Володя с удовольствием отметил, что шофер, Алексей Фомич, помогал — принес воды с родника, показывал девицам, как надо вязать веники, чтобы мести мусор. Вредный шофер — это, вообще-то, один из кошмаров начальника экспедиции, и слава Богу, если этот не капризный. А может, это рыночная экономика действует: Фомич хочет, чтобы его брали в экспедиции?

Что ж, кажется, начал складываться отряд, и становилось понятно, на кого в нем можно будет полагаться.

— Виталий Ильич, непорядок — вот одни работали, другие куда-то исчезли, третьи сидят сиднем. Я могу это исправить, но надо же знать, что происходит…

Оказалось, кадры Епифанова ушли осматривать ближайшие группы курганов: соответствует ли карта местности, можно ли ей доверять? Еще в Абакане они договорились, что сделают именно так — в первый же день, пока ставится лагерь, пойдут отмечать группы курганов.

Благое дело, и сам Володя, наверное, поступил бы так же. Но все должны понимать, что происходит, и не должно быть ни любимчиков, ни исключений.

— Виталий Ильич… Вы понимаете…

— Да-да, Володя! Я потом объясню все, что происходит, а этих бездельников…

— Я знаю, что с ними надо делать. Только тут же никто никого толком не знает, надо, чтобы вы представили…

Тут подлетела Маргарита:

— Виталий Ильич, от меня требуют продукты выдать! Я без вашего разрешения ничего выдавать не хотела!

— А что же это на плите варится?

— Это наши продукты, — распрямился Андрей, продолжавший кочегарить. — Нас просили с собой взять макарон, тушенки. Мы свое и варим: люди должны пообедать.

— Та-ак… Виталий Ильич, без вас тут и правда не разобраться. И если мы договорились, давайте представим меня отряду как заместителя. И пусть потом никто не обижается…

И был Володя официально представлен, объявлен заместителем начальника, которого надо слушаться. Маргарите велено было оприходовать все, привезенное ребятами, и неукоснительно выдавать. Уже находящийся при исполнении, возведенный в новый чин Володя спросил у мальчика, курившего у порога:

— Что, домой уже хочется?

— А?

— Бэ! Еще увижу, что бездельничаешь, когда другие работают, — тут же поедешь домой! Ты откуда, прелестное дитя?

— Из Новосибирска…

— Зовут как?

— Толяном… Я со второго курса.

— Вот в Новосибирск, Толя, и поедешь. На Малой Сые не бывал?

— Не-е… Я только на Фыркале.

— Ну, живо, помоги сколотить стол для еды и скамейки. Вон доски валяются… видишь?

— Угу…

— Вот и сколачивай! Чтобы мы уже сегодня пообедали нормально.

И сразу к девицам:

— Вы как будто Оля?

— Да… Я Оля.

— А остальных как зовут?

— Лена… Лариса… Наташа…

— Очень приятно, девушки. Я так понимаю, Лена и Лариса — из Новосибирска, да?

— Да, мы на Фыркале…

— Про это позже! А вы, девочки…

— А мы из Малой Речки, мы почти местные!

— Почему «почти»? Ведь вы живете совсем близко.

— А потому что все равно не местные…

— Ладно, это мы еще уточним, а вот почему одна девушка ушла куда-то? Ее как зовут?

— Она Лиза… Она тоже из Малой Речки.

— Так куда ее понесло?!

— Гулять… Тут все равно делать нечего.

— Та-ак… На будущее — что одним уходить нельзя, это вы понимаете?

— Не-а…

— Тогда пока просто велю: по одной никогда не ходить. Даже в уборную. А с Лизой я поговорю особо.

И тут же на улицу, к Толе, на того надежды мало. Володе казалось, алкоголь выходит из него с каждым ударом молотка; обедали правда за столом. Все немного ослабели, и не только от дороги — от удивительного весеннего воздуха, стянувшего кожу лица, пьянившего, как легкое вино. И от запаха… Аромат перезимовавших трав бил в ноздри, прочищал мозг, как нашатырь. Все были расслабленные, тихие, почти перестали разговаривать, а дела-то еще было полно. В тишине только звякали металлические ложки о такие же железные тарелки, свистел ветер в досках забора и в бревнах домиков, горланили птицы наверху.

— Володя, как вы полагаете, будет уместно, если я сейчас произнесу некоторую речь… выступление…

С ним уже и в таких делах советуются?!

— Несомненно, Виталий Ильич! Сейчас самое время, а потом, если не возражаете, скажу про график дежурств и мы пойдем мыть посуду, ставить до конца лагерь.

Епифанов покачал головой, очень довольный. И хотя Володя знал, о чем пойдет речь, его тоже захватила эта лекция. Стоя перед ребятами, усевшимися на скамейке, Епифанов говорил очень просто, артистично отмахивая рукой:

— Курганов известно несколько сотен тысяч, — рассказывал Виталий Ильич, — и это наверняка вовсе не все курганы, которые есть на свете. Каждый год находят все новые и новые, и насколько возрастет их число, когда мы будем знать все курганы — неизвестно.

Курганы всегда считались только способом сделать погребение большим и заметным, издали видным в степи. Во многом так и есть, и не случайно курганы назвали красиво и романтично — пирамиды степей. Действительно — пирамиды это тоже такие каменные курганы, только построенные народом вполне цивилизованным и располагавшим огромными возможностями… Пирамиду Хеопса строили почти тридцать лет, и каждый год тысяч по двадцать человек. Ни у каких степных народов не было таких возможностей.

Самые большие курганы строились для вождей и царей — в точности как для фараонов в Египте. Но очень часто большие курганы строили и могучие племена для всех своих покойников; накапливали в погребальной камере до сотни трупов и насыпали над ними холм побольше, чем над иными вождями.

Давно уже появились предположения: может быть, курганы выполняли и другую роль, кроме места погребения? Ведь курган — это не только толща земли, насыпанная над покойником. Задолго до насыпи делалась курганная оградка — те самые прямоугольники из огромных камней, которые сохраняются лучше земляных насыпей. Ведь землю разносят ветер и вода, а камни почти не изменились за две тысячи лет.

Курганная оградка была в свое время священным местом. Наверное, мы до конца никогда не узнаем, какие обряды в ней совершались, а главное — как долго могла использоваться оградка. В конце концов, выламывать в скалах и таскать камни, устанавливать их, вкапывая в землю, — очень нелегкий труд. Вполне возможно, что оградку ставили, и она становилась священным местом, как бы храмом под открытым небом, и в ней что-то делали и год, и два. А только потом, через много времени, делали погребальную камеру, попросту говоря, копали могилу, и клали в нее покойника… Наверняка иногда могло пройти много времени между сооружением оградки и захоронением человека.

Да и после того, как покойный был погребен, курганную оградку, эти огромные камни, вполне могли для чего-то использовать. Пусть себе покойник или даже несколько покойников лежат здесь же в своих могилах, мы ведь тоже можем ходить по кладбищу и заниматься здесь какими-то своими делами.

А о том, как могли использоваться курганные оградки, — особый разговор. Для древнего человека огромное значение имело наблюдение за небом. И для того, чтобы определиться во времени: сколько дней остается до сева? Через какой срок стает снег на перевалах и враги смогут ворваться в Хакасию через Саяны? Когда начнет прибывать день, а ночи становиться все короче?

И для предсказаний. Известно ведь, что теплые и холодные зимы, дождливые и сухие лета ходят циклами: скажем, каждое двенадцатое лето выпадает особенно дождливое, а каждая седьмая зима — особенно холодной. Люди накапливают приметы, следят за светилами. Можно как угодно относиться к астрологии, но еще недавно мало кто отрицал влияние небесных светил на судьбу людей и целых народов. Так что наблюдение за небом — это целая наука, и для древнего человека — очень важная.

Каменные сооружения для таких целей использовались — это совершенно точно. В знаменитом Стоунхэндже [6]в Англии проводились специальные исследования, и выяснилось: в определенные дни года лучи солнца проходили через щели в одних камнях и падали на основание других или свет встающего или закатного солнца падал поверх одних камней на расщелину между другими. И когда это происходило, жрецы точно знали, какой сегодня день в году. И могли предсказывать, что будет дальше.