— Но почему? — спросил он, изумляясь.

— Да не знаю, черт возьми! Знала бы, может, и вела бы себя по-другому. Во всем остальном, что касается моей жизни, я совершенно разумный, предсказуемый человек. Я всегда могу быть объективной, рассудительной, но только не с тобой, Чарльз. Не спрашивай почему. С того самого дня, когда я увидела тебя впервые — мне тогда было десять, и ты спас меня от хулиганов, которые хотели спихнуть меня в пруд, — ты занял место в моем сердце, в моих мыслях, во мне, и я не могу освободиться от тебя! Думаешь, я не старалась? — спросила она с горечью, — думаешь, не понимаю, какая я дура?

Наступила долгая, мучительная тишина. Возможно, он обдумывал ее слова, а потом спросил только:

— Кто еще знает об этом?

— Никто, — устало отозвалась она.

— А твои родители?

— Нет.

— Но зачем надо было доверяться Ните? Ты не могла найти худшей наперсницы, чем она! Боже мой, Мелли, у нее же язык без костей!

— Да знаю, ой как это трудно объяснить! Мы вместе ходили в школу, у нее не было подруг кроме меня, и, поскольку я к ней хорошо относилась, она привязалась ко мне. Наверное, она считала, что обязана мне, старалась за меня всегда вступиться, и когда те же самые мальчишки — они ведь тоже учились в моей школе — дразнили меня, издевались над тем, как меня спас из пруда великий герой, Нита и тут была за меня. Нита не была бы Нитой, если бы не вступилась заодно и за твою честь. Как-то я показала ей тебя издали, и, всякий раз, когда о тебе снова сплетничали или писали в газете, — ты ведь не станешь отрицать, что стал весьма знаменит, Чарльз, — добавила она, желая хоть немного разрядить обстановку, — Нита обязательно узнавала и собирала все, чтобы потом рассказать и показать мне. И так — годами. Действительно однажды, в минуту слабости, я призналась ей в том, что чувствую к тебе, мне тогда было, наверное, лет пятнадцать, и Нита это запомнила. Думаю, в том, что она тебе наболтала, больше фантазий, потому что когда я выросла, то никогда о тебе ни с кем не говорила, в том числе и с Нитой. Она никогда не знала, да и не знает по-прежнему, что я на самом деле чувствовала, как сходила с ума…

— Но ведь это она сказала тебе, что я в Довиле? Она показала фотографию «Звезды»?

— Да. Но я не говорила ей, что собираюсь сюда.

— Вероятно, твоя мама сказала. Нита пораскинула мозгами — и когда услыхала о нашем браке, о твоей беременности…

— Решила, что у сказки получился хороший конец. И все благодаря ей, — заключила Мелли печально.

Вновь отвернувшись к окну, глядя на видневшиеся вдали огни города, она рассеянно думала о том, существует ли на свете еще человек, которого судьба наградила — или наказала, — даровав подобного друга. Чарльз молчал, повернув голову, она взглянула на него. Ей показалось, что на его лице проступили морщины, оно было бледным, рот искривила презрительная гримаса.

— Ты все-таки мне не веришь?

— Не верю, — произнес он без выражения. — Если бы я не знал тебя раньше… Но я-то знал! Думал, что знаю о тебе все, что только возможно. Да ты и сама не скрывала, что застряла в Бекфорде, рассказывала, что родители не хотели, чтобы ты уезжала, что ты чувствовала себя связанной, что на твои плечи обрушилась вся тяжесть ответственности после смерти брата. Ты была окутана их заботами, но связана по рукам и ногам, потому что они опасались потерять и тебя — а я стал твоим шансом на избавление. Выйдя замуж, ты получала реальную возможность уйти. Но за кого можно было выйти в Бекфорде? Не за кого? Ты не путешествовала, не работала в других местах, в Лондоне или в другом большом городе: где и кого ты могла встретить? Но кое-кто все же был. Ты знала. Богатый, способный обеспечить тебе жизнь, о которой ты не могла и помыслить. Кстати, Нита упомянула, как ты мечтала путешествовать, покупать дорогие вещи…

— Но уж это она сказала в шутку! — возмутилась Мелли. — Черт бы побрал Ниту и ее дурацкий язык!

— Думаешь?

— Ну конечно!

— А я все-таки точно помню, как она сказала: «Нечего удивляться, что ты так настойчиво его преследовала».

— Да в шутку же! Глупая школьная шутка! — убеждала она, почти не надеясь на успех. — Ой, послушай Чарльз, неужели ты не знаешь девчонок! Я могла что-то сболтнуть, когда мне было лет четырнадцать! Выдумывала, что в один прекрасный день выйду замуж за богача, знаменитость — неужели не понимаешь?

— Понимаю, — согласился он спокойно. — И, повзрослев, эти четырнадцатилетние именно так и поступают. По меньшей мере, делают попытку.

— У тебя, вероятно, был печальный опыт, — отозвалась Мелли.

— Да.

Вскинув на него удивленный взгляд, она не заметила на его лице ни тени иронии, только холодную уверенность в своей правоте, и осторожно спросила:

— В самом деле?

— О да!

— И теперь ты считаешь, что и я из этой породы.

Неподвижно глядя на нее, он кивнул.

— Да, Мелли, боюсь, что так. Видишь ли, мне известно, что у твоего отца денежные затруднения.

— Да это было тысячу лет назад! — испуганно воскликнула она, начиная понимать, какое направление принимают его мысли.

— Знаю, но ты же не станешь убеждать меня, что все уладилось? Разве сейчас они не нуждаются в твоей помощи? Ну?

— Да, дружок! Нита не теряла времени даром! Вижу, — сказала она резко, — не спорю, я помогала им деньгами, но это не имеет ровно никакого отношения к моему появлению здесь.

Он мог не отвечать — достаточно было взглянуть на его лицо, с которого не сходила неприятная, едкая усмешка.

— Безумие, — произнес он бесстрастно. — Ирония судьбы! Я сбежал из дома и удрал от родных, чтобы избавиться от безумия, а оно настигло меня здесь! В другое время можно было бы посмеяться над подобной нелепостью. Только почему-то мне сейчас не смешно.

Смутно понимая смысл того, о чем он говорил, и ощущая нестерпимую боль в сердце, она опустила голову, не в силах подать голос. Хитроумный план — вот о чем он подумал. Но ведь это не так, совсем не так на самом деле!

— Чарльз! — наконец решилась произнести она.

Дотронувшись до его предплечья, она съежилась, когда он резко вывернулся, и ее рука беспомощно упала. Мелли чувствовала себя совсем больной, разбитой, опустошенной и такой усталой, что едва ли смогла бы объяснить что-то еще, даже если бы видела в этом смысл. Да и он, похоже, не хотел больше ее слушать. Быть может, потом, когда он все обдумает. Наверное, будет лучше, если она на время уедет…

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — тихо спросила она.

Чарльз ничего не отвечал, смотрел пустыми глазами. Срывающимся хриплым голосом она едва слышно сказала:

— Я соберусь утром. Поеду в Бекфорд. Когда родится ребенок, конечно сообщу.

— Конечно, — повторил он за ней безучастно. — И никаких слез, Мелли? Никаких возражений? Протестов, оправданий?

— Никаких, — подтвердила она. — Просто я уеду. Без шума, без трагедии. — Несколько ничего не значащих слов, и он никогда в жизни не узнает, чего они ей стоили!

— И сколько же мне это будет стоить? — спросил он цинично. — Чтоб без шума и без трагедии?

Подняв на него глаза, в которых застыли боль и растерянность, она прошептала:

— Нисколько, Чарльз. Это тебе ничего не будет стоить. Повторяю, меньше всего я хотела причинить тебе зло, нанести обиду. То же относится и к деньгам. С какой стати ты должен платить за то, что оказался обманутым? Ты ведь именно так себя чувствуешь, правда? А я думала совсем о другом — добавила она, обращаясь скорее к себе, — думала можно довольствоваться малым и быть счастливой. Только так не бывает. В жизни всегда рискуешь, и, если выиграешь — будешь счастлив, нет — крепись. Не сетуй, не жалуйся. Ты, как никто, понимаешь, что такое риск, то и дело искушаешь судьбу.

— Свою судьбу, Мелли.

— Да, — вынуждена была согласиться она. Чарльз говорил правду, рисковал он всегда один. Думая о том, что он только что сказал, и о том, чего, возможно, она его лишила, Мелли продолжала тихим голосом: — Я знала, что ты никогда не любил меня. И, скорее всего, не смог бы полюбить, но мы были друзьями, и мне казалось, что это немало. Я не оставляла надежды, что ты можешь быть счастлив со мной. Пусть не бёзумно, — добавила она, усмехнувшись, — не безгранично, но хотя бы чуть-чуть!