После ее слов, ее лицо изменилось, и я поняла, что оно изменилось. Я поняла, потому что часто видела изменения в выражении ее лица в своей жизни. И я знала, что предвещали эти изменения в выражении ее лица — очередной какой-нибудь ужасный, гадкий поступок.

И я оказалась права, потому что она продолжала:

— И Джез не просто так приехала сюда, будучи мамой Билле, мы счастливы забрать девочку. Ты можешь оставить себе мальчика.

Мое сердце сжалось с такой силой, что я испугалась, что оно разорвется, рука Митча судорожно сжалась на моей талии.

Они наняли адвоката.

И они были счастливы разделить детей.

Они наняли адвоката, и они хотели разделить детей.

— Я вижу, что ты не такая уж умная. А просто глупая, — тихо ответил Митч, не сводя глаз с мамы.

— У меня есть адвокат, который думает иначе, — парировала тетя Луламэй.

— Нет, — ответил Митч, пристально глядя на Луламэй. — У вас есть адвокат, который с радостью возьмет у вас деньги за это дело, которое, он в этом больше, чем уверен, никогда не выиграет.

Мама отрицательно покачала головой.

— Вот видишь, ты не слишком умен. Разве ты не понимаешь? Мы предлагаем вам сделку. Мы забираем девочку. Если тебе нужен мальчик, оставь его себе. Все счастливы.

Девочка.

Мальчик.

Почему же она не может назвать их по именам Билли и Билле?

Мне стало трудно дышать.

— Ты не заберешь с собой Билле, — заявил Митч.

— Джез — ее мать, — заявила тетя Луламей. — И мой сын выбрал с кем он хочет, чтобы росла его дочь, и он выбрал Джез, Мелбу и меня.

— Билл не имеет права на выбор, — парировал Митч.

Именно тогда выражение лица тети Луламей из уродливого превратилось просто в отвратительное.

И в ее взгляде появилось что-то такое, я поняла по выражению ее глаз. Она берегла свой козырь и собиралась его разыграть.

Я напряглась, а она начала.

— Он и не выбирал, когда ему предъявили обвинения. Теперь он выбрал после разговора с окружным прокурором и даст показания в обмен на сделку со следствием, — глаза тети Луламэй горели огнем, я совсем перестала дышать и почувствовала, как тело Митча напряглось.

Мама улыбнулась так, что я вцепилась с силой в рубашку Митча на спине.

— И у него есть кое-что очень хорошее. Настолько хорошая информация, что они готовы уступить всем его требованиям. И одно из этих требований — он назовет человека, у кого должны воспитываться его дети. И если у тебя есть здравый смысл, то соглашайся. Ты можешь оставить себе мальчика, а девочку мы заберем себе, — заявила она.

Я поняла, что Митч собирается ответить, но я не дала ему такой возможности.

Не дала, потому что в мгновение ока, длившееся одну наносекунду, я вдруг все поняла.

Джез было совершенно наплевать на Билле. Неизвестно на самом деле она собиралась переехать в трейлер поближе к ним или нет, она пришла сюда, потому что они ей что-то пообещали. Что именно, я понятия не имела. Но что бы она ни получила, ей нужна была ее дочь.

И я понятия не имела, как мама и тетя Луламэй собрались заплатить адвокату. У них не было денег, и у Билла тоже. Скорее всего они пообещали ему заплатить, уговаривая какого-то чертового адвоката, чтобы он взял их дело, я также поняла, что как только адвокат вникнет в это дело, то радость и блеск с моей матери и тети слетит тут же.

И во всем штате нельзя было найти судью, который забрал бы двух детей у женщины с отличным домом, имевшей постоянный доход, еду, одежду и хороших людей, которые окружали ее в жизни, и отправил бы детей жить в трейлер с женщинами, которые ни раз попадали в полицию.

И Билл это тоже знал.

Но ему было насрать.

Он просто хотел поиздеваться надо мной. Возможно, и над Митчем тоже. Но в большей степени надо мной.

И он для этого использовал своих детей.

И когда я все это поняла и осознала о том, что происходит прямо сейчас в моей квартире и не только в моей квартире. Я вдруг отчетливо поняла то, что мне постоянно говорил Митч, что люди, которые хорошо меня знали, и кому я была не безразлична, лучше меня говорили обо мне.

Я не была Двойкой с Половиной. Я не вела себя, как моя мать, не разговаривала, как тетя, я никогда никому не угрожала, как они, мне и в голову бы такое не пришло. Я бы никогда, даже за миллион лет, не сделала бы ничего подобного.

Потому что это было не мое.

И никогда моим не было.

Поэтому я и ответила первое, что пришло мне в голову, когда я все это поняла.

— Убирайтесь из моего дома, — тихо заявила я, и все взгляды обратились ко мне.

— Что?! — Воскликнула мама.

— Выметайтесь из моего дома. Сейчас же, — повторила я, дополнив свое предложение.

Мамины глаза сузились.

— Марабель Джолин, ты вообще меня слушала?

— Да, — ответила я. — И больше не желаю тебя слушать. И больше не желаю дышать с тобой одним воздухом. С меня хватит. Ты все сказала, теперь скажу я. Это последний разговор, когда мы ведем без адвокатов. Если я только увижу тебя, надеюсь, что больше никогда не увижу. Делай свои гадости. В данный момент мы закончили.

— Ты не понимаешь, — вмешалась тетя Луламей, — у моего Билла на кое-кого есть отличный компромат. Полиция готова целовать ему задницу, чтобы заполучить его. Если ты не согласишься на эту сделку, Марабель, то можешь потерять обоих детей.

— Нет, ты ничего не понимаешь, — парировала я. — Мне наплевать. Если ты хоть на секунду думаешь, что я позволяю тебе... или ей, — я кивнула в сторону Джез, — находиться рядом с моими детьми, советую еще раз все обдумать. Этого никогда не случится.

— Ты ошибаешься, — возразила тетя Луламей.

— Посмотрим, — мгновенно ответила я. — А теперь убирайтесь.

Мама слегка наклонилась вперед и сказала с угрозой:

— Ты должна подумать об этой сделке, девочка.

Мой голос звучал сильно и уверенно, я ответила:

— Не собираюсь, и ты знаешь, почему я не собираюсь даже задумываться об этом. Но я все же объясню. На вас двоих были заведены уголовные дела. На меня нет. У вас обоих не было постоянной работы. У меня есть. Еще десять минут назад ни одна из вас никогда не встречалась с этими детьми. Вы не присылали им ни поздравительных открыток, ни рождественских подарков. Они всю жизнь прожили в Денвере, никогда не выезжали за пределы штата и уж точно не были в Айове. Их отец-пьяница, наркодилер с двумя ходками. Эта женщина, — я кивнула в сторону Джез, — оставила свою маленькую дочку и не видела ее до сих пор, пока совершенно неизвестная причина не привела ее к моему порогу. И если ты думаешь, что мы не понимаем, чем ты смогла ее подкупить, чтобы она появилась здесь, учитывая, что мой мужчина — уважаемый полицейский детектив, то ты еще глупее, чем я думала, и у меня была целая жизнь доказательств того, что ты абсолютно тупая. — Мои глаза по очереди останавливались на маме и тете Луламей, а голос стал тише. — И у меня действительно хорошая память. Отлично. Если ты подашь в суд, я выложу все по поводу вас, — я, прищурившись, взглянула на Джез, — всех вас. Ни за что на свете ты не отберешь у меня ни одного из моих детей. И да, — я посмотрела на тетю Луламэй, — я сказала, что это мои дети, потому что они — мои дети. И поскольку они мои, я люблю их, и они любят меня, я готова изнурять себя, истекать кровью, отказывать себе, но я сделаю это, чтобы они были в безопасности, защищены и остались со мной. Ты пришла сюда только потому, что Билл настолько глуп, и винит меня во всех своих ошибках, решил потрахать мне мозги. Он знает, что ему никто не поможет в этом мире. Он достаточно умен, чтобы это понять. Он использует тебя, но ты недостаточно умна, чтобы все это понять. Вы можете запустить процесс, наблюдая, как я буду протирать пол вместе с вами в зале суда, а можете отправиться к себе домой и держаться от всего этого подальше. Потому что вам здесь не рады, вам не рады в моем доме, в моей жизни и в жизни моих детей, и вам никогда не будут рады.

Когда я закончила, смотря им открыто в глаза, то чувствовала себя такой спокойной, полностью себя контролируя, ровно дыша, и, хотя рука Митча обнимала меня за талию и крепко сжимала, мне это было не нужно.

Мне было не нужно.

Потому что я была не Две Целых Пять Десятых, нет. Я также не была Восьмеркой. И не была Десяткой.

Митч был прав. Моя система классификации была полностью дерьмовой.

Я просто была порядочным человеком.

И так было всегда.

— Черт меня побери, — пробормотала Джез, внимательно изучая выражение моего лица, — я не купилась на это дерьмо.

— Ш-ш-ш, — прошипела тетя Луламэй Джез, — мы все поняли.

Я вздрогнула от неожиданности, когда услышала взрыв смеха позади себя. Я взглянула в сторону кухни и увидела Эльвиру, ухватившуюся за край стойки, все ее маленькое округлое тело колыхалось от смеха. Она запрокинула голову назад, похлопывая себя ладонью другой руки по довольно впечатляющей груди.

Она продолжала смеяться еще какое-то время, потом все еще хихикая и вытирая слезы с глаз, заметила:

— Ты все поняла. О боже, как это смешно.

— Ты думаешь, у них больше влияния, чем у окружного прокурора? — Спросила мама, указывая на меня и Митча.

Эльвира перестала хихикать, сосредоточившись острым взглядом на моей матери.

И когда она заговорила, ее голос был тихим.

— Да. Не чтобы избавить вас от неприятностей, а чтобы избавить их от боли в заднице, которую вы с собой несете, — она кивнула в сторону «их» — меня и Митча, — позволь я кое-что объясню. Детектив Митч Лоусон хорошо известен в этих краях как хороший полицейский, и когда я говорю «хорошо известен», я имею в виду, что о нем писали в газетах. И когда Митч хочет, чтобы он и его подруга взяли двух детей на воспитание, которые жили не в очень хорошей среде, а они готовы дать им все хорошее, что есть в этом мире, окружной прокурор, конечно, решит отдать им этих детей, а не вам, несмотря на то, как вы считаете, что окружной прокурор мечтает получить какую-то важную информацию от подонка, но газеты однозначно узнают об этом, и тогда окружной прокурор будет выглядеть в глазах общественности не очень уж хорошо. А окружному прокурору нравиться выглядеть хорошо в глазах общественности. И, если вы еще не догадались, мне кажется, что Мара с Митчем, чтобы сохранить и защитить детей, расскажут о вас все, и не будут при этом препятствовать прессе, если та захочет освещать этот процесс и вмешается.