— Послушай, ты, меня пригласил сюда Джеймс Купер, — когда русский сохраняет тишину, Грим продолжает: — Ага, правильно, ты знаешь, о ком я говорю, не так ли, коммуняка. Так что я назову своё имя в этот раз, но если ты попросишь меня об этом снова, я вырежу твой язык и съем прямо перед тобой, пока ты будешь захлёбываться собственной кровью. Понял?

Русский продолжает хранить молчание, и я хочу иметь возможность прочесть его лицо и рассмотреть лучше его глаза, независимо от того, сработала ли угроза Грима или это только приведет нас обоих к гибели.

— Я — Генри Реншоу, а теперь, когда ты знаешь моё имя, будет справедливо, что я узнаю твоё. Или ты предпочитаешь называться Драго?

Я слышу скрежет двери, когда она широко открывается, и секундами позже русский выдавливает из себя.

— Ваш доступ одобрен. Пожалуйста, проходите сюда, господин Реншоу.

Грим тянет меня вперёд, и едва мы переступаем порог, когда он изрекает:

— Спасибо тому, кто бы ни был в твоем ухе, что у них есть здравый смысл, что не надо меня, на хер, раздражать ещё больше. Увидимся позже, Драго.

Дверь закрывается позади нас, замок оживает. Громкий щелчок от взаимодействия множества металлических цилиндров отрезает нас от безопасности парижских улиц, и это ощущается как удар в грудь. Несмотря на все мои личные заверения, что я смогу это сделать, и каждое слово, которым я поклялась Фей той ночью в моей спальне, я катастрофически не готова ко всей грандиозности моих поступков.

Я добровольно возвращаюсь в «Королевство». Предлагая себя на блюдечке, рискуя свободой, о которой только могла мечтать.

Рука Грима опять обхватывает мои плечи, его губы приближаются к моему виску, теплое дыхание обдувает моё лицо.

— Больше нет пути назад, Кал. Ты молодец, знаешь, на твоей стороне огромнейшей, плохой и самый ужасающий мужик на Земле. Я пытался уберечь тебя от этого. Помни об этом.

Затем мы входим в логово льва.

Это ощущается так, как будто я никогда и не уходила.

Звуки и запахи всё те же. Деньги, власть, секс и развращенность смешались со страхом, ужасом и неизменным подчинением.

Я — жертвенный ягненок в ожидании бойни.

Я никогда не чувствовала себя такой сильной из-за моей слабости.

Здесь повсюду эти гребаные золотые листья. Они покрывают стены, столы и даже сотрудников. Хотя, судя по отметкам, ясно различимых на их обнаженных грудных клетках даже через толстый слой золотой краски, они здесь не по доброй воле и не для того, чтобы подработать.

«Собственность» — так называет их «Королевство». Никаких имён, только номера.

От этого места мне, бл*дь, тошно, но Коул и Люк предупредили меня, чтобы я воздержался от убийств, пока это не станет необходимо. Хорошая новость — они ничего не упоминали про членовредительство, поскольку я могу это сделать, не отнимая жизнь, при этом используя такой способ, от которого волосы встанут дыбом. Кровопролитие в некоторой форме или проявлении совершенно очевидно сегодня вписано в повестку дня. Дьявол за моей спиной обнажил свои клыки, томясь от жажды испробовать плоть, требуя жертву, иначе он порвёт всё это золото, эту мерзкую *баную дыру на части.

— Покупаете или продаёте?

Голос раздаётся непосредственно справа от меня, и я прекращаю рассматривать позолоченную пещеру, что окружает нас. Перевожу взгляд, чтобы уставиться на мужчину, который стоит для его же безопасности слишком, бл*дь, близко к Кал.

— Ни то, ни другое, так что, бл*дь, перестань пялиться на мою собственность, иначе я найду другое применение для твоей гляделки.

Его глаза останавливаются на моих шрамах, и его загорелое лицо стремительно бледнеет.

— Тогда, ч-что Вы делаете в рынке? Мы здесь все п-покупатели или продавцы.

Его мягкий французский акцент треплет мне нервы, пронырливый заикающийся призыв к моему зверю прекратит его страдания.

— Я оцениваю свои возможности, не что бы это, бл*дь, было твоё дело, — я наклоняюсь вперед, движение заставляет его пятиться назад, чтобы увеличить пространство между нами насколько это возможно, не совершив при этом побег.

— Дружеский совет, — рычу я в его бледное, покрытое потом лицо, и он смотрит на меня своими невообразимо широко открытыми глазами. — Уйди.

Я не жду, пока он удерёт. Он — гребаный таракан, а у нас здесь много волков, чтобы было кого освежевать. Этот жалкий кичливый мудак — пустое место, и в обычный день я бы не потратил больше секунды своего времени, чтобы убить его. Резким рывком я тяну Кал к барной стойке, украшенной золотыми листьями, она спотыкается от силы, что я использую. В моём мозгу короткое замыкание из-за необходимости вести себя так, как будто она ничего не значит для меня.

— Виски, немедленно, — пролаял я молодому мужчине за барной стойкой. Как и вся остальная собственность, присутствующая в «Королевстве», он обнажен, лишь золотая краска покрывает его тело.

Он темноволосый, не старше шестнадцати или семнадцати лет, но он не вздрагивает от моей резкой команды. Он привык к этому и к намного большему.

— Краска закрывает все синяки и шрамы, — шепчет Кал в пол достаточно громко, чтобы я услышал её. Я слегка сжимаю верх её руки, достаточно, чтобы дать ей понять, что услышал. Ей хорошо известно, что не следует говорить со мной открыто в этом месте. В действительности с тех пор как мы спустились из затемнённой прихожей в эту позолоченную раковину, она ведёт себя идеально, вживаясь в роль. Еще бы, долгие годы практики.

Она кроткая, покорная и практически незаметная. Хорошо, она могла бы такой быть, если бы не выглядела так охуено восхитительно в этих распутных кусочках ткани, которые вроде как считаются платьем. И практически каждый мужчина здесь так думает. Мой Дьявол шепчет в голове, что будет еще больше оценивающих взглядов, чем от того французишки, больше глаз, что придётся удалить из глазниц, прежде чем ночь закончится. Отвернувшись, я взглянул на барную стойку, декоративные люстры высветили металлические ложечки для нарезки дыни кружочками. Они привлекли мое внимание. Почему, бл*дь, на барной стойке есть ложки для дыни, я никогда не пойму. Претенциозные грёбаные придурки.

— Эй, парень, — окликаю я мальчика за барной стойкой, когда он ставит виски на золотую подставку передо мной.

— Дай мне это, — требую я, указывая на совок для фруктов из нержавеющей стали. Он не моргает от моего требования, просто быстро поворачивается, чтобы извлечь ложку, а затем ставит передо мной второй стакан. Он разворачивается, не смотря в глаза, и идет к другому концу барной стойки, чтобы обслужить кого-то ещё. Я чувствую, как Кал, напрягается у моего бока, в то время как я поднимаю стакан с виски и опрокидываю его. Прежде чем пустой стакан опускается на столешницу, я улыбаюсь сам себе, пока чувствую металлическую ложку за поясом брюк. Что я могу сказать: я — вор и убийца.

— Давай-ка тусоваться, — произношу я, на моем лице сияет улыбка. Простой акт кражи у «Королевства» для меня большое ребячество.

Мы держим наш путь по кругу большой золотой палаты, игнорируя взгляды участников, и всё же я в курсе, кем является каждый находящийся здесь гость. Я наблюдаю, как владельцы и их собственность проходят через арку, закрытую тёмно-золотыми бархатными занавесами. Подталкивая Кал в том направлении, я предупреждаю её:

— Похоже, вот где всё действо, так что не отходи от моего грёбаного бока.

Затем с большей силой, чем необходимо, придерживаю занавес, чтобы пройти через него, удерживая ее достаточно близко к себе.

По эту сторону занавеса все выглядит совершенно иначе. Здесь всё кроваво-красное, включая свечи в канделябрах на стене, с которых стекает затвердевший воск. Эти окровавленные следы являются уместным фоном для многих сцен, происходящих вокруг нас.

Эта комната для публичной демонстрации любого и каждого непристойного акта, о котором вы только можете подумать, включая секс, избиение и игры с кровью. Не добровольные игры с кровью.