— По-твоему, я постоянно вешаюсь мужчинам на шею?
— Я не хотел так говорить.
— Тогда зачем же ты это сказал?
— Я уже извинился. Почему бы нам просто не забыть об этом?
— Нет, — заявила она, подумав несколько секунд, — я так не думаю. За такой фразой должна стоять конкретная причина.
— Думаю, ты сама догадываешься, что это за причина, — раздраженно проговорил Джас. — Ты же не столь наивна, чтобы не заметить обычной ревности.
Ревности?
— Нет, я тебе не верю, — проговорила она.
Он смутился.
— Я тебе не верю, — повторила Блайт, чувствуя, что раскаляется добела от злости. — У тебя не было никакого повода ревновать.
— Ты хочешь сказать, что я не имею никакого права ревновать. Я и сам это прекрасно знаю.
Она совсем не против была дать ему такое право, если бы он сам захотел его получить.
— Ты думаешь, что был бы собакой на сене — ни себе, ни другим?
— Не говори глупостей. — Он еще раз усмехнулся.
Блайт немного подумала.
— Даже если бы ты имел право ревновать, я все еще не вижу причины, побудившей тебя утверждать, что я бросаюсь на мужчин, — заметила она.
Он повернулся, уже стоя на ступеньке. Луна осветила его лицо серебристым светом. Глаза Джаса казались неживыми, рот превратился в темную линию.
— Я никогда этого не утверждал.
Уже не в первый раз за время общения с ним Блайт почувствовала себя так, будто ее сбили с ног. Она посчитала до пяти, чтобы успокоиться, и продолжила спокойным, ровным тоном:
— Тогда что же ты утверждал?
Выдавливая слова по одному, он ответил:
— После… той вечеринки на пляже…
— Ну? — подстегнула она его.
— Один из твоих гостей остался на ночь.
Блайт от изумления даже приоткрыла рот.
— Твой американский… друг, — запинаясь, произнес Джас. — Я подумал, что…
Вдруг до нее дошел смысл недосказанного, ее обожгло как раскаленным железом.
— Ты подумал… ты предположил, что…
— Нет!
Каждый вздох отзывался болью в груди Блайт.
— Неужели математикам не требуется доказательств для их теорем? — с укором спросила она.
— Может, математикам и требуется, но я человек, я мужчина, а не машина! У меня есть чувства, как и у всех людей! — Джас почти кричал. Потом он взял себя в руки.
По тому, как напряглись его пальцы, стиснувшие ее руку, она почувствовала, как он борется с собой. Теряя терпение, она сказала:
— Если у тебя есть чувства, так почему, ради всего святого, ты их не показываешь?
— Так ты этого хочешь? — Он говорил сквозь стиснутые зубы, словно против воли.
Блайт поняла, что противоборство его упрямства и рвущихся наружу эмоций достигло точки кипения.
В ней поднялось странное чувство, какая-то смесь страха и восхищения, и это чувство было сродни тому, что она испытывала во время надвигающегося шторма. Она знала, что может легким толчком сместить это шаткое равновесие, но колебалась, опасаясь, что получит в ответ больше, чем сможет выдержать.
Блайт никогда не пасовала перед трудностями, которыми была полна ее жизнь.
— Да! — воскликнула она, глядя прямо ему в глаза. — Да!
Джас шумно выдохнул воздух. Его лицо изменилось, приобретая жестокие и властные черты. Он обнял ее и притянул к себе.
Его губы прижались к ее губам с уже не сдерживаемой страстью. Ее голова откинулась назад, а он все сильнее, даже агрессивнее сжимал ее в объятиях.
А она отвечала ему с таким же пылом. Не только он был зол и обижен. Вся их обида и ярость, скрывающие под собой тщательно подавляемое сексуальное влечение, нашли выход в этом поцелуе.
Его руки нежно ласкали ее спину, его тело было так близко. А сердце билось, словно испуганная птица. Он разжал объятия, и его руки легли на ее мягкую грудь. Блайт едва сдержала стон и вцепилась ему в плечо, чтобы сохранить равновесие. Колени подгибались, и она ощутила нарастающую слабость.
Джас, конечно, понял ее чувства, их невозможно было спрятать. Он прервал поцелуй, оставив ее истерзанные губы, но не убрал рук с груди, лаская ее так настойчиво и так возбуждающе.
— Ты должна дать мне пощечину, — произнес он, его голос звучал глухо и неуверенно.
— Должна, — согласилась она.
— И ты хочешь это сделать?
— Нет.
— Мне снова извиниться?
— Нет. — Для них обоих время извинений давно прошло.
— Хорошо.
Он наклонил голову и поцеловал ее снова, но теперь его поцелуй был совсем другим.
Он был почти таким же страстным, но это было сладкое и нежное проникновение, вопрос и обещание. Она таяла в его объятиях, но чувствовала, что хочет большего. Гораздо большего.
Когда Джас на секунду остановился, она еще крепче обвила руками его шею. Его руки расстегнули на ней рубашку, одна теплая ладонь гладила спину, спускаясь все ниже, а другая провела по груди, скользнула в лифчик и дерзко прижалась к пылающей обнаженной коже. Блайт чувствовала нарастающую дрожь возбуждения, в которой растворялись ее последние сомнения и утонул тонкий голосок осторожности.
Он продвинул ладонь еще на дюйм и коснулся напряженного соска. Ее спина сама собой изогнулась, губы раскрылись, она застонала от удовольствия, чуть прикрыв веки.
— Ты роскошная женщина! Это чудесно. — Его голос звучал низко и хрипло. — Блайт, тебе хорошо со мной?
— Ты знаешь, что да! — Неужели ему нужны были еще подтверждения?
И снова их губы встретились, нежно, откровенно и чувственно.
Она приникла к нему и вся отдалась поцелую, честно и открыто, даря ему чистоту своих губ и жар своего тела, свое сердце.
Джас обнял ее, поднял на руки легко, как ребенка, и понес наверх по ступенькам, через темный холл. Его губы только на мгновение оставили ее, когда он пинком открыл дверь и внес ее в спальню.
Положив на постель, он снова поцеловал ее и начал раздевать, нежно прикасаясь к ней. Его руки и губы были горячими. Он покрывал поцелуями ее тело, слегка покусывая мягкие округлости ее рук, плеч и груди. Она была взволнованна, немного нервничала, в то же время возбуждаясь все больше и больше.
— Теперь ты, — прошептала она, стягивая с него одежду.
— Да. — Джас позволил ей снять с него рубашку, потом нетерпеливо стянул с себя джинсы и белье. Неожиданно ей стало холодно — он больше не касался ее, его теплое сильное тело не согревало ее. Снова вернулись сомнения. Она слышала, как Джас подошел к столу и открыл ящик. Она подбежала и прижалась к нему всем телом. Ее пальцы запутались в его волосах.
Он повернулся и приласкал ее.
— Блайт, моя девочка-подсолнух…
Она улыбнулась ему, обняла и поцеловала в плечо.
— Ты знал, что это с нами произойдет?
— Лишь мечтал об этом, но… если мои мечты станут реальностью… Я постоянно говорил себе, что глупо даже думать об этом… Возможно, я… Если я сплю, пожалуйста, не буди меня.
— Это не сон. — Она придвинулась, чтобы он еще крепче обнял ее, и тихонько выдохнула: — Пожалуйста, Джас…
— Ты готова быть со мной, солнечная девочка?
— О да, — простонала она, — да, сейчас, пожалуйста.
Когда он впервые вошел в нее, у нее перехватило дыхание, но Блайт медленно расслабилась. Ее тело приглашало его, растворяясь в нем. Он замер и прошептал:
— Все в порядке?
— Да, — прошептала она, — да, я хочу получить все. Я хочу тебя, Джас.
Он отдал ей себя так нежно и полно, что ей больше ничего не хотелось. Она блаженно вздохнула. Блайт чувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. Как будто они не были больше двумя разными людьми, а стали единым целым. Его удовольствие было ее удовольствием, и наоборот. И никто из них не мог больше различить, где кончается один и начинается другой.
Это чувство было удивительным, восхитительным. Они растворялись друг в друге на краю сияющей бездны, в которую вместе падали. Потом они лежали обнявшись, утомленные любовью.
— Я не спала с Чарлзом, — проговорила она, медленно поворачивая голову и наслаждаясь прикосновением к его колючей щеке. — Я никогда не спала с ним. Он слишком много выпил, и мы уложили его отоспаться, прежде чем он поедет домой. Он просто друг моего брата.