С лицом Феликса произошла поразительная метаморфоза. Глаза увеличились раза в три, брови взлетели под челку, удлиненное лицо стало совсем вытянутым.

— Корвалол у меня с собой, Феликс, — послышался смеющийся голос Леночки. — Капель тридцать хватит?

— Лучше весь флакон, — пробормотал Ипатов-младший, шумно выдохнув.

Он пятерней взлохматил волосы и потрясенно улыбнулся:

— Черт возьми!

Прошла целая минута. Он продолжал стоять, не смея приблизиться к Радмиле, не отрывая агатовых глаз от светящейся фигуры.

На нее еще никто такне смотрел. Такие взгляды легко вывернут сердце наизнанку и лишат здравомыслия. Такие взгляды — как чрезмерная доза ультрафиолета, могут привести к тяжелому ожогу и тепловому удару.

У Радмилы под этим демоническим взглядом начала кружиться голова, а в голове — мысль, что она сейчас упадет в обморок.

Вдруг улыбка стерлась с губ Феликса, на лицо легли тени, и Ипатов, резко отвернувшись, жестко приказал:

— Садитесь на этот стул, что освещен прожектором. Начнем работать.

И после она целую вечность общалась с совершенно незнакомым человеком. Одержимым маньяком, который не знал жалости, не слышал мольбы и стонов, не видел страдальческих взглядов. Который делал все, что считал нужным.

У нее заломило уши от бесконечных щелчков объектива, затекла спина, рот растянулся в загадочную улыбку и был не в состоянии вернуться на исходные позиции.

Болело все.

И сильнее всего — сердце.

— Думаю, пока достаточно, — произнес Феликс обычным голосом и закрыл объектив фотоаппарата. — «ОптикЛайф» дрогнет обязательно.

Он как будто не устал и не выдохся. Лицо оставалось таким же сумрачным, и в глазах ничего не отражалось. Он преспокойно отвернулся и принялся неторопливо убирать аппаратуру.

Радмила поднялась, проклиная все на свете. И особенно Ипатова-младшего, худшего из людей! Маньяк и садист! А сразу и не скажешь. На первый взгляд Феликс Ипатов — приличный молодой человек.

И о-очень интересный…

Радмила никогда так не уставала. Ее конечности почти не гнулись. Она доковыляла до маленькой комнатки-прихожей и упала на стул, вытянув ноги. Интересно, который час? Ночь давно вступила в свои права. Тишина царила на всех этажах огромного здания.

Спать не хотелось, но Радмила прикрыла глаза. Она полулежала и прислушивалась к себе. Внутри рушился мир. Весь ее прежний мир. Его острые обломки кололи и ранили сердце. Какое у нее чувствительное сердце, оказывается.

В незашторенное окно проникал густо-желтый свет фонарей, смешанный с лимонным лунным. Этот фантастический свет стекал по обессиленной женской фигуре, застывшей на стуле, причудливо высвечивая ее. Лунные отблески осторожно касались лица, превращая его в античную камею.

Сухой щелчок фотоаппарата заставил Радмилу вздрогнуть и открыть глаза, и ее тут же ослепила вспышка.

Она с возмущением и удивлением раскрыла рот, но Феликс уже скрылся в мастерской.

— И что это было? — крикнула она вдогонку.

В ответ — тишина.

Тут внезапно открылась входная дверь, и в проеме возник темный мужской силуэт.

— Я отличаюсь от других отцов тем, что всегда знаю, где могу по ночам обнаружить своего единственного сыночка, — ехидно произнес силуэт голосом Ипатова-старшего. — И каждый раз в новой компании.

Над головой вспыхнул свет люстры. Пока Радмила, чертыхаясь про себя, моргала ресницами, Виталий Викторович ее рассматривал самым внимательным образом. И взгляд это был совсем не отеческим.

— Какими судьбами, папа? — Феликс вновь объявился в прихожей. — Как всегда, просто мимо проходил? В половине второго ночи?

— Именно, сынуля, именно, — ухмыльнулся Ипатов-старший, по-прежнему бесцеремонно изучая загадочную особу. — Я, знаешь ли, постоянно ночью гуляю возле своей работы. И частенько меня поджидают чудные открытия.

Феликс засунул руки в карманы джинсов и склонил голову набок. Выражение его лица стало чрезвычайно заинтересованным.

— Сын, ты бы меня познакомил со своей прелестной дамой. — Голос Виталия Викторовича наполнился соблазнительной бархатистой мягкостью. — Очень жажду.

«Прелестная дама» мечтала провалиться сквозь все тринадцать этажей. В преисподнюю. Там гораздо спокойнее, чем в офисе 1113а.

— Сам знакомься, — каверзно ухмыльнулся Ипатов-младший.

— И познакомлюсь. Девушка, позвольте представиться — Ипатов Виталий Викторович — генеральный директор рекламного агентства «Триколор».

Радмила искоса посмотрела на наблюдающего за сценой Феликса. Мерзавец, стоит и потешается. Ну ладно же!

— Радмила Туманова, — произнесла она, вскидывая голову и улыбаясь директору по-акульи — чересчур широко.

— Радмила… — Виталий Викторович прикрыл глаза. — Как странно, имя редкое, но я его слышал совсем недавно. Оно принадлежало…

Тут Ипатов-старший внезапно осекся и с дичайшим выражением уставился на Радмилу. Она по-прежнему улыбалась. Но уже как ведьма.

— Вы? — просипел директор.

— Я!

Виталий Викторович буквально отпрыгнул от нее. Издевательский смешок единственного сыночка ожег уши Ипатова-старшего.

— Что, папочка, познакомился?

— Ну, знаете ли, — пробормотал Виталий Викторович, глубоко выдохнул и внезапно расхохотался, запрокинув голову. — Бог ты мой, Радмила. Что стало с вашим носом?

— Он на месте.

— Это не ваш нос.

— Мой.

— Не верю.

— И напрасно.

Тут директор склонился над девушкой, и та испуганно вжалась в спинку кресла, потому что выражение у директора было такое, будто он собирался отвинтить ее нос и проверить его подлинность.

Феликс тоже подошел к стулу. Радмила немедленно вспыхнула. И почему на нее этот каверзный Ипатов-младший действует, как зажженный трут на смолу?

Виталий Викторович нарочито медленно распрямился и посмотрел на них внимательно и придирчиво, а после неожиданно произнес:

— Феликс, сынуля, ты, наверное, безумно устал. У тебя совершенно ненормированный рабочий день. Поезжай-ка ты, родимый, спать-отдыхать, а Радмилочку я сам до ее дома подброшу.

— Да что ты, папа? — Ипатов-младший иронично и заинтересованно изогнул приподнятую бровь. — С каких это пор ты стал таким заботливым?

— Я всегда был заботливым, — нежно мурлыкнул Виталий Викторович. — Ночей не сплю, все о твоем благополучии пекусь.

— Ну, то, что ты ночей не спишь, мне известно, — невзначай оборонил Феликс. — И мне даже известно, с кем именно ты ночами не спишь…

— Сын-о-ок…

— Па-а-па-а…

— А может, я на такси поеду? — подала робкий голос Радмила.

— Ни в коем случае! — одновременно рявкнули Ипатовы, старший и младший.

Радмила мгновенно онемела, мудро рассудив, что отец с сыном все же как-нибудь договорятся. Видимо, не впервой им. Вопрос только, до чего они договорятся. А она пока посидит, подождет. Торопиться ей все равно незачем. Да и некуда.

Она снова вытянула ноги и скрестила руки на груди.

Над ее головой пролетали колющие и режущие фразы, выплескивались шипящие едкие словечки, сыпались разные многозначительные «гм», «м-да» и «ну-ну».

Ипатов-старший то улыбался, то оскаливался, голос его то взвивался, то понижался. Ипатов-младший занял ехидно-жесткую позицию и ее не сдавал. Голос его звучал ровно и прохладно.

В голове у Радмилы скакала, как мячик от пинг-понга, единственная мысль, что ей не могло и присниться, что она будет сидеть ночью, на тринадцатом этаже в пустом здании, в невообразимой полупрозрачной тунике, завитая и раскрашенная, и выслушивать, как два длинноносых, абсолютно сумасшедших типа сражаются за право отвезти ее домой.

В жизни честных библиотекарш подобного не может приключиться. Их жизнь подчиняется законам логики и порядка. А этот дурдом уже из другой оперы.

— Пойдемте, — рука Феликса решительно потрясла ее за плечо.

Радмила с трудом очнулась, мотнула головой и поняла, что в комнате наступила тишина, полная статического электричества. Она осторожно из-под крашеных ресниц-опахал глянула на Ипатова-старшего. Тот улыбался. И это настораживало. Мурашки толпами бежали по коже от директорской усмешки.