О боже.

Я тут же сделала мысленную пометку — если такое повториться еще раз, я больше ни за что не буду врать детективу Митчу Лоусону.

— Не совсем, — уклончиво ответила я (хоть это была правдой). — Такое иногда случалось.

— Что случалось? — тут же спросил он, и я пришла к выводу, что он хорошо делает свою работу, особенно в комнате для допросов.

— У меня есть двоюродный брат, он... ну, он устраивает своего рода неприятности, но у него есть двое детей. Я очень люблю его детей, и иногда мне приходится ... — я пыталась подобрать нужное слово, и как только нашла его, то произнесла: — вмешиваться.

— Какого рода неприятности? — спросил он.

— А какие бывают? — Переспросила я в ответ.

— Многие, — ответил он.

— Тогда все, — ответила я.

Он изучал меня. Затем пробормотал:

— Черт побери.

Я сделала глубокий вдох, слегка надавила ладонями на его грудь и осторожно прошептала:

— Митч, мне, действительно, нужно съездить за племянниками.

Он снова внимательно всматривался в меня. Затем сказал:

— Хорошо.

Наконец отпустил, спустившись еще на одну ступеньку. И снова я ощутила сокрушительное разочарование и в то же время облегчение.

Чувствовала свое разочарование и облегчение примерно полсекунды. Затем его рука опять обвилась вокруг моей талии, он потянул меня вниз по лестнице, направляясь к своему внедорожнику.

Я последовала за ним, и если бы я не последовала за ним, то по его решительному шагу, поняла, что он потащил бы меня за собой.

— Гм... Митч? — Окликнула я, он приподнял свободную руку, послышался щелчок снятия сигнализации с внедорожника, а также загорелись фары.

О боже.

— Митч? — Крикнула я снова, он остановил меня у пассажирской двери спереди.

Он молча открыл дверь.

— Э-э... Митч, — повторила я, он взял меня за руку, подталкивая внутрь салона.

Затем произнес:

— Залезай.

Я повернулась, глядя на него.

— Но, я...

Митч прервал меня:

— Залезай.

— Мне кажется, что я...

Внезапно он оказался прямо предо мной, такой огромный и большой, поскольку он был большим парнем, мы оказались зажаты между салоном и дверью его внедорожника. Мне пришлось снова опустить руки ему на грудь, машинально пытаясь его оттолкнуть. Но я только успела опустить руки ему на пресс (твердый, как камень, кстати), прежде чем его лицо стало настолько близко к моему, что мое тело, сердце, а также легкие замерли, когда я посмотрела ему в глаза.

— Мара, залезай... мать твою... в машину.

Ох, парень.

У меня явно появились еще проблемы, и появились они потому, что детектив Митч Лоусон стоял ко мне слишком близко, выглядел при этом злым и властным, а также таким сексуальным.

— Я сама справлюсь, — заверила я его. — Я уже справлялась и раньше.

— Я полицейский, — неожиданно заявил он.

— Я знаю, — ответила я.

— Я знаю, что ты знаешь. Но чего ты не знаешь, так того, что я долгое время проработал полицейским. Получается, что я знаю все виды неприятностей, с которыми сталкиваются люди. Ты не полицейский, — сообщил он мне. — И если ты заявляешь, что твой кузен — это все неприятности в одном флаконе, значит, они и есть все известные мне неприятности, я ни за что не разрешу тебе поехать к нему одной, чтобы разбираться со всем этим гребанным дерьмом. А теперь, Мара, залезай... мать твою... в машину.

— Хорошо, — мгновенно согласилась я, потому что настолько близко стоящий и раздраженный, властный детектив Митч Лоусон меня пугал.

Он захлопнул за мной дверь. Я пристегнула ремень, он обогнул капот машины и сел рядом на водительское сиденье. Потом дал задний ход, и мы поехали вперед, он снова спросил:

— Назови адрес.

— «Остановись и иди — Зуни».

Митч кивнул и двинулся вперед через наш многоэтажный комплекс.

Мы с Митчем жили в многоквартирном доме для людей со средним доходом к востоку от бульвара Колорадо. У нас — нескольких домов комплекса, имелся фантастический бассейн, клуб и тренажерный зал. Все, кто арендовал жилье в комплексе, а также все собственники, владевшие построенными очень близко друг к другу домами для среднего класса через дорогу, относящиеся тоже к нам, могли пользоваться бассейном, тренажерным залом, а также в качестве дополнительного бонуса — клубом.

Наш комплекс был известен во всем Денвере как «горячее местечко холостяков», должна была признать, что это было отчасти правдой. Арендная плата была достаточно высока, удерживая подальше всякий сброд. Каждый, живущий здесь, достиг определенных высот по служебной лестнице или же получал приличную зарплату, неплохо справляясь со своими обязанностями. Комплекс был привлекательным, красиво спланированным, утопал в зелени. Он был своего рода раем для активных одиночек из пригорода. Вокруг зеленых зон и ручья были проложены дорожки для бега трусцой/езды на велосипедах, плюс специально оборудованные места, где можно было делать приседания, подтягивания и тому подобные физические упражнения. Из бассейна открывался великолепный, почти ничем не закрываемый вид. Также имелись две гидромассажные ванны, бар, расположенный довольно близко, где можно было выпить, расположившись вокруг бассейна. Вся эта красота очень способствовала заводить отношения среди одиноких людей.

Так и происходило, вы знакомились между собой в жилом комплексе (как поступили Брент и Брэндон, Латанья и Дерек), жили, а затем переезжали в жилой комплекс через дорогу, когда женились или выходили замуж, наше сообщество было своего рода кровосмесительным. Если живешь здесь достаточно долго, то перезнакомишься почти со всеми, знаешь всех и тебя знают все.

Я переехала сюда не потому, чтобы попасть в нирвану для одиноких людей. Я переехала сюда, потому что мне нравилось это место. Оно было тихое, располагалось близко к торговому центру и центру города, квартиры были просторными, и было много зелени вокруг. Я переехала сюда, потому что мне нравилось плавать в бассейне, а также хотела побаловать свою причуду — загорать столько, сколько только позволяла погода. Мой загар поднял меня до Трех и Пяти Десятых, по крайней мере, мне так казалось.

— Не хочешь рассказать мне, во что мы ввязываемся? — произнес Митч, врываясь совершенно уместным вопросом в мои мысли.

— Моего кузена зовут Билл, — ответила я. — У него есть девятилетний сын и шестилетняя дочь, и их зовут Билли и Билле. Билли, мальчик, на конце буква «и», а Билле, девочка, на конце буквы «е». (Billy and Billie в англ., переводится как Билли и Билли, но, чтобы мы могли их различать, в русском переводе будет мальчик Билли, а девочка Билле, т.к. ее зовут Биллериной. — прим. пер.)

Я почувствовала на себе взгляд Митча, прилично почувствовала, потом он перевел взгляд на дорогу, включая поворотник.

— Ты смеешься надо мной, — заметил он, выезжая из комплекса, я промолчала.

— Нет, не смеюсь, потому что это не смешно, поэтому и не шучу, — ответила я.

— Черт, — пробормотал он, уже точно зная, что Билл был, однозначно, ходячей неприятностью.

И Митч был прав. Имена Билла, Билли и Билле говорили сами за себя.

— Билл не очень хороший отец, поэтому иногда Билли забирает Билле, и они убегают. Обычно они далеко не убегают, а только в это место, просят кого-нибудь позвонить мне. Я приезжаю за ними. Мы разговариваем, и я выясняю у Билли, почему они убежали. Кормлю их, так как их отец не утруждает себя этим. Отвожу их обратно к отцу. Потом разговариваю с ним и возвращаюсь домой.

Я рассказала ему почти все, хотя… не до конца. Я решила ему не сообщать, что каждый раз, когда я уезжала от них, подумывала похитить детей и больше ему не отдавать. Я также подумывала позвонить в Службу защиты детей. А в последнее время я все чаще жалела, что не могла как следует надрать задницу тупому, убогому папаше перед отъездом.

— Значит, они убежали, сразу же отправившись в «Остановись и иди — Зуни» и попросили позвонить тебе, — заключил Митч.

— Ага.

— А где их мама?

— Мамы, их две, и они обе смылись от Билла.

На это Митч ничего не ответил.

Я решила, поскольку он был сильно разозлен, а я не знала по-прежнему ли он так же сильно злился, но предполагала, что да, поэтому решила поделиться с ним немного большим. Может моя откровенность как-то смягчит его гнев.

— У них никого нет в Денвере, кузен Билл — моя единственная семья здесь, так что я — их единственная семья в этом городе. Поэтому они и звонят мне.

— Тебе они звонят не поэтому, — тут же ответил Митч, и я повернула голову, глядя на него.

— Прости? — Спросила я.

— Они звонят тебе не поэтому, — повторил Митч.

— Я слышала, что ты сказал, — заявила я ему. — Я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду, что брат с сестрой с двумя разными мамами, которые сбежали от них, плюс отец — одна большая неприятность, в девять лет ты видишь одни только неприятности, поэтому пытаешься убежать от них, а двоюродная сестра их отца — женщина, чья улыбка освещает ее лицо, и ее смех озаряет комнату, ты хочешь, чтобы именно такое появилось и в твоей жизни. Поэтому твой племянник убегает и звонит тебе в надежде, что ты передашь им свой свет и тепло, чтобы наполнить их жизнь чем-то хорошим.

Я смотрела на его профиль, пока он вел машину, и чувствовала, как мое сердце стало биться в горле, а грудь так сильно сжалась, что я не могла сделать вдох.

Я не могла вспомнить, улыбалась ли когда-нибудь ему своей настоящей, беззастенчивой улыбкой, и уж точно никогда не смеялась при нем.

— Я никогда не смеялась при тебе, — тупо выпалила я.

Он мимолетно взглянул на меня, затем снова перевел взгляд на дорогу, прежде чем ответить:

— Дорогая, ты с Брентом и Брэндоном или с Латанией и Дереком смеешься так, что я слышу твой смех через стены.

ОмойБог!

— Ты хочешь сказать, что я очень громко смеюсь, — заметила я.

— Нет, — терпеливо ответил он. — Я хочу сказать, что у тебя великолепный смех. Я слышал его. И он мне нравится.

ОмойБог!

Это была неправда. Он просто хотел быть вежливым, а так как я не могла смириться с его добротой и вежливостью, то решила заявить: