Певица Вожена сражалась с тремя дамами за обладание сумкой в виде японского домика для чаепитий. Вещь досталась ей, и Вожена не скрывала своей радости. Политик Инга Веселовская купила сумку-сад, похожую на альпийскую горку. Они с Боженой радостно демонстрировали друг дружке содержимое сумок. У певицы внутри чайного домика гейша угощала чаем самурая. А в недрах альпийской горки у Веселовской сидел очаровательный бархатный крот. И все внутренние отделения напоминали прорытые кротовые ходы.

Наконец, вынесли ту самую сумку, внутри которой разыгрывались сценки из личной жизни. За нее пошло настоящее сражение между условно слабым, но финансово сильным полом. Победу одержала жена очень богатого бумажного магната Вероника Абдулова. Другого исхода никто и не ожидал: денег у Абдуловой хватило бы на все сумки от Эльзы.

В конце шоу-показа-аукциона покупательниц пригласили на подиум. Креативная идея принадлежала Рудольфу Миркину, арт-директору Эльзы. То есть женская половина столичного бомонда должна пройтись со своими приобретениями перед многочисленными телекамерами. Диктат модельерши Эльзы и ее креатора Рудика почему- то всем понравился. Жены дипломатов, бизнес-леди и любовницы политиков сновали по подиуму, воображая себя этакими штучками, вроде топ-моделей. С улицы это выглядело неправдоподобно. Но кто создает вещи «от кутюр» в расчете на улицу? Самые диковинные и смелые предложения Эльзиного творческого гения не имели бы ни малейшего шанса на выживание без спроса этих богатых дам.

Когда почти все дамы, кроме госпожи Абдуловой, отправились по домам, разразился скандал.

—

Оспади! Спаси и помилуй! — истерически вскрикивала Эльза, закрывая длинными бледными пальцами личико.

—

Эльзочка, миленькая, что с тобой? — суетился вокруг нее арт-директор Миркин.

—

Куда вы дели мою вещь? — надменно наседала на дизайнершу бизнес-леди.

—

Подозревать бедя? Бедя, итальянскую графиню, как какую-то шпану?! — Эльза сморкалась в носовой платок. Слезы бурными потоками текли из ее накрашенных глаз. Ручьи прорезали в розовых румянах черные коридорчики. — Я этого

де переживу! Я погибла! — Вдруг дизайнер- ша отняла руки от лица и повела себя совсем не по-дворянски, — Я ничего не брала, твою мать!!! — И взвыла на такой высокой ноте, что у всех заложило уши.

Звуковые эффекты она сопровождала вырыванием из головы своих выбеленных волос. Лишь когда в ее маленьких кулачках собралось уже приличное количество прядей, помощники графини начали хватать ее за руки и обмахивать программками аукциона.

—

По-моему, нужно вызвать врача, — сказал кто-то.

Вот тут-то Вера и вмешалась.

—

Врач уже на месте! Расступитесь! — громко и уверенно сказала она, проходя между людьми и склоняясь к сумочнице.

—

Верочка! Какое счастье! Вы пришли! — Эльза, хватая доктора за руки, горячо зашептала что-то ей на ухо.

Случилась, оказывается, ужасная неприятность. Украли последний шедевр дизайнерши: сумку-книгу в нежной кожаной обложке из молодого теленка, с позолоченной застежкой-пряжкой и угловыми декоративными нашлепками, украшенную стразами. Внутри сумки-книги размещались бесконечные страницы-карманы, выполненные с присущей дизайнерше изобретательностью. Казалось, весь мир женских мелочей способен поместиться в эту сумочку.

Сумка не была выставлена на аукцион, хотя лежала среди остальных в специальной коробке. Дело в том, что Вероника Абдулова уговорила Эльзу продать ей сумку после показа. Потихоньку. Все эти страшные события последнего времени, убийства, как-то связанные с книгами… Они, бесспорно, щекотали нервы избалованным дамочкам, клиенткам дизайнерши. И конечно, появление такой сумки в конце аукциона вызвало бы просто невероятный ажиотаж. Так Рудик и задумал: появление книги-сумки, усыпанной стразами Сваровски, должно было стать кульминацией вечера. Однако хитрая Абдулова приехала за час до начала аукциона, углядела в новой коллекции самые яркие вещи и сумела уговорить Эльзу, чтобы та не выставляла свой последний шедевр для всех. Ясное дело, Эльза сдалась не сразу. Поныла. Поканючила, поотнекивалась. Но когда Вероника предложила за сумку баснословную цену, то… само собой, сдалась.

И вот теперь сумка исчезла! И Абдулова, самая выгодная клиентка Эльзы, может стать врагом. Кошмар! В глазах Эльзы этот кошмар был виден ясно и отчетливо.

В глазах Абдуловой было видно только одно: «Отдайте мне мою собственность, низкие люди, не уважающие чужого». Она не успела подумать, что сумку мог украсть кто-то посторонний, и наседала на Эльзу. А скорее всего, думать она и не собиралась.

Лученко же поступила очень просто, как всегда поступала в таких случаях: вначале отвлечь и успокоить,

потом начать выяснения. Абдуловой она велела отойти в сторонку и подождать. Дескать, либо это недоразумение и сумочка найдется, просто поискать надо спокойно. Либо, если налицо действительно кража, пусть разбираются те, кому надлежит разбираться по закону.

Уверенность Веры подействовала, и Вероника Абдулова отошла.

Затем Вера переключилась на Эльзу. С ней проще всего — нужно поговорить несколько минут на знакомые ей темы, и она начнет соображать. Не клиническая дура все-таки.

Гостиничный зал для проведения конференций тем временем уже наполовину опустел. Остались самые любопытные из приглашенных и основные участники фестиваля. Ветров, чувствуя почему-то свою ответственность за сумочный показ, не уходил, и не уходили его ближайшие друзья. Батюк стоял, как всегда, окруженный группой собеседников, и что-то громко декламировал.

Лученко, поглаживая Эльзу по руке, завела с ней разговор о клиентах, о работе, о собственных сотрудниках, о фасонах сумок.

—

Вы знаете, Верочка, стоит мне увидеть женщину, и я сразу понимаю, какой фасон сумки ей подойдет.

Вера это понимает. Похоже на ее подход к шитью, когда она смотрит на ткань и сразу же видит себя в готовой вещи…

—

Вот смотрите, — тараторила почти успокоившаяся дизайнерша, — я предлагаю женщине несколько моделей, среди которых и та единственная, какую я с первого взгляда ей мысленно предназначаю. Просто, если я предложу только одну, правильную, она мне не поверит. Решит, что я недостаточно внимательна к ней. Вы, как психиатр, понимаете меня, Верочка, правда? Ах, у большинства людей отсутствует культура выбора и ношения сумок. Поэтому необходимо провести хотя бы некоторое время среди них, померить, почувствовать, что это такое…,

Лученко вполуха слушала, а сама думала: кто мог похитить сумку? И главное, зачем? Ведь сумка — вещь, которую нужно носить! Какой смысл в краже, если потом ее нельзя продемонстрировать? Хотя кто знает. Здесь было полно народу, полсотни человек, наверное, не считая девушек-моделей и Эльзиных сотрудников: администратора, менеджера, двух швей и арт-директора…

Вера вглядывалась в лица, сканируя чувства, вникая в эмоции, погружаясь в привычные переплетения человеческих реакций. Из-за театральности Эльзиных слов и жестов трагедия больше смахивает на фарс. А может, это тот самый, модный сейчас пиар-ход? И не было никакой кражи, а есть лишь нарочно созданный повод для раздувания имиджа? Что сильнее преступления может возбудить интерес клиентов?

Лученко внимательно вгляделась в удлиненное бледное лицо своей бывшей пациентки. Тогда, после возвращения из Италии, депрессия сделала из энергичной веселой Эльзы почти бестелесную тень, печальным взглядом и вечным укором в глазах похожую на спаниеля. Тогда потребовалось около месяца работы… А теперь она опять выглядит несчастной брошенной собачкой: длинные белые волосы висят, как ушки у длинноухих пород, грустные карие глаза покраснели — словно весь мир обижает несчастное существо.

Продолжая быстро прочитывать психологические портреты окружающих, Вера Алексеевна посмотрела на столпившихся вокруг девушек, на озабоченного арт-директора Рудольфа Миркина, на Абдулову. Совсем другой женский тип. Вероника напоминает какой-то плодово-ягодный сбор: персиковая нежность кожи, роскошный цвет здоровья и достатка. Носик немножко длинноват, но это ее не портит, он смотрится изящной уточкой, тонким перышком, каким писали во времена деревянных ручек. От нервного напряжения он слегка подрагивает. По бокам от носика высокие, несколько слишком выпуклые нежно-розовые щечки. Небольшие выразительные глаза в пушистых ресницах — будто вишенки проглядывают сквозь листву. Такое лицо очень хорошо смотрелось бы на фарфоре…