Одна из причин — сплетни, от которых некуда деться в маленьком городке. Когда он остановился перед баром «От заката до рассвета» вечером в среду и, насвистывая, вошел в заведение, он и не предполагал, что Надин устроит ему допрос.

— Привет, Джей Ти, что закажешь? — спросила она, широко улыбаясь.

— Начну с пива, — ответил Джон, бросив взгляд на часы. И с вашего фирменного блюда. Две порции. Навынос.

Многие в их возрасте уже давно уволились, но только не чета Хаскинсов, владеющих баром. Они любили свою работу и, как и другие жители Сандауна, обожали посплетничать.

— Ну как поживаешь? — спросила Надин, ставя перед ним кружку разливного пива.

За этим с виду невинным вопросом крылся коварный смысл. Почему людям так нравится совать свой нос в чужие дела? — подумал про себя Джей Ти.

— Все чудесно, — ответил он лаконично.

Надин устроила целый спектакль из намеренно медленного вытирания барной стойки влажной тряпкой.

— А что ты думаешь о новом ветеринаре?

Именно этого он и ждал.

— Похоже, она умеет работать с животными.

Надин кивнула:

— Но она не привыкла лечить крупный скот?

— Думаю, она уже научилась, — ответил он, потянувшись за газетой, которая лежала на стойке.

— Ты, наверно, уже успел убедиться…

— Да, успел.

Джон сделал вид, что погружен в чтение газеты, но Надин не сдавалась.

— Она хорошенькая.

Он что-то промычал за газетой.

— И в этом ты тоже убедился?

Он резко втянул воздух и сложил газету.

— Пожалуйста, не забудь про мой заказ. Я тороплюсь. — Чертова сплетница, — процедил Джон сквозь зубы, ставая пакеты с едой на пассажирское сиденье. Какая жалость, что такая приятная женщина, как Надин, и дня прожить не может без слухов.

Ему было неприятно, что она сует свой нос в его жизнь. Или в жизнь Элли. И ему не нравилось, что люди считают их с Элли парой. Потому что они никакая не пара. Прежде, когда начинались пересуды и перешептывания о его взаимоотношениях с какой-либо девушкой, Джон воспринимал это как сигнал, что пришла пора расстаться. Он чувствовал себя загнанным в западню и рвался на свободу.

Но теперь его больше всего беспокоило, как эти слухи могут повредить Элли и ее работе. Ему не хотелось, чтобы ее воспринимали как падшую женщину.

Притормозив перед домом Элли, он подумал было, что стоит ей рассказать о сплетнях в городе. Она имеет право знать. И имеет право принять решение положить конец их отношениям.

При этой мысли его грудь пронзила резкая боль. Поднимаясь по ступенькам, Джон поймал себя на мысли, что не хочет с ней расставаться. Но, если это неизбежно, лучше, чтобы это произошло раньше, чем позже, когда они оба успеют привыкнуть друг к другу.

— Элли?

Он постучал в дверь. Элли не отвечала. Тогда он открыл дверь и вошел. Элли знает, что он должен приехать, а значит, не будет возражать.

— Элли? — позвал он, проходя в кухню. Но она не отзывалась. И тут Джей Ти заметил печенье, лежащее перед лестницей, а потом на ступеньке еще одно.

— Что за?..

Он увидел третье печенье на верхней ступеньке и понял, что они указывают путь… Поставив еду на стол в столовой и бросив шляпу на стул, он, улыбаясь, как ребенок в рождественское утро, взлетел по ступенькам.

И перед дверью в ее спальню застыл как вкопанный.

Эллисон лежала на кровати совершенно голая, за исключением трех печений в самых интересных местах, и ослепительно улыбалась.

— Привет, ковбой.

Джон прислонился к дверной балке. Губы его сами собой расплылись в счастливой улыбке. Все намерения рассказать ей о слухах тут же улетучились сами собой.

— Привет… ты выглядишь фантастически…

Нагнувшись, Джон поднял с пола печенье:

— По особому случаю?

— Просто не хотела, чтобы ты заблудился.

— С такими указателями — никогда, — заверил он ее, подходя к постели и на ходу расстегивая рубашку. — Значит, сначала десерт, потом ужин?

— Что мне в тебе больше всего нравится, так это твоя сообразительность.

— Дорогая, — Джон уже успел раздеться и теперь присел на постель рядом с ней, — разве могу я упустить такую великолепную возможность? Начнем с самого начала, — с этими словами Джей Ти нагнулся и снял зубами одно печенье с ее груди.

Его сводили с ума стоны, которые издавала Эллисон во время занятий любовью. Это было знаком того, что ей нравятся его ласки, и возбуждало сильнее всего. Нравилось ему и то, что любимая не стеснялась своей наготы и позволяла ему вдоволь любоваться ее телом, ласкать и изучать его самые укромные уголки. Часто во время такого изучения Эллисон заявляла, что больше не в состоянии выносить эту сладкую пытку. Обычно Джон был счастлив удовлетворить ее желание, но только не сегодня.

Сегодня ночью он доведет ее до изнеможения своими ласками, до такого состояния, когда она будет умолять его взять ее.

Он уже хорошо знал, что именно заводит ее. Знал ее самые чувствительные места. Только ему было известно, какие ласки возбуждают ее сильнее всего. К примеру, когда целовал и ласкал ее соски, он знал, как именно надо это делать.

— Еще рано, — прошептал он, беря ее запястья в плен и прижимая к подушке у нее над головой. Джон нежно просунул ее пальцы в решетку кровати и лег на нее сверху. — Подожди, моя милая, я обещаю тебе настоящую ковбойскую поездку.

Элли моргнула. Глаза ее затуманились предвкушением. Из-под опущенных ресниц она смотрела, как Джон покрывает ее тело поцелуями, уделяя особое внимание груди и внутренней стороне бедер.

Наконец его губы замерли в миллиметре от средоточия ее женственности. Он подул на светлые кудряшки внизу живота и поднял голову, чтобы увидеть ее реакцию. Глаза Эллисон потемнели от страсти.

— Как сладко, — прошептал он, целуя ее живот. — Все слаще и слаще, — продолжал он, спускаясь все ниже и ниже, пока его губы не коснулись ее самой чувствительной точки. Женщина дернулась под ним от пронзившего ее острого наслаждения.

Горячий шелк. Медовая сладость. Она раскрылась навстречу его поцелую, как цветок открывается, чтобы дать бабочке вкусить свой нектар.

— Джон!

Его имя сорвалось с ее губ, и Джон словно обезумел от страсти.

Все ее тело дрожало, когда Джон оторвался от ее губ. Он тоже дрожал, но от сдерживаемой страсти. Какая же она красивая! Такая желанная…

Она открыла глаза, но было видно, что она еще не совсем пришла в себя, и Джон почувствовал гордость за то, что доставил ей такое наслаждение. Ее произнесенная охрипшим от страсти голосом мольба взять ее показалась Джону райской музыкой.

Ей не пришлось просить дважды.

С их губ одновременно сорвался стон, они начали медленно двигаться в одном сладостном ритме. Джон чувствовал, как с каждым толчком становится все ближе и ближе к вершине наслаждения, и наконец перестал сдерживаться. Освобождение пришло мгновенно, оставив его совершенно обессиленным, но со счастливой улыбкой на лице.

Было еще светло, когда он проснулся. Элли мирно спала рядом, поэтому он осторожно выбрался из постели и остановился как вкопанный, заметив фотографию на бюро.

Он подошел и взял снимок в руки. Джон никогда не видел его раньше. Но он никогда раньше не был в ее спальне при свете дня, а ночью был слишком занят, чтобы разглядывать обстановку.

Мужчина на фотографии обнимал Элли за плечи, а она прильнула к его груди, накрыв его ладони своими. Джей Ти мрачно разглядывал фотографию, отказываясь верить тому, что на ней видит.

За спиной раздался шорох простыней, и он повернулся, не выпуская снимка из рук.

Элли перевела взгляд с фотографии в его руках на его лицо.

— Мой муж, — сказала она, садясь на кровати и прижимая простыню к груди.

Он потерял дар речи. Не мог ни говорить, ни думать, словно его огрели чем-то тяжелым по голове.

— Дэвид, — продолжила она, вставая с постели и подходя ближе. — Я потеряла его. Четыре года назад. Рак.