Поначалу он просто пожал плечами на ее интерес и спросил «а зачем?».

— Все равно у нас никто, практически, не проходит стационарного лечения, — не отрываясь от книги, заметил Тимофей Борисович и перевернул страницу. — Семен Петрович — исключение, сильно поздно меня вызвали, уже никак не успевали хоть куда-то довезти, неизвестно, вынес бы он дорогу, вот и пришлось здесь оперировать, и бригаду из райцентра на себя вызывать, — безразличным голосом рассказал он, не глядя на Сашу, — а так, они лучше костьми на огородах лягут, но не к нам, — на губах начальника появилась мимолетная кривая усмешка. — У них всех есть карточки на руках. Все, что я им назначал, записано там, — Тимофей Борисович на мигу поднял на нее непроницаемый взгляд, и тут же опять уткнулся в книгу.

Через минуту, за которую не было больше добавлено ни слова, Саша поняла, ей намекают — разговор окончен.

Но… она даже растерялась — как же так? Тимофей Борисович, которого она помнила — гонял их всю неделю, требуя идеального заполнения историй. Он придирался не то, что к словам, которые студенты использовали в дневниках и анамнезе, а к расстановке знаков препинания. И десятки раз повторял им, что история болезни или карточка пациента — это основной документ и их главная защита и доказательство верного лечения пациента в случае, если возникнут вопросы или сомнения.

— Но…, Тимофей Борисович, — Саша решила, что ей еще рано уходить. — Мне необходима информация и помимо назначений. Я хочу сравнить динамику жалоб пациентки за эти года. Просмотреть, как они нарастали…

— Скажите мне фамилию, — резко прервал ее Тимофей Борисович. — Я расскажу. Всех, кто был у меня, я помню и без историй.

Что-то, с каждой минутой, Саша понимала все меньше.

— Но нельзя же досконально помнить течение болезни у каждого больного? — недоуменно поразилась она. — Сколько их на нашем участке? Три, четыре тысячи? Это просто нереально. Истории необходимы. Да и если случится, что, если кто-то будет изучать, как вы докажете…

— Что?! — вдруг прервал он ее и с силой отбросил книгу на стол. Так, что та достаточно звучно шлепнулась о деревянную поверхность. — Что, Александра Олеговна?! Думаете, история вам в чем-то поможет?! — он завелся в миг и она даже не поняла, отчего Тимофей Борисович так разозлился.

Саше показалась, что у нее заложило уши от громкости его голоса. И тон… казалось, что голос Тимофея Борисовича просто сочится насмешкой и презрением. Начальник вдруг стремительно поднялся со своего стула и отошел к окну, напряженно замерев у подоконника. Его взгляд внимательно изучал Александру, впервые за эти дни.

— Разумеется, — повыше задрав подбородок, чтобы не выдать своей растерянности и недоумения. — История, амбулаторная карточка — это те документы, которые защищают и нас, и пациента, они отражают весь путь лечения и…

Он фыркнул и насмешливо хмыкнул.

— Ни черта они вам не дадут, Александра Олеговна! — опять не дав договорить, прервал ее Тимофей Борисович. — Это просто бумажки! И вы — дура, если полагаетесь на них!

Саша резко встала. Кем бы он ни был, но она не собиралась терпеть оскорбления. Даже от человека, которого уважала много лет.

— Может быть и так! — не сдержав гнева в голосе, Саша все же постаралась не повысить тон. — Может и глупо выполнять приказы Министерства и делать то, что делали миллионы врачей на протяжении веков. Может это и просто бумажки, Тимофей Борисович! — она небрежно кинула на стол карточку, которую сама завела на пациентку. — Но ничто из вашего личного отношения не дает вам права повышать на меня голос или оскорблять. Кричите на кого хотите, если это помогает вам донести что-то до пациента. Я в состоянии понять информацию и без крика или оскорблений, — сказав это, Саша отвернулась и вышла из его кабинета, не собираясь ждать, пока он еще что-то добавит.

А потом, ощущая, что и сама разозлилась, обиженная на такое отношение, сняла халат и пошла домой, благо, время позволяло, она и так задержалась на рабочем месте.

Но даже пешая прогулка под легким ветром и теплым солнышком не помогала унять злость и раздражение. Наверное потому, подходя к своему дому, Саша все еще бурчала в уме и возмущалась тем, как повел себя Тимофей Борисович. Даже не обращала внимания на любопытные взгляды встречных людей и своих соседей. Сейчас ей было плевать. Подумаешь, идет новый врач и бурчит себе под нос. Будет им еще один повод для сплетен. Чтоб не скучали люди!

Она уже успела познакомиться с этой чертой местного населения. Когда в среду вечером, возвращаясь домой, узнала от Никитичны, что большая часть соседей считает ее любовницей своего шефа. Потому как кто-то видел, как Тимофей Борисович выходил утром из ее дома, едва ли не голый. Вот только население не могло определиться — то ли она давно была его любовнице и сейчас переехала, а раньше он ездил к ней, то ли Саша настолько ловкая особа, что решила подмаслиться к новому начальнику и соблазнила того в первый же день?

Сначала она опешила и пришла в ужас. Не успев приехать, оказаться центральной фигурой местных сплетен… Саша возмутилась и начала рассказывать Никитичне и про Тихона, и про свои «ранения», нанесенные испуганным котом. И про то, как Тимофей Борисович ей помог.

Но старушка только отмахнулась.

— Да, ты не обращай внимания, дочка, — продолжая выдирать сорняки из своих цветов, отмахнулась соседка. — Им лишь бы поговорить. А ты — лицо новое, тебе еще не успели все косточки перетрясти. Лет через пять, люди успокоятся, потеряют интерес. А пока — им без разницы, что там было на самом деле, главное, что подробности по-грязнее да поинтересней были. А я и без твоих объяснений знаю, что не такой Тимофей, да и ты — не такая, — Никитична лукаво подмигнула. — Вы ж грамотные, интеллигентные. Даже если приспичит, будете вокруг да около ходить, потому как нельзя вести себя так. А глядишь, самим легче стало бы, если бы проще на жизнь смотрели, — она сипло рассмеялась, увидев ошарашенный взгляд Саши.

— Да, ты не бойся, Александра, обойдется все, — заметила Никитична, поднимаясь с колен. — Расскажу я этим курицам, как там было на самом деле. Только людям рот это не заткнет, так что ты будь готова, если услышишь что-то такое, — посоветовала старушка.

Поскольку выхода особого не было, Саша прислушалась к словам соседки. А сейчас… ей было просто все равно. Пусть хоть сумасшедшей ее сделают в своих россказнях, без разницы!

Как он посмел назвать ее дурой?! Может это тут было нормой, но Саша к такому не привыкла! Да Антон, несмотря на все свои грехи, ни разу не повысил на нее голос! На Сашу, вообще, ни разу в жизни не кричали. Никто. Тем более начальники. И за что?!

Честно говоря, она настолько разозлилась, что даже Тихон, похоже, это ощутил. Во всяком случае, питомец старался держаться от нее подальше и тихо мурлыкал, будто надеялся этим успокоить хозяйку. Но Саша не поддавалась умиротворяющему звуку, насыпав коту корма, она раздраженно металась по комнатам, то пытаясь читать, то стараясь приготовить ужин себе. Но надолго ее не хватало и Александра вновь начинала ворчать себе под нос, возмущенная поведением начальника.

А в семь часов кто-то постучал в ее дверь. Никого не ожидая и решив, что пришел Ваня, которого Никитична часто посылала, чтобы что-то передать, или наоборот попросить, после того, как Саша скупилась в городе, она попыталась поглубже вдохнуть. Не хотелось ни за что сорваться на паренька.

Однако, распахнув входную дверь — Саша уставила на Тимофея Борисовича. Гладко выбритого. А ведь утром он пришел на работу, не озаботившись такими мелочами.

Тот хмуро ответил на ее удивленный взгляд и кивнул на коробку в своих руках.

— Надо обработать ваши раны, — не особо разборчиво пробормотал он таким тоном, словно кто-то пригнал его в шею.

Саша скривила губы и скрестила руки на груди. Сегодня была пятница, и с вечера среды она сама смазывала царапины, обходясь зеркалом и ватными палочками. Не видела необходимости напрягать Тимофея Борисовича или еще кого-то. Да и «ранами» — подживающие следы когтей Тихона навряд ли можно было назвать.