Селиверстов тогда пытался помешать этому жуткому действу, но староста общины остановил его:
— Или он, или другой. От него толку совсем нет. Пусть лучше он. Кстати, как твои глаза?..
Такими были слова старосты.
Сколоченные из всего, что попадало в руки, хижины тянулись вдоль платформы станции. Построены они были прямо на путях. Жители центральной общины старались чередовать деревянные жилища и те, что собирались из камня и железа, для создания противопожарных разрывов — это в случае возгорания замедлило бы распространение огня по станции. Помнился печальный опыт Заельцовской, станции-призрака. Двенадцать лет назад она выгорела, да так и осталась мертвой и необитаемой. Никто из ее жителей тогда не спасся.
Гонимый бешеным ритмом сердца, Костя распахнул дверь хижины и вошел внутрь. На своем привычном месте в дальнем углу горела лучина. Одетая в разноцветный халатик Марина сидела на краю постели и терпеливо вычесывала из старого рваного свитера шерстяные нитки. Извлеченные складывала перед собой на столе. Ее светлые волосы были перевязаны сзади одной из этих нитей, и хвостик волос лежал на правом плече. Она вздрогнула, когда неожиданно открылась дверь, и резко повернула голову, приоткрыв маленький рот.
— Котик, — выдохнула она, улыбнувшись и соскочив с кровати.
Он раскрыл объятия, и Марина послушно в них нырнула, обняла мужа за шею.
Костя мгновенно стянул шерстяную нить и зарылся в золотистые локоны лицом, пытаясь унять дрожь в руках. Они не виделись четверо суток. Сначала Марина отрабатывала на ферме, потом он. Потом был визит к Аиду. Всего четверо суток, а кажется, что целая вечность. И впереди у них только ночь. Это всего лишь мгновение для тех, кто не расставался бы никогда.
— Мариша, я тебя люблю, — прошептал он осипшим голосом.
— Я тоже, котик, — горячо дышала она ему в шею. — Я тоже…
3
СОЦИУМ
— Теперь осторожно открой глаза, — проговорил высокий седой бородач в комбинезоне с наплечниками из автомобильных покрышек, чей цвет сливался с цветом руин, царивших вокруг.
Подобное одеяние было у всех пятерых. Серые комбинезоны, резиновые наплечники, спортивные наколенники и налокотники. Хорошо скроенные черные перчатки военного образца, оставшиеся в наследство от разрушенной цивилизации. Шлемы военных летчиков со стеклами-забралами и респираторами. Настоящим огнестрельным оружием был вооружен только Бронислав. С плеч свисал «абакан», на пластиковом корпусе которого он сложил свои накачанные руки. Еще три охотника имели арбалеты и палицы. И наконец, четвертый, самый молодой, участник группы был, а точнее, была вооружена длинной алебардой.
Сабрина осторожно открыла глаза, прикрывая ладонью тонированное стекло летного шлема и привыкая к вечернему свету поверхности. Она медленно озиралась.
— Это поверхность, дочь моя, — продолжал Бронислав. — Внешний мир. Верхний ад нашего бытия. Эдем, из которого мы были изгнаны много лет назад в подземное царство за грехи свои. Но помни, есть в нашем мире сильнейшие, те, кто способен этот мир покорять, шаг за шагом возвращая утраченное. Имя им — охотники. И человек делает первый шаг к величию и славе не тогда, когда решает посвятить себя ремеслу охотника, а когда открывает глаза на поверхности. И ты этот шаг сделала, дочь моя.
Сабрина улыбнулась в свою маску, глядя на отца. Ей очень хотелось, чтобы он сейчас обнял ее. Но все сантименты кончились. Они остались там, внизу. Дома. А здесь чужой, враждебный мир. Холод. Лед и снег. Непроницаемый свод облаков. И он сейчас не отец, а лидер отряда охотников. А она — лишь кандидат.
— Приказывай, отец, — с твердой решимостью в голосе произнесла двадцатипятилетняя женщина.
Тот медленно повернулся и, подняв левую руку, указал на громаду руин, тонущих в полумгле ленивого снегопада.
— Цель — оперный театр. Уступом влево. Я веду. Тор замыкает. Бегом… МАРШ!!!
Марина лежала на постели, разглядывая подарок в тусклом свете лучины. Это была гладкая капля прозрачной эпоксидной смолы, застывшая вокруг небольшого самца жука-рогача. В узком месте капли проделана дырка, в нее продет черный шнурок, чтобы украшение можно было носить на шее. Марина раскачивала кулон на шнурке и улыбалась.
— Такой дорогой подарок. Спасибо тебе. Но как ты жука достал? Ругаться не будут?
— Не будут, — устало вздохнул лежащий рядом Константин. Он подпирал голову левым кулаком, а правой ладонью нежно поглаживал живот супруги, отметив, что он стал немного больше и плотнее. — Это жук из моего суточного рациона. А со смолой Андрей помог.
— И ты лишил себя пищи ради этого? Ну зачем, милый? — Марина с укором посмотрела на мужа.
— Да перестань. — Он зажмурился и улыбнулся. — Я парень крепкий. Что мне одного жука не съесть? Тем более ты знаешь, я взрослых жуков не люблю. Хитин потом часами из зубов выковыривать.
Марина прильнула к нему и поцеловала в губы.
— Спасибо тебе, любимый, — шепнула она.
Костя вздрогнул от понимания того, насколько холодны ее губы. Это могло означать, что она сильно возбуждена. Он заключил ее в объятия и осыпал лицо жадными поцелуями.
— Марина, родная, любимая, я… я хочу умереть раньше тебя.
Возможно, это совсем не то, что он собирался сказать. Но без всяких сомнений, это именно то, о чем он последнее время думал. Марина отстранилась и с тревогой посмотрела на мужа.
— Костя, ты что такое говоришь?
Он уткнулся лицом в набитую старым тряпьем жесткую подушку.
— Извини, Маришка. Просто мне жутко… Особенно после сегодняшнего… Если ты пятнадцать-шестьдесят… Как я смогу отдать тебя Аиду? Да я вообще никому не позволю. Наизнанку все и всех выверну. Нет… Не хочу. Думать даже больно об этом.
— Глупенький. — Она провела по его густым темным волосам ладонью. — Ну так и не думай. Зачем? Мы с тобой еще молодые. И рано об этом… Тем более что у меня теперь…
Договорить она не успела. Кто-то бесцеремонно забарабанил в деревянную дверь.
— Кто там? — недовольно бросил Константин.
— Налоговая инспекция! — послышался грубый хриплый бас.
Костя вздохнул, подошел к двери и откинул крючок.
— Заходи, открыто.
В хижину вошел лысый низкорослый старик. В руках он держал большую потрепанную бухгалтерскую книгу, на плече висела корзина, а на другом — двадцатилитровая пластмассовая канистра.
— Константин Ломака и Марина Светлая? — спросил он, глядя в свой журнал.
— Ну чего ты дурака валяешь, Лепрекон? — Усмехнулся Константин, глядя на него сверху вниз. — Будто впервые нас видишь.
— Порядок есть порядок, — проворчал сборщик налогов. — Вы сегодня получили рацион на трое суток. Согласно закону о налогах и сборах, с вас восемнадцать личинок рогачей. Десять взрослых рогачей после брачного периода. Восемнадцать медведок. Четыреста миллилитров питьевой воды. Пять лучин.
— Да, конечно, — закивала Марина и достала из сундука под столом сверток и флягу. — Я уже приготовила.
Лепрекон положил свою ношу на пол. Принял сверток, развернул. Наценив очки с толстыми стеклами, тщательно пересчитал личинок и жуков. Обнюхал их. Отправил в сумку, а оттуда достал мерный стакан. Отлил из фляги нужное количество воды. Посмотрел на тусклый свет. Взболтал, понюхал и слил в канистру. Затем сделал пометку в книге и молча, даже не попрощавшись, ушел.
Костя закрыл дверь, вернулся в постель, нежно взял Марину за плечи и, притянув к себе, проворчал:
— Как же он меня бесит.
— Да ладно тебе. Человек своим делом занят.
— Бесполезное дело. На кой черт выдавать тридцать жуков, если десять потом заберут?
— Ну так это нам на старость.
— Бред. Допустим, лучины могут годами лежать. А жуки, личинки и вода?
— Ну, Костя. — Марина покачала головой. — Это сейчас наша поддержка нынешним старикам. А потом с чьих-то налогов нас вот так кормить будут.