Черт! Номер! Вид красной машины меня настолько потряс, что на номера я не посмотрела. Я не могла поверить в собственную глупость. Ведь наверняка та же самая. Сколько людей ездит на «альфах»? Сзади громко сигналили. Я вдруг поняла, что стою посреди дороги, перекрывая движение в обе стороны. Посигналила, извиняясь, – как выяснилось, именно Оуэна Мэллиша я задержала, – и свернула налево, на подземную парковку «ГР».

«ГР» в названии компании значит «гидравлические решения». Мы занимаем первые пять этажей прямоугольной высотки, уродливой и неуклюжей. Снаружи здание состоит из темного металла и зеркал, а внутри – сплошь белое и бежевое, с коричневыми замшевыми диванами, растениями в горшках и маленьким фонтанчиком в шикарном вестибюле.

Я работаю здесь два дня в неделю, а остальные дни – в фонде «Спасем Венецию». Спасителям Венеции был нужен кто-то из «ГР» на полставки на три года. Практически все в офисе подали заявки, соблазнившись перспективой оплаченных поездок в Венецию. Уверена, Оуэн тоже был среди кандидатов и до сих пор не может мне простить, что выбрали не его.

Возвращаюсь в офис.

– Мадам Рыло только что звонила тебе, – сообщает Оуэн. – Сказал ей, что ты где-то прячешься от работы, она почему-то не пришла в восторг.

– По вторникам и четвергам я не работаю на нее, – сухо отвечаю я.

– Ох, да мы обиделись, – ухмыляется он. – Я бы на твоем месте послушал голосовую почту. Ты ведь ее до смерти боишься.

Там два сообщения от Наташи Прэнтис-Нэш, или Мадам Рыло, как зовет ее Оуэн. Она директор фонда «Спасем Венецию» и настаивает, чтобы ее называли именно директором, а не директрисой. Еще два сообщения от Эстер – в семь сорок и в восемь утра, – их я удаляю. Слушаю оставшиеся – из детского сада в восемь десять, из начальной школы Монк-Барн в девять пятнадцать, от Ника в восемь тридцать. «О, привет, это я, Ник… пока» – и все, ни слова больше, ни просьбы перезвонить.

После привета от Ника в трубке раздается глубокий баритон, который я не узнаю. Но тут же представляю чуть обрюзгшие щеки и белозубую улыбку над шейным платком, хотя не уверена, что знаю, как выглядит шейный платок. «Привет, это сообщение для, хм, Салли. Салли Торнинг». Похоже, тип этот не слишком хорошо знает меня, если звонит в полдевятого утра во вторник. «Привет, Салли, это, хм, Фергус. Фергус Ленд». Фергус Ленд? Это кто еще? И вдруг вспоминаю: наш сосед, мужская половина кабриолета «Фергус&Нэнси». А ведь у него действительно чуть обвисшие щеки! Надо же, угадала.

– Это немного странно, – говорит Фергус, – ты можешь мне не поверить, но, уверяю, это правда.

Я замираю. К еще одной странности я сегодня не готова.

– Я вот сейчас сижу с книгой, которую взял из библиотеки на прошлой неделе. Про «Тур де Франс». Понимаешь, только что купил новый горный велосипед.

А я тут при чем?

– В общем, если коротко, я нашел в книге водительские права Ника. Ну, знаешь, маленькие, розовые, с фотографией. Он, очевидно, брал когда-то эту книгу – я знаю, он фанат велосипедов, – и, наверное, использовал права как закладку или вроде того… в общем, они у меня. Не хочу оставлять их в почтовом ящике, у вас ведь там и другие люди живут, но можешь заскочить попозже и забрать…

Я слабею от облегчения. Ник оставил права в библиотечной книге. Вполне в его духе, ничего зловещего.

Беседовать с Наташей Прэнтис-Нэш сил нет, так что звоню на мобильный Нику.

– Наш сосед Фергус нашел твои права.

– А я их потерял.

– Угадал. Они были в библиотечной книжке про «Тур де Франс».

– А, точно, – голос у мужа довольный, – наверное, использовал их как закладку.

– Ты звонил. Чего хотел?

– Правда?

– Да.

– А, ну да. Звонили из детского сада. Сказали, ты не отвечаешь на звонки.

– Пропустила парочку, – уклончиво отвечаю я. – Довольно суматошное утро.

Я перестала реагировать на телефон после четырех попыток Эстер дозвониться до меня. Она знает – что-то происходит, и полна решимости разведать, что именно.

– Чего они хотели?

– Джейк повредил ухо.

– Что?! Я же только что его там оставила. Что-то серьезное?

Муж медлит.

– Они не уточнили.

– Сказали, что ничего серьезного?

– Ну… нет, но…

– Что случилось?

– Не знаю.

– Они хоть что-нибудь сказали?

– Ничего, только то, что я уже передал. Просто сказали, что Джейк повредил ухо, но теперь все в порядке.

– А если с ним все в порядке, зачем бы они звонили? Ничего с ним не в порядке!

Даю отбой и звоню Антее, которая сообщает, что Джейк бодр и весел. Слегка оцарапал ухо и немного поплакал, но давно уже успокоился.

– Мы заметили, что ему неплохо бы подстричь ногти. – Антея говорит извиняющимся тоном, будто ей неприятно лезть в чужие дела.

– Каждый раз, как надо стричь ногти, он орет, словно его тащат на гильотину. – Я понимаю, что защищаюсь. Тащат на гильотину? Я правда это сказала? Знает ли Антея, что такое гильотина? Может, ее представления об истории ограничиваются прошлым сезоном «Большого Брата»?

– Бедняжка, – вздыхает она, и мне становится стыдно за свой снобизм.

Когда я была подростком, от любого проявления снобизма я заходилась в яростном протесте. Однажды мама посмела предположить, что мне, возможно, не следует идти на свидание с Уэйном Москропом, отец которого в тюрьме, так я неделю ходила за ней по дому с воплями: «Ох, ну конечно! Значит, мне можно встречаться только с парнями, родители которых не сидели в тюрьме? Значит, если бы у Нельсона Манделы был сын, который помогал бы отцу бороться с апартеидом, ты бы не хотела, чтоб я с ним встречалась?»

Если Зои когда-нибудь спутается с парнем, хоть как-то связанным с исправительными учреждениями, я заплачу ему, чтобы он исчез и забыл о ней. Интересно, сколько он запросит денег? Надеюсь, он не окажется столь же благородным и принципиальным, как воображаемый Мандела-младший.

– Просто я не понимаю, – говорю я в трубку. – Если Джейк в порядке, зачем вы звонили его отцу? И оставили сообщение мне?

– Мы должны ставить родителей в известность о любых травмах. Таковы правила.

– То есть забирать его сейчас не нужно?

– Нет, нет, он в полном порядке.

– Хорошо.

Выкладываю Антее свою проблему с октябрьскими каникулами и намекаю, что подарю ей стринги, усыпанные бриллиантами, если она поступится правилами и приютит Зои на одну неделю. Она обещает посмотреть, что можно сделать.

– Спасибо! – сердечно благодарю я. – И… вы уверены, что Джейк в порядке?

– Конечно, это всего лишь царапина. Он и не плакал почти. Маленькая розовая царапинка на ухе, вы ее и не разглядите.

Устало благодарю, завершаю разговор и звоню Пэм Сениор. Ее нет дома, так что я оставляю сообщение – униженные извинения. Прошу ее перезвонить, надеясь, что к тому времени я буду уверена, что она не пыталась меня убить. Затем звоню в начальную школу Монк-Барн. Секретарь хочет знать, почему я не заполнила регистрационную форму для нового ученика и не оставила телефона для экстренной связи. Отвечаю, что не получала никаких форм.

– Я передала их вашему мужу, – сообщает секретарша. – Когда он приводил Зои на день открытых дверей.

В июне. Два месяца назад. Прошу отправить новые по почте и удостовериться, что конверт адресован мне. К концу недели я их верну.

Провести неделю вместе. Так он и сказал, Марк Бретерик, или как его там зовут. Откуда он мог знать, на какой срок я остановилась в отеле? В тот первый вечер я не упоминала о неделе. Рассказала про отмененную командировку, но не уточняла, сколько она должна продлиться или как долго собираюсь оставаться в Сэддон-Холл.

Он тоже приехал туда на неделю. В этот раз на неделю, так он сказал. Бизнес. Но я не слышала, чтобы он отменял какие-нибудь встречи, и определенно ни на одной не был. Я тогда решила, что он плюнул на работу ради меня, но ведь и по телефону он ни разу не разговаривал. Я видела его мобильник, но ни разу – как он им пользуется, ни разу.