Прайвет Виллер, один из пехотинцев Веллингтона, в своих письмах описал один смешной случай, который произошел в августе 1812 года по прибытии армии Веллингтона в Мадрид. Обезумевшие от радости жители выбежали на улицы, чтобы поприветствовать воинов, которых считали своими спасителями. Все было бы хорошо, если бы мужская часть населения не бросилась целоваться с воинами-освободителями. Как пишет Прайвет Виллер, англичане были просто ошарашены всем происходящим. К тому же эта процедура не могла не вызвать омерзения: запах чеснока и уколы жестких, словно прутья, усов испанцев, испачканных едой и провонявших потом, пылью дорог и табаком, сопровождали объятия и поцелуй, которые должны были выдержать англичане. Так Прайвет Виллер узнал на собственном опыте о страсти испанцев к усам.

Жизнь бедняков в Барселоне была несладкой: на одного жителя приходилось примерно девяносто квадратных футов. Плохое питание и ужасные санитарные условия способствовали частым эпидемиям холеры, брюшного тифа и дизентерии. Кроме того, рабочие фабрик получали массовые отравления токсичными веществами. Как известно, смена эпохи часто сопровождается расколами, террористическими актами, антиправительственными выступлениями. Барселона в этом отношении не была исключением. Опера «Лисео» являлась излюбленным местом для разного рода политических собраний и выступлений. Ведь здесь всегда было много народа, а значит, можно было легко и безбоязненно, ну скажем, бросить гранату в толпу. В 1893 году анархисты так и поступили. Они взорвали бомбу прямо по ходу оперы «Вильгельм Телль», что само по себе символично, не правда ли? Сюжетная линия этого произведения связана с событиями движения сопротивления патриотов Швейцарии против австрийского деспотизма. Террорист был приговорен к смерти. Палач, приведший приказ в исполнение, оказался не слишком сведущим в этом деле, так как казнь через удушение, гаррота, за последние тридцать лет в Барселоне в те времена была совершена всего лишь один раз.

Итак, я поселилась в номере когда-то очень модной гостиницы «Гран Виа», разобрала багаж и сдала велосипед в камеру хранения, где он простоял довольно долгое время. До отъезда в аэропорт у меня было еще несколько часов, и я решила снять с себя спортивную форму и переодеться во что-нибудь другое. Из всего дорожного гардероба я выбрала серые брюки. Они были несколько тяжеловаты и имели не совсем опрятный вид. К тому же в них я выглядела не особенно модно. Но делать было нечего: пришлось надеть то, что было.

Стоял воскресный день, и в центре Барселоны было полным-полно народу, как во время демонстрации. Я решила пройтись по широким улицам, некогда спроектированным гениальным архитектором Серда, а затем направиться к площади Каталонии. Я обратила внимание, что часть улицы сразу за универмагом «Корте Инглес» была приспособлена для катания на роликах. Вряд ли Серда в те давние времена мог себе представить, что когда-нибудь по улицам будут кататься на роликовых коньках. Хотя почему бы и нет? Серда так любил простор и широту, что для подобного рода занятий его проект подошел как нельзя лучше. На одной стороне площадки катались взрослые. Все они были одинаково экипированы и двигались синхронно с маниакальными улыбками на лицах. На другом конце состязались дети. Самым простым испытанием для них было преодоление подъема, а потом съезд и приземление на матрас. Но лишь половина из них смогла добраться до верхней точки. Но никто по этому поводу особенно не переживал. Здесь же, на площадке, находилась и группа поддержки. Все очень внимательно следили за происходящим, и если кто-то из соревнующихся не мог самостоятельно забраться наверх, то кто-нибудь из сочувствующих просто подталкивал его, и шоу продолжалось. Все, и сочувствующие, и состязающиеся, казалось, были очень довольны собой.

От площади Каталонии, там, где заканчивается Эшампле, отходит бульвар Рамбла. Рамблас— арабское по своему происхождению слово и переводится как «русло». Это самое знаменитое место Барселоны. Река, которая протекала в этой части города, служила когда-то рвом. К концу XVIII века она превратилась в самую настоящую сточную канаву и в итоге заросла грязью. В наши дни в дождливую погоду вода старой реки через дренажную систему выходит наружу. В эпоху правления Франко один из пресс-офицеров усмотрел причину упадка в появлении городских коллекторов. Капитан Агулира, который не отличался особым воспитанием и красноречием, заявил, что до появления дренажной системы местный сброд погибал от различных полезных в этом отношении болезней. А теперь отбросы общества от этого не страдают. «Если бы не было канализационных труб в Мадриде, Барселоне, Бильбао, то все красные лидеры умерли бы в младенчестве, а не учиняли бы эти кровопролития по всей Испании. По окончании Гражданской войны мы должны уничтожить всю канализационную систему. Идеальное регулирование рождаемости в Испании подвластно только Богу. Канализация — это роскошь, которую заслуживают лишь немногие, а именно вожди Испании, но никак не чернь».

В тот воскресный день на бульваре Рамбла ничто не напоминало о прежних проблемах, связанных с канализацией. Здесь было много торговцев цветами и птицами, уличных художников и музыкантов, бродячих актеров. Многие из них не отличались особым талантом. В их исполнении такие мелодии, как «Мой путь» Пола Анки, песни, написанной для Синатры, и тема из кинофильма «Пианино», ставшие уже классикой, звучали просто бездарно. Немного отдохнув в ресторане, где цены были явно завышены, я решила устроиться где-нибудь на бульваре, чтобы повнимательнее изучить происходящее. Какой-то уличный музыкант решил спеть для меня серенаду. Его исполнение было настолько далеко от идеала, что я не выдержала и решила побыстрее рассчитаться с ним, чтобы он ушел. Я же продолжила рассматривать мимов, выступавших здесь же, и подростков, делавших безуспешные попытки станцевать брейк-данс. Все это сопровождалось пением марионеток под музыку Луи Армстронга, исполняемую на синтезаторе. Кроме выступления артистов мое внимание привлекли чистильщики обуви, которые предлагали свои услуги всем прохожим, кроме меня. Неужели я выгляжу так безнадежно? Кстати, тем, кто не имел каких-либо особых талантов, на бульваре Рамбла тоже нашлось место. Чтобы заработать свои несколько центов, они раскрашивали себя синей краской и стояли абсолютно неподвижно, наблюдая, как люди бросают монетки в их шляпы. Да, антрепренерам в Барселоне — сплошное раздолье.

Хотя в декабре 1936 года, когда сюда прибыл в начале Гражданской войны Джордж Оруэлл, Барселона была совсем другой. Тогда люди на улицах выглядели совсем иначе. Они носили рабочую форму синего цвета, а вместо джаза, исполняемого на синтезаторе, можно было слышать только патриотические песни. В своей книге «Памяти Каталонии» Джордж Оруэлл писал:

«По улице Рамбла, главной улице города, двигалась шумная толпа. С утра до ночи из громкоговорителя доносились революционные песни. Было мало хорошо одетых людей, за исключением небольшого количества женщин и иностранцев. Основная масса носила синюю рабочую одежду из грубой ткани, изредка разбавляемую формой полицейских».

Оруэлл вернулся с фронта в апреле 1937 года. Это было не слишком веселое время. В начале мая на улицах города начались массовые столкновения между анархистами и коммунистами, двумя республиканскими группировками. На пустынных и тихих улицах, по которым я теперь прогуливалась, тогда было очень шумно из-за непрекращающегося грохота оружейных выстрелов, но немноголюдно. На бульваре Рамбла тоже было безлюдно: водители трамваев и пассажиры, услыхав стрельбу, тотчас же выскакивали на улицу и спасались бегством.

Я покинула Рамбла и направилась в Готический квартал. Прямо у собора один тенор очень выразительно выводил испанскую сюиту «Гранада». А на площади одна пара страстно танцевала танго. Побродив по запутанным мощеным улочкам готического города, я устроилась прямо на каменных ступеньках (что лучше всякого стула) и увидела одинокого виолончелиста, а может быть, гитариста, точно не помню. Прохожих на таких затерянных улочках Барселоны всегда очень мало. Зато здесь можно встретить музыкантов, играющих просто так, в свое удовольствие, и при этом гораздо лучше, чем многие другие.