20 апреля 2006, 10 вечера

Не думаю, что мы с Корди останемся подругами. Жаль, она из тех немногих людей, кто мне нравится. Она звонила пару часов назад и рассказала, что влюбилась в какого-то мужика, с которым провела всего четыре дня. И при этом заявляет, что жизнь у нее одна и, несмотря на очевидное безумие этой идеи, хочет прожить ее с ним. Дермот, видимо, все знает и совершенно раздавлен. Я сказала, что не могу винить его за это. В прошлом году Корди заставила его сделать вазэктомию. Он не хотел, но согласился на «процедуру», чтобы ей не приходилось больше принимать таблетки.

Она сказала, что не может оставаться с Дермотом всю жизнь только потому, что у него перекрыт «кран».

– Я не настолько склонна к самопожертвованию, – заявила она. – Вот ты бы пошла на это?

Честно говоря, я не знала, что ответить. Так и хотелось сказать: «А шла бы ты лесом». Последние пять лет я чувствовала себя запертой в крошечном помещении на подводной лодке, где на исходе запас кислорода, и не сделала ничего, чтобы это изменить. До сих пор не сделала. Сегодня я в кухне нарезала чоризо к ужину, а Люси подкралась сзади, обняла меня за ноги и запела песенку, которую выучила в школе. Громко. Я опять ощутила приступ паники, почувствовала себя бабочкой, зажатой в кулаке. Это чувство всегда охватывает меня, стоит Люси неожиданно появиться рядом. «Привет, милая, обними маму покрепче», – а в голове уже зазвучал знакомый крик: нет места, нет покоя, нет выбора, и это навсегда…

В общем, я сказала Корди, что на ее месте проявила бы больше жертвенности и осталась бы с мужем. В ответ она злобно зарычала. Мне стало жаль ее, и я уже собралась взять свои слова назад – откуда мне знать, что бы я сделала на ее месте? – но тут она добавила:

– Я не могу остаться, но… жить без Уны – это будет настоящее мучение.

Услышав это, я похолодела.

– В смысле… если ты уйдешь, то не возьмешь Уну с собой? – спросила я, стараясь говорить обычным тоном. А потом поняла ее замысел. Корди сказала, что если она уйдет от Дермота, то Уна останется с ним.

– Я себя не прощу, если отберу у него ребенка. В конце концов, у него больше не может быть детей, а брак разрушаю я.

И на этих словах расплакалась.

Корди неглупа. Она обдурила бы кого угодно, но не меня. Если она уйдет от Дермота – а это произойдет, без сомнения, – новый любовник тут будет совершенно ни при чем, зато еще как при чем будет отчаянное желание отвязаться от ребенка, снова стать свободной. Обычно говорят о прочных узах брака, но это чушь. Пока у нас не появилась Люси, мы с Марком были абсолютно свободны.

Гениальность плана в том, что никто и не подумает обвинять ее. Она притворится невинной жертвой, ставящей нужды бедного Дермота выше собственных и страдающей от разлуки с драгоценной доченькой.

– Уверена, Дермот разрешит мне часто с ней видеться, – всхлипнула Корди. – Она будет оставаться со мной каждые выходные и на праздники. Может, даже будет проводить у меня половину времени, у нее будет два дома.

– Многие мужчины отказались бы в одиночку растить ребенка, – сказала я.

Вспомним Марка – он бы ни за что не справился. Он ни разу даже обеда для Люси не приготовил. Да никому не приготовил, если подумать.

– Ты уверена, что Дермот согласится? Может, он предпочтет, чтобы Уна жила с тобой, при условии, что он сможет с ней видеться.

– Нет, Дермот не такой. Он прекрасный отец. Он все делал, с самого начала. Мы вместе заботились о ребенке, все делали вместе. Он наверняка захочет, чтобы Уна осталась с ним.

– Ну конечно.

Чувствую, как меня заполняет раскаленная добела зависть. Вот тогда я и поняла, что не выдержу. Если Корди сбежит и начнет новую жизнь, избавившись от Уны, да еще будет выглядеть при этом невинной жертвой, я больше не смогу с ней общаться.