— Гм… — Мистер Гронштайн просматривал отчет, стоя вполоборота к письменному столу Глории. Его лицо при этом оставалось невозмутимым.

Будь что будет, решила Глория, у которой от волнения подступил комок к горлу.

— По-моему, неправильно использовать показатели оптовой торговли в качестве единственных критериев для определения места.

Мистер Гронштайн повернул голову и посмотрел на Глорию, явно ожидая продолжения.

— Мы работаем в юго-западном регионе. Здесь теплее, а люди в теплые месяцы пьют меньше кофе. Регионы с более холодным климатом всегда будут впереди нас по объему как оптовой, так и розничной торговли.

— Правильная мысль. — Гронштайн вернул отчет Глории. — Однако боюсь, что в данный момент, когда произошел резкий спад в целом, она вряд ли будет иметь какое-либо значение. — Повернувшись к выходу, он пробормотал напоследок: — Плакала моя премия.

Приехав домой, Глория заперла дверцу машины на ключ и пошла к своему подъезду. Едва она начала подниматься по лестнице, как с ней поравнялся Фил. Похоже, он уже оправился от последствий недоработки по части техники безопасности. Во всяком случае, синяков на его симпатичной челюсти не было. Стало быть, единственный урон понесла гордость Глории.

— Как насчет второго раунда?

— Тебе не терпится разбить голову? — Глория, поднимаясь по лестнице, старалась сохранять ровное дыхание. — Кажется, в психотерапии это называется «антивитальные настроения».

— Нет, это называется по-другому. Настойчивость и решимость.

Глория почувствовала, что она опять попала в сети его неотразимого обаяния.

— Ты не дашь мне покоя, пока я не выполню твою десятиминутку, верно?

— Верно.

Глория показала ему язык и открыла дверь своей квартиры.

— Я переоденусь.

Надев те же самые шорты и тенниску, Глория вышла из спальни. Фил просматривал телепрограммы, сидя на кухонной табуретке.

— Я вижу, ты пользуешься большой популярностью.

— Почему ты так решил?

Фил показал на автоответчик.

— Уйма людей желает пообщаться с тобой.

На табло автоответчика высвечивалась красная цифра: четырнадцать. Глория нажала на кнопку воспроизведения. Пара звонков была от рекламных агентов, один раз звонивший повесил трубку, не оставив сообщения, и одиннадцать раз ей звонил отец.

Он звонил из какого-то Богом забытого городка. Глория посмотрела на часы.

— Папа сказал, что будет перезванивать каждые полчаса. Значит, следующий звонок будет в семь.

— Осталось двадцать минут. Еще куча времени для занятия на тренажере.

— Фил, я не думаю…

— Успеешь. Следующие двадцать минут ты просто потеряешь зря. Будешь слоняться по квартире и нервничать. Занятие на тренажере поможет тебе избавиться от дурных мыслей. Пойдем.

— О'кей. Но при условии, что путь до твоей квартиры ты зачтешь как разминку.

Последние три дня Фил потратил на усовершенствование своего тренажера. Он переставил брусья суппорта и изменил порядок упражнений. Десятиминутка растянулась почти до пятнадцати минут. Но это не смутило Фила. Он был чрезвычайно доволен и хотел угостить ее обедом, но Глория помчалась к себе.

Телефон зазвонил, едва она успела открыть дверь.

— Глория! Все в порядке? — голос отца выдавал крайнюю встревоженность.

— Папа, днем я на работе…

— Ах да… Однако непонятно, где твоя мать.

Глория постаралась побороть в себе раздражение.

— А какая тебе разница? — тихо спросила она.

— Что это за вопрос?

— Ты уехал и даже не попрощался.

— Насколько я припоминаю, это ты в тот вечер уехала, не сказав своему отцу пи слова.

— Это не одно и то же.

— Где же твоя мать? — спросил он усталым голосом.

— Не знаю. Теперь она живет своей собственной жизнью. — Глория старалась выбирать слова, почувствовав, как в ней опять стало закипать раздражение. Она не хотела, чтобы у нее вырвалась одна из тех язвительных реплик, которые крутились на языке. Потом об этом пришлось бы пожалеть.

— Мне нужно поговорить с ней.

— Но, может быть, ей это не нужно.

Последовал тяжелый вздох.

— Глория, есть вещи, которые ты не понимаешь.

Терпение Глории лопнуло:

— Нет, это ты не понимаешь! Мама делала за тебя всю черновую работу, все везла на себе ради того, чтобы ты стал большой шишкой. И как же ты отблагодарил ее?

Очевидно, отец был ошарашен этой тирадой, потому что он вдруг изменил тон и стал разговаривать, как мистер Гронштайн.

— Глория, не будешь ли ты столь любезна удостовериться, все ли в порядке с твоей матерью. Если кому-нибудь из вас понадобится связаться со мной, вы можете звонить в здешний универмаг. Его владельцы, супруги Лоуренсы, мне все передадут.

Положив трубку, Глория еще несколько минут стояла у телефона. Ей хотелось плакать. Никогда в жизни она так не разговаривала с отцом.

Она уже всхлипнула, но стук в дверь отвлек ее.

— Глория? С тобой все в порядке?

Фил решил навестить ее на всякий случай. Проявил заботу. Она вздохнула. Все было бы ничего, если ли бы он не был так чертовски привлекателен.

— Нет, — отозвалась она.

— Впусти меня.

Глория открыла дверь.

— Все мужчины — беспутные негодяи, которые думают только о себе. Ты все еще хочешь войти?

— Естественно. Чего же еще ожидать от одного из беспутных негодяев. — Он подошел к дивану, бросил какие-то бумаги на кофейный столик и сел на свое обычное место. — Что случилось?

— Мои родители сведут меня с ума, — жалобно сказала Глория и села рядом.

— Дай мне свою лапку. — Он повернулся к ней лицом и, взяв ее за руку, слегка наклонил голову набок. — Продолжай, Глория. Я готов выслушать тебя.

Такое поведение Фила немного озадачило ее.

А затем она увидела на его лице словно наклеенное, чуть ли не гротескное выражение сочувствия.

Она сузила глаза.

— Что ты делаешь?

— Внимаю твоим словам. Разве я не выгляжу искренним.

Глория вырвала у него свою руку.

— Нет.

Он сделал еще одну попытку.

— Так лучше?

— Ты похож на продавца подержанных библий.

Он провел рукой по волосам.

— Послушай, в статье, которую я прочитал в «Эдмонтон Крониклз», говорится, если женщина изливает то, что у нее наболело на душе, мужчина должен взять ее за руку, наклонить голову набок и проникновенно глядеть ей в глаза, периодически бормоча «гм».

— Совсем не смешно — И тут, к ужасу Глории, у нее вдруг защипало глаза. Она быстро заморгала, не зная, что делать.

— Ах, Глория…

Фил наклонился к ней совсем близко и, обняв за плечи, привлек к себе так, что ее голова оказалась у него на груди.

Она услышала ровное биение его сердца. Он был сильный и теплый, и ей было с ним спокойно и уютно. Правда, в голову сразу полезли всякие неправильные мысли, которые не положено иметь независимой женщине.

И тогда Глорию словно прорвало. Все обиды и огорчения, несбывшиеся надежды и печали, все это обрушилось потоком на Фила. Не удержалась она и от колких замечаний в адрес Джарвиса, что было глупо с ее стороны, потому что мужчины не любят выслушивать причитания о своих предшественниках.

Но Фил не сказал ни слова, он только поглаживал ее по плечу, касаясь подбородком ее затылка. Обошлось без рыданий и истерики, что само по себе уже было хорошо.

В конце концов она успокоилась.

— Знаешь, мы с мамой все время спорили. Мне трудно было поверить в то, что женщина, выросшая во времена расцвета феминистского движения за равноправие полов, вдруг добровольно откатывается назад. Но она утверждала, что все идет по плану, а я твердила ей, что это глупый план. Я говорила о том, что может произойти нечто непредсказуемое, но, если честно, то я не думала, что окажусь права. Лучше бы я ошиблась.

— Кто знает, может быть, все к лучшему.

Глория вырвалась из-под опекающей руки Фила.

— Как у тебя только язык поворачивается говорить такое? Моя мать здесь, покинутая, а отец на другом конце страны играет в отшельника.