Свет стал ярче, и, подобравшись ближе, Уокер стал различать предметы явно искусственного происхождения. Справа он увидел нечто вроде низкого стола. Свет был направлен на стол, за которым сидел ярко-красный осьминог и читал большую светящуюся книгу с картинками. Увидев чужака, существо испустило невыносимый свистящий писк и четырьмя конечностями швырнуло книгу в голову Уокера. Маркус увернулся.

Пролетев мимо, светящийся предмет ударился о стену, рассыпал сноп искр и упал на пол. Существо мгновенно соскользнуло с какого-то предмета, исполнявшего роль стула, и встало за ним, показав, что все свои конечности оно может использовать и как руки, и как ноги. Существо уставилось на Уокера, направив на него два глубоко сидящих серебристых глаза. Только теперь Маркус заметил, что все десять конечностей и похожее на луковицу тело были обильно украшены мелкими резными драгоценными камнями, металлическими висюльками, лентами пестрой дорогой ткани, бусинами и другими вещицами не вполне ясного вида и назначения. Просвечивавшее сквозь украшения и ткань тело было красно-коричневого цвета в желтую крапинку. Само тело, хотя оно, без сомнения, принадлежало головоногому, отчетливо разделялось на три сегмента. Верхний служил головой. При этом у существа не было ни шеи, ни талии, а границы между сегментами были более или менее сглажены.

В чем не было никаких сомнений, так это в тоне голоса, раздававшегося из розового рта, видневшегося в нижней части туловища среди переплетения конечностей этого чудовища:

— Именем десяти тинтиннабуляций Теворсана, что ты делаешь здесь, в месте моего уединения?

Благодаря чудодейственному имплантату Уокер сразу осознал две вещи, касавшиеся этого существа. Первое: существо страшно напугано его появлением; и второе: это существо было женщиной.

— Э, меня зовут Маркус Уокер, я здесь такой же пленник, как и вы. Я человек, homo sapiens. Родом я с планеты Земля, которая… — Он умолк. Не зная ни местонахождения Земли, ни того, где они сейчас находятся относительно Земли, он не мог вразумительно объяснить, что это за планета. Утешало только одно: это квазиголовоногое создание, скорее всего, точно так же томилось от неизвестности — в астрономическом, так сказать, смысле — и страдало от такого же чувства утраты и заброшенности.

Тем не менее эти чувства ничуть не смягчили гнев осьминога. Опасливо двигаясь на всех десяти конечностях, существо поднялось из-за стола — или, может, это была кровать? — во весь рост в четыре фута, не спуская глаз с пришельца.

— Я приглашала вас в свой дом, Маркус Уокер с планеты Земля?

— Нет, но…

— Я рассылала приглашения всем двуногим, многоногим и безногим являться в мое жилище в любой момент, когда такой каприз посетит их атрофированные извилины?

— Сомневаюсь в этом, но…

— Может быть, я каким-то образом дала знать, что желаю видеть у себя дома перегретое существо без половины положенных конечностей, дурно пахнущее, пропитанное кальцием и явившееся с планеты, о которой никто и никогда не слышал?

— Остановитесь.

Уокер уже начал, пятясь, отступать к выходу. Обида от потока оскорблений стала перевешивать чувство неловкости от замешательства, вызванного его появлением у обитателя сырого и холодного загона.

— Если вы дадите мне шанс, то я извинюсь.

Смирение двуногого заставило головоногое существо умерить пыл. Или, быть может, до разумного осьминога дошло, что кроме головы и рук у пришельца есть еще и массивный корпус, скрытый в туннеле.

— Что заставляет вас думать, — снова заговорило существо тоном, который Уокер назвал бы стервозным, — что я приму извинения от едва осознающего себя индивида, чью грубость и неучтивость превосходит только его мрачное затемненное самосознание?

Теперь Уокеру стало окончательно ясно, что единственным оружием причудливого существа был его острый как бритва язык, или, лучше сказать, ротовая трубка. Если бы у этой разозленной твари было оружие, она бы, несомненно, им уже воспользовалась. Но и это вряд ли, так как этот осьминог наверняка тоже опасается всевидящего ока виленджи. Оценив размеры обитателя пустого валуна, Уокер решил, что одолеет его. Он не знал, думало ли существо о том же. Интересно, если он перестанет отступать и выпрямится во весь рост, то будет ли разумный осьминог и дальше упражняться в оскорблениях?

— Слушайте, я уже сказал, что прошу меня простить. Это мои извинения, хотите вы принимать их или нет. — Любопытство Уокера в отношении влажного, холодного и соленого мира иссякло; еще меньше оно стало от оказанного ему нелюбезного приема. Он решил ретироваться.

Оказавшись снаружи, он, болезненно поморщившись, разогнул спину. Туман уступил место противному мелкому дождю. Уокер уже успел сделать несколько шагов по направлению к большому загону, когда его окликнул голос, не пропитанный, как прежде, а лишь слегка окрашенный сарказмом:

— Человек Уокер!

Обернувшись, он увидел, что существо стоит у входа в жилище. В приют, уединенное убежище, почему-то вдруг подумал Уокер. Был ли этот валун обычным жилищем, или эту осьминожку тоже захватили на отдыхе, и этот валун — не более чем эквивалент его палатки? Интерьер валуна не давал никакого представления об истинном уровне технического прогресса этих головоногих.

— Почему вы вторглись в мой загон?

Уокер заколебался. Он отсутствует уже довольно давно, и Джордж, наверное, уже находится в состоянии близком к панике. Однако, видимо, паника была все же не слишком сильна, потому что на поиски друга пес не отправился.

— Мой друг сказал мне, что в этом загоне никто не живет. Мы часто гуляли с ним по большому загону и не раз проходили мимо входа на этот участок. Постепенно мной овладело любопытство. Я подумал: вдруг тот, кто здесь живет, ранен или болен, и ему нужна помощь. Или, может быть, это существо так напугано, что боится выйти из убежища. — Он посмотрел на существо, прочно стоявшее на всех своих десяти конечностях. — Но вы, кажется, не очень сильно напуганы?

— Напугана, напугана… Дайте мне подумать. — Существо погрузилось в глубокие размышления. — Нет, думаю, что словом «презрение» мое отношение описывается лучше.

«Помни, что говорил тебе Джордж, — подумал Уокер, изо всех сил стараясь остаться спокойным и собранным. — Будь милым. Проявляй понимание, даже услужливость. Что касается провокаций — будь то словесные, физические или иные, — попросту их игнорируй».

— Тогда почему вы не выходите в большой загон? Почему не показываетесь? — Не слыша предложения уйти, Уокер решил — пока — остаться. Капли дождя начали стекать со лба и щек на шею и грудь, но он стоически терпел. — Кем бы вы ни были.

— Потому что я… — резко заговорило существо, неистово шевеля ротовой трубкой.

Но темп речи и быстрота движения вдруг уменьшились. Подойдя к ближайшему камню, существо уселось на его сырую скользкую поверхность, разбросав конечности в стороны. Получалась не вполне приятная картина, напомнившая Уокеру лучи садящегося в тучи солнца. Приглушенный искусственный свет отражался в великом множестве безделушек, украшавших гибкое, податливое, словно гуттаперчевое тело.

— Я обвиняю вас в вопиющем нарушении правил приличия, хотя и сама его демонстрирую. При этом вас, как примитивно мыслящее двуногое, можно простить.

Услышав эти слова, Уокер плотно сжал губы.

— Но у меня нет такого оправдания. — Существо вздохнуло. В его исполнении вздох заключался в надувании воздухом всего тела — за исключением головы и конечностей.

У Маркуса в какой-то момент даже возникло опасение, что телесный покров существа не выдержит такого давления, и разумный осьминог сейчас просто лопнет.

— Я — Секви'аранака'на'сенему, женщина к'эрему. Я официально принадлежу к четырем высшим уровням эрудиции, нахожусь на третьей стадии половой зрелости и на пятом уровне Систхра'андам устремления к ментальному и духовному состоянию, известному под названием Тиуква'ад'адаквил. — Пять извивающихся щупалец протянулись в сторону Уокера. — Так как очень хорошо видно и слышно, что, несмотря на хирургическое вживление вспомогательной аппаратуры, выполненное нашими незаконнорожденными похитителями, вы не обладаете способностью к полноценному словесному общению, я потерплю, если вы будете называть меня просто Скви.