится защищать себя. Никогда не знаешь, когда придется…

Отвернувшись и чувствуя, что охранники откажутся пропустить ее в лагерь, Молли вдруг услышала голос Сильви и увидела ее саму, идущую по разбитой, грязной колее, уходящей в лес. Судя по громким голосам, она явно спорила с шагающим с ней мужчиной. Кто бы ни был этот мужчина, он не из бродяг.

Высокий, с непокрытой головой, густыми каштановыми волосами, склеенными дождем, он был старше Сильви лет на десять. Ему около тридцати, оценила Молли, и одет он в деревенскую «униформу» — дождевик, бурые брезентовые штаны и сапоги. Мужчина рассерженно хмурился, его губы сжались в тонкую, решительную линию, когда он внезапно остановился и, перегородив дорогу Сильви, сжал рукой ее плечо, так что той тоже пришлось встать.

— Ты хоть представляешь, что вы наделали? — едва не кричал он. — Посмотри, посмотри кругом. Все сломано, полностью разрушено…

Молли слышала в его голосе не только гнев, но и отчаяние; очевидно, лес был предметом его неустанных забот.

Пожалуй, решила Молли, не злись он так, то бы выглядел весьма привлекательным.

— Это ваша вина, а не наша, — нападала Сильви. — Вам нужно было только предоставить нам остальные удобства. И не говори, что вы не могли. Они с легкостью нашлись, когда два года назад Алексу пришлось играть честно.

— Да, и выложить за них целое состояние. Между прочим, — добавил он по существу, — если есть все подходящие для вас удобства, какого черта вы здесь делаете? Но мы все знаем ответ, не так ли? — с горькой насмешкой процедил он. — Ну, я надеюсь, вы удовлетворены уже сделанным? Уже достаточно разрушено? Что ты за человек? Что за болезненные идеи у тебя в голове — разрушить то, на что потребовалось три года упорного труда, не говоря уже…

— Я делаю все не для этого, — отпиралась Сильви, и Молли видела и слышала, как та пытается сдержать слезы.

— Тогда какого же черта ты сделала все это? — кричал он, едва не тряся ее.

Оба они повернулись, когда молодая женщина резко окликнула малыша, подошедшего угрожающе близко к берегу озера, подхватила его на руки и вытерла слезы страха, вызванные у него беспокойством матери.

— Ты что, не можешь хотя бы огородить озеро? — страстно потребовала Сильви. — Не желаешь видеть опасность для малышей? Если с одним из них что-нибудь случится…

— Если с одним из них что-то случится, смерть будет на твоей совести — вместе со смертью и разорением леса, — услышала Молли его возмущенный голос.

Взглянув на побелевшее от ужаса лицо Сильви, она втянула сквозь зубы воздух, страстно желая вмешаться, но понимая, что этот мужчина слишком захвачен собственными чувствами, чтобы допустить чуждое вторжение. Конечно, в его словах есть правда, но зачем он так обижает Сильви? — с сочувствием размышляла Молли.

— Это нечестно… это неправда… — бросилась отрицать Сильви, но он не дал ей продолжить, прервав на полуслове:

— Правда, истинная правда. Ты притащила их сюда. Без тебя они бы в жизни не нашли это место. Без тебя они бы спокойно отправились в Литтл-Барлоу и…