— Ты хочешь сказать, что у нас в общине… — медленно заговорил Ломака.

— Да-да. Именно. У нас в общине ихний информатор. Шпион тварелюбов. Подлая крыса. И веришь, нет, до икоты хочется выяснить, что это за паскуда такая.

— Черт возьми, Степан! — воскликнул Константин. Почему же ты никому не сказал об этом?!

— Тише ты!

— Да что — тише!..

— Цыц, говорю! Никому не сказал, да? А кому бы я сказал? Что, если сообщу человеку о своем открытии, а он как раз и окажется предателем? И что потом? Найдут меня в моей конуре с перерезанным горлом. А что? Москвича зажравшегося у нас ведь все не любят. И тайна останется тайной. А вдруг предатель не один? Вдруг их целая группа? Тогда мне точно конец, а они будут продолжать свое дело, но уже осторожнее. Охотники шерстить начнут вокруг зеркал, перед съемом информации.

— Черт, вот же гад какой! Скотина.

— Что? — опешил Волков.

— Да не про тебя я. Про суку эту. Как так можно, а, Степан? У меня в голове не укладывается. Как можно сливать своих?

Степан тихо засмеялся.

— Наивный ты. Бывало, что руководители огромной страны всю эту страну с ее населением, с ее будущим и прошлым, не говоря уже про настоящее, сливали за милую душу.

— Постой, а если это Едаков?! — перебил Ломака.

— Да не ори же ты, парень.

— Ладно. Хорошо. Ну так что, если это Едаков?

— Я думал об этом. Конечно, староста общины не стал бы сам охотников оповещать, но у него имеются шестерки верные. Вполне вероятно. При таком раскладе мне бы точно рот заткнули сразу. У Едакова есть свой интерес, без базара. Во-первых, договор о мире. Официально ведь у нас как? Архион не враг нам, а партнер. Аидово царство тоже партнер. Армагедетели — всего лишь беспокойные соседи, у которых царит нестабильность. Падшие? Да какой из них враг. Недоразвитое отрепье. Главная сила, конечно, община тварелюбов. Мощные ребята. Они — буфер между нашим миром и миром тварей. И главное для Едакова — поддерживать достигнутый баланс. А что до того, что приходится жертвовать своими людьми, так политика — на то она и политика. Даже, видимо, посчитал в свое время, что такими темпами, плюс уровень смертности, он может остаться без подданных, потому и сократил число неприкосновенных. И минимальный возрастной порог для жертв снизил. А всех своих близких оградил жетонами. Зато среди тех, у кого нет иммунитета, поощряет рождаемость, вовлекая их в оргии на том поезде. Демография ему нужна. Но не о выживании рода людского он печется, а о том, чтобы его партнерам было кого отдавать на заклание твари. Ну и чтобы было кому горбатиться на него. Конечно, Едаков может быть стукачом. Но и не только он. Кто еще бывает на ферме? Таких больше половины общины. Кто имеет доступ к зеркалам? Чуть меньше, но все равно уйма народу. Нет, не мог я вот так просто взять и заговорить об этом. А теперь эта история с тобой. Я видел, как ты реагировал на похищение Марины, ну и подумал: точно не Ломака. Не стал бы ты сливать собственную жену и потом устраивать такое, чтобы ее вернуть. Вот я тебе свой секрет и открыл.

— А как же Жуковский и Селиверстов? Почему им не сказал?

— А почему я должен им доверять, а, Костя? — усмехнулся Степан.

— То есть как? — удивился Ломака. — Как это — им не доверять? Они же с нами в одной связке. Они нормальные люди и ни за что бы…

— Брось. Костя. У того, кто это делает, на лбу не написано, что он сука и предатель. А эти два закадычных друга, Селиверстов и Жуковский, отчего с нами пошли? Почему вдруг вызвались тебе помочь? Им что, плохо жилось в общине? Привилегированные люди. Нет разве? Так вот подумай, ради чего они все бросили. Не для того ли, чтобы не дать тебе совершить задуманное? Мы день шли по следу, но так и не столкнулись с охотниками. Так и не приблизились к твоей Марине. Почему?

— Черт! — Ломака изо всех сил зажмурился. — Нет, Степан, — замотал он головой. — Этого не может быть. Я не верю, что это они, слышишь?

— Да успокойся. Я не говорю, что это они. Я озвучиваю варианты и объясняю, почему не стоит говорить этим людям о шакале в нашей общине. Понимаешь?

— Да не они это! С чего тогда Едаков послал за нами Паздеева и остальных?

— Ну, на первый взгляд да. Однако это говорит лишь о том, что Едаков не имеет отношения к предателю. А Васька и Андрей могут действовать чисто инициативно. И в этом случае они, конечно, не смогут вернуться на Перекресток Миров, хотя Жуковский говорит, что смогут. Сможем, вернее. Но вот найти убежище у своих хозяев в Архионе — на такое они вполне вправе рассчитывать за свои заслуги.

— Да прекрати так про них говорить, черт тебя дери! Не верю я, что это они!

— Ну, не верь. Твое право. Но сбрасывать со счетов такую возможность нельзя по-любому. И подумай еще вот над чем. Маринку забрали под землей. Там этот лаз прорытый странный. Никто у нас о нем не знал. Охотники, ясное дело, знали. Но раньше тварелюбы брали добычу на улице. И не случайных людей, а тех, кто по разнарядке выполнял те или иные работы. Наряды назначались дня за два или за три. Кто-то, имевший доступ к графикам работ, мог подготовить послание для охотников и выставлять его в зеркале по ночам в условленное время и на определенный срок. Наверное, он и сам при этом сидел у своей записки, а потом ее убирал. Но вот Марина. Она же, как ты говорил, поссорилась с тобой и ушла на ферму, чтобы побыть одной и выплакаться. Следовательно, о ее появлении там никто не мог знать заранее. Верно?

— Верно. — Ломака повесил голову и в очередной раз обругал себя за потерю возлюбленной. — Не должна она была там находиться.

— Ну так вот. Когда стало ясно, что ее похитили? Часа через полтора после того, как пошла на ферму?

— Наверное, — угрюмо подтвердил Костя.

— Следовательно, времени, чтобы отправить сообщение, было предостаточно. Но кто мог знать, где она? Кто был на ферме?

— Охрана. Четыре человека, кажется. Еще три бабы, вахтерши из ночной смены. Которые поддерживают там системы да за зверушками следят. Ну и… еще отдельно сидели Селиверстов и Жуковский. Выпивали они там.

— Вот видишь? Следовательно, если это Селиверстов, то только в паре с Жуковским. А если Жуковский, то, конечно, заодно с Селиверстовым.

— А если это охрана фермы и бабы с питомника? Бабы ведь с Мариной были. Успокаивали ее и все такое. Ну, говорили, конечно, что потом она захотела одна побыть, попросила, чтобы оставили ее. Но все-таки: бабы те на месте, а Марины нет. Может быть, и так. Я и говорю: ничего исключать нельзя.

Константин на минуту задумался.

— А вдруг кто-то один? — пробормотал он.

— Чего?

— Не оба, а один. Или Андрей, или Василий. Кто-то предатель, а другого держал рядом и пил с ним для этого, как его… Слово забыл.

— Алиби?

— Ну да. Алиби. Ну, чтобы… Да ты знаешь, что это слово означает…

— Конечно, в книжках читал. А что, такой вариант тоже возможен. Сидят пьют. Один на пару минут отлучается, типа, за закуской или за второй бутылкой. Или там поссать банально. А сам дело свое сделал, послание отправил. Вполне может быть.

— Черт, Степан, ну не могу я на них грешить! Ну хоть что мне говори! Не могу! Единственные люди, которых я уважаю. Кому доверял. Кого друзьями своими назвал бы. Ну и тебя, конечно. Не могу я так.

— Да ладно, успокойся. Мы ведь еще ничего не выяснили. Может, и не они. Эти двое мне тоже, признаться, симпатичны. Так что не терзайся раньше времени.

— Если узнаю, кто предатель, я его изорву в клочья. Кем бы он ни был. По кускам Аиду лично отдам. Падла…

— Солидарен с тобой, братка…

Внизу у подвальной лестницы послышалась возня, затем скрип петель ржавой железной двери.

— Эй, черт! — послышался голос. — Костя, Степа, это вы?

— Нет, не мы, — хмыкнул Степан и затем шепнул Ломаке: — Ни слова им не говори.

— Угу, — тихо отозвался Костя.

— Вы какого хрена тут делаете? — Это был Жуковский.

— Да покурить мы вышли, Андрей. — Отозвался Волков. — А что, нельзя?