Но и тут Бернард поспешил ей на выручку. Прикрыв ее своим плечом, он наклонил голову и поцеловал ее в губы. Это был продуманный поцелуй, не слишком затяжной, но и не короткий, во всяком случае, исполненный с энтузиазмом.

Поцелуй можно было бы стерпеть, если бы Бернард закрыл глаза, но он этого не сделал. Глаза его были широко раскрыты и в упор смотрели на нее. То, что она тоже глядела на него, явилось хотя и слабой, но защитой против его намерения обнять ее. Она постаралась сделать вид, что поцелуй был натуральным.

Мать залилась слезами.

— Я так счастлива за вас, — проговорила она сквозь всхлипывания.

Отец продолжал хранить подозрительное молчание.

— Думаю, — после продолжительной паузы пробормотал он, — что приготовления к свадьбе займут больше времени, чем вы предполагаете. Может быть, вы еще что-нибудь скажете нам по этому поводу?

Прижимая к себе Элину, Бернард покачал головой.

— Сейчас, сэр, нам нечего больше добавить. — Он произнес эти слова так твердо, что у отца не возникло желания задавать еще какие-нибудь вопросы.

— Ну, хорошо, — продолжил Норман Таннер, делая шаг назад, — поступайте как знаете, если ты счастлива, Элина.

— Счастлива, — чуть слышно сказала Элина, обводя всех сияющим взглядом, что далось ей нелегко.

Она облегченно вздохнула, когда мать достала блокнотик и принялась делать в нем пометки — столько всего нужно было успеть подготовить до свадьбы. Во время обеда было решено, что венчание в церкви завершится небольшим, но изысканным завтраком в ресторане «Ройял», а затем молодожены уедут в медовый месяц. Вопрос, где и когда они его проведут, остался, правда, открытым.

— Весна для меня самый напряженный в деловом отношении период, — заметил Бернард. — Боюсь, что медовый месяц придется урезать.

Впервые после появления дочери и ее жениха в доме Таннеров отец проявил энтузиазм, приняв участие в беседе.

— Я читал, — заметил он, — о вашей компании и отлично понимаю, сколько времени у вас отнимают дела, Бернард. Вы работаете с размахом, не так ли?

Бернард кивнул.

— Я веду крупномасштабное строительство и не отношусь к тем дельцам, которые предпочитают дробить земельные участки и застраивать их скромными коттеджами, используя для этого всевозможные лазейки в законах.

Теперь, когда беседа стала носить нейтральный характер, Элина смогла перевести дух — самое страшное осталось позади. Но она опять напряглась, когда отец упомянул об ее отпуске, который она проводила на Карибских островах.

— О, давайте не будем об этом говорить, — встрепенулась мать. — Каждый раз, когда я слышу об этих островах, я вспоминаю бедную девушку, которая там утонула… Вы, конечно, должны знать об этом, Бернард. Все наши газеты писали о трагедии…

Стараясь не смотреть на Бернарда, Элина почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног.

Боже, подумала она, когда же кончится эта пытка? А тут еще отец, обладавший отличной памятью, принялся пережевывать каждую деталь, связанную с сообщением о гибели Сильвии. Он, как дотошный следователь, соединял разрозненные подробности, стараясь воссоздать, как он говорил, цельную картину трагедии, которая на самом деле была очень далека от реальной.

В данном случае Элина не очень-то рассчитывала на помощь Бернарда, однако была ему благодарна, когда он прервал мать, пытавшуюся вступить в разговор.

— Да, — резко сказал он, — это была трагедия. Но вернемся к нашим делам. Как вы думаете, все ли мы предусмотрели?

— О, еще платье! — внезапно воскликнула Стефани Таннер, делая запись в блокнотике. — Если вы хотите, чтобы невеста была в белом, то платьем нужно заняться немедленно. — Она оценивающе оглядела дочь. — Думаю, что у тебя прежний восьмой размер. Я права?

Элина бросила растерянный взгляд на Бернарда.

— Когда мы встретились, у нее был именно этот размер, — сказал он.

— А когда это произошло? — полюбопытствовал отец.

Бернард что-то путано отвечал, а Элина в это время давилась куском курицы в винном соусе, мастерски приготовленной матерью.

К концу обеда Элина находилась на грани нервного срыва.

Позже, оказавшись в сотне метров от родительского дома, она не выдержала.

— Это был какой-то кошмар! Не знаю, как я усидела. Когда речь зашла о Сильвии, я пришла в ужас, подумав, что они свяжут все происшедшее с тобой.

— Все это закончилось два месяца назад, — мрачно отозвался Бернард. — Люди быстро все забывают.

Но не ты, подумала Элина. Ты никогда не забудешь.

— Этот разговор был похож на танец на минном поле, — продолжил Бернард. — Для того чтобы убедительно обманывать, нужно хорошо к этому подготовиться.

Она посмотрела на высвеченный приборной лампочкой красивый профиль своего спутника.

— А ты к этому хорошо подготовился?

— Ты говоришь так, словно осуждаешь меня, Элина. Полагаешь, что я добился успеха в своем деле тем, что скрывал от людей правду?

— А ты так не поступал?

— Только в тех случаях, когда это было крайне необходимо.

— Не означают ли твои слова, что и меня ты обманываешь, когда отвечаешь на мои вопросы, которые тебе не по душе?

— Я предпочитаю быть с тобой предельно искренним, но есть вещи, о которых я пока не хочу говорить.

— И это касается твоей семьи?

Он переключил скорость, подъезжая к крутому повороту.

— Да, я не люблю о ней распространяться. Но если для тебя это так важно, готов рассказать.

— Конечно, важно, Бернард. Ты же отец нашего ребенка.

— Ладно. — Он снова переключил скорость, и машина, миновав поворот, стремительно покатилась по шоссе. — Я появился на свет, когда матери было двадцать, а отцу тридцать восемь. Он был профессором филологии в университете, считал себя поэтом. В любовь верил, но в любовь свободную. Когда мать сказала ему, что беременна, он как-то сразу вспомнил, что у него есть жена. Тут же взял академический отпуск на год. Вручил матери тысячу долларов на аборт, если она пожелает его сделать, упаковал свое барахло и укатил с женой в Кентукки, где стал слоняться по студенческим городкам, читая лекции о ямбических пентаметрах. А через шесть месяцев в Ванкувере родился я…

Бернард говорил спокойно, будто рассказывал о чем-то отвлеченном, но она видела, как на его скулах ходили желваки, а пальцы с силой сжимали руль. Элина чувствовала, что ему трудно вспоминать прошлое.

— Твоя мать говорила отцу, что решила рожать?

— Нет. Он уже свое дело сделал и больше не интересовался тем, как она поступит.

— Очень грустно.

— Грустно — не то слово, — тряхнул головой Бернард. — Моя мать любила этого подлеца и продолжала любить до последнего вздоха. В сорокалетнем возрасте она умерла от острого цирроза…

— Вот как! — Элина не смогла сдержать горестного вздоха, поняв причину этого заболевания.

Не отрывая глаз от дороги, он кивнул.

— Да, она здорово пила, выпивала по две бутылки в день. Печень такой нагрузки не выдержала.

Элине захотелось дотронуться до его руки, сделать хоть что-нибудь, чтобы выразить ему свое сочувствие. Но он отодвинулся от нее так энергично, словно между ними вдруг возник непреодолимый барьер. И все же она не могла молчать.

— Мне очень жаль, что так случилось, Бернард.

— Чего уж тут, она была потерянным человеком, лишенным счастья, брошенным моим отцом и отвергнутым родными и знакомыми. Она сгорела, не ценя жизни. Сама стремилась побыстрее свести счеты с жизнью. Вот и все.

— Но у нее был ты. Неужели это не радовало ее?

— Боюсь, что нет. Связанная по рукам и ногам ребенком и вынужденная как-то поддерживать меня, она зарабатывала от случая к случаю переводами с французского. В молодости мать пыталась окончить университетский курс в Париже, но встреча с моим отцом помешала ей осуществить свою мечту…

— А с дедушкой и бабушкой у тебя не было близких отношений?

Он иронически хмыкнул.

— С ними? Они были далеки от меня, будто бы обитали в сказочном мире Санта-Клауса.