Кальдак не рассуждал, тем более, что из субпространства не мог многое разглядеть. Даже если та или иная планета казалась не приспособленной для жизни, ее все равно требовалось исследовать, ибо сама жизнь - вещь, имеющая всевозможные, в том числе и невероятные проявления. Например, отсутствие кислородно-азотной атмосферы не могло служить доказательством безжизненности мира, ибо ученым Узора были известны цивилизации, прекрасно обходящиеся без кислорода. Таковыми были чиринальдо, которые дышали гелием и представляли собой наиболее яркое исключение из общих правил. Всем было хорошо известно, что лепары являются амфибиями, которым достаточно для жизни того ничтожного количества кислорода, который присутствует в воде. Ученые знали и о существовании жизни, - правда, не разумной, - которой вообще не нужен был кислород, хотя она могла развиваться и в условиях кислородной атмосферы.

Можно было предположить в этом вопросе и нечто более экзотическое. Например, среди рас - союзников Амплитура, была цивилизация, представители которой дышали метаном!

Словом, каждая звездная система, имевшая планеты, должна была быть обследована, чтобы, чего доброго, не пропустить меж пальцев полезный Узору мир.

Кальдак редко когда внешне выдавал свою неуверенность. Ему было трудно быть командиром экспедиции. А еще труднее - осознавать, что ты менее опытен, чем те, которыми командуешь. Представители других рас ничего не подозревали о своем капитане, ибо знали, что массуды всегда нервны, всегда у них что-нибудь подергивается или шевелится. И только соотечественники видели, что что-то неладно. Действительно: конечности массудов всегда находились в движении. Пальцы сжимались и разжимались, мышцы рук сокращались и расслаблялись, ноги не знали покоя. Причем движения были порывистыми, резкими и совсем не походили на плавные манипуляции гивистамов или томно-апатичные жесты вейсов.

Впрочем, его приказы всегда были четкими, строгими и обязательными к выполнению. Так что корабль, не испытывая технических проблем, - так же как команда, погрязшая в проблемах психологических, - уверенно продолжал развивать полет в непроницаемом субпространстве.

Как только впереди появлялся новый мир и экспедиционному судну нужно было материализовываться в обычном пространстве, проводились четко расписанные по графикам и планам процедуры. Независимо от тот, что из себя представлял объект, - будь то газообразный гигант, его луна или просто маленькая планетка, - корабль занимал орбиту, находящуюся на удалении, по крайней мере, нескольких планетарных диаметров. Производилась маскировка, чтобы корабль не был обнаружен с планеты. Для этого вводились в действие специальные устройства, которые обволакивали судно со всех сторон непроницаемым облаком яркого света. Этот свет астрономы на планете могли принимать за новую звезду, за комету или горящий метеорит, словом, за все что угодно, только не за чужой корабль.

Обычно достаточно было произвести один облет вокруг экватора и добавочный - от полюса к полюсу, чтобы установить, что мир необитаем. Присутствие низших форм жизни можно было обнаружить с орбиты, не совершая посадки, что Кальдак и распорядился делать, к величайшему возмущению и огорчению биологов-гивистамов, которые рвались собирать коллекции биообразцов в каждой экосистеме.

Кальдак сочувствовал и симпатизировал желаниям ученых, однако разрешения на посадку не давал. Программа полета была очень загружена, и не следовало от нее увиливать во имя научных изысканий. Если победа будет за Амплитуром, все эти биоколлекции можно будет смело выбрасывать на свалку. Он всегда напоминал, что основной их задачей является поиск потенциальных союзников в войне, какими бы ограниченными их возможности ни оказались. Поиск потенциальных союзников, а не изучение чужой природы.

Бывали минуты, когда он углублялся в размышления о себе и той работе, которую выполняет. Он тревожился. Но не потому, что делал не свое дело, - его готовили, как солдата, всю сознательную жизнь, - а потому, что не мог определить: хорошо ли он его делает. На войне оценка приходит сама собой. Либо победил, либо проиграл. Но в новом деле не содержалось таких четко обозначенных вех успеха или неудачи.

То же самое получалось, если сравнить с любимым бегом. Когда несешься на скорость, преодолевая силу тяжести и усталость в ногах, мерилом успеха является показание секундомера.

Он также не знал, должным ли образом разнимает возникающие на корабле споры и распри?

Больше всего хлопот доставляли гивистамы и лепары. Гивистамам от природы был присущ критицизм, и они порой вконец донимали медлительных амфибий. Лепары отличались большим терпением, но и их можно было вывести из себя. Споры разгорались все жарче и в любой миг грозили обернуться дракой. А Кальдак знал, что в стычке приземистому и более крепкому лепару никак не будет удаваться намять бока более ловкому гивистаму. Это разозлит амфибию еще больше и дальнейшее уже может развиваться по совершенно непредсказуемому сценарию.

Как-то Кальдак обратил свое внимание на то, что в последнее время ему что-то уж слишком часто приходится вставать между спорщиками. Правда, все заканчивалось, как правило, хоть и шумно, но мирно. Он был солдат и за многие годы тренировок воспитал в себе те качества характера, которые насущно необходимы для солдата. В улаживании же споров ему приходилось отыскивать в себе совершенно другие, незнакомые черты. Черт возьми, он с большей охотой согласился бы быть одним из спорщиков, чем рефери. Тем более, когда разнимать приходилось представителей иных рас.

Обычно все заканчивалось тем, что гивистам убегал с поля боя, что-то нечленораздельно и недовольно насвистывая себе под нос. А лепар неспешно удалялся к себе и при этом у него был такой вид, как будто ничего не произошло. Командир же оставался стоять на месте, как последний дурак, и спрашивал себя, дало ли его вмешательство положительный результат или нет. С соплеменниками все было гораздо проще. По крайней мере, можно было понять, убедил ты его или нет.

Все чаще и чаще его стала посещать мысль о том, что он не соответствует своей должности. Такие думы были очень опасны. Слава Богу, что Яруселка всегда оказывалась рядом и готова была - нежностью и любовью - отвлечь его от неприятных размышлений. Соливик же всегда могла что-то подсказать, дать хороший совет. Кальдак мог также положиться на поддержку двух других замов - Т’вара и З’мама.

В этой связи, пожалуй, следует отметить в с’ванах еще одну их особенность. Для того, чтобы они стали тебе настоящими друзьями, нужно было всею лишь почаще являться к ним в угнетенном состоянии духа, выказывать свою неуверенность в чем-то, демонстративно терзаться сомнениями. Они любили всем давать советы. Хлебом не корми, а посоветовать дозволь. Создавалось такое впечатление, что им это присуще от рождения, что это для них физиологическая необходимость, как, например, дыхание. И сносить это можно было только постольку, поскольку их советы, как правило, оказывались верными.

Проблемы, с которыми стала сталкиваться экспедиция в первые дни, все были в пределах предполагаемого и допустимого. Короче, все шло довольно гладко, и Кальдаку не на что было в этом смысле посетовать.

Они исследовали дикое количество мертвых миров, вымывая из них, как из пустой шлаковой породы, планеты, на которых поддерживалась та или иная форма жизни. Таких планет тоже хватало. В одной звездной системе экспедиция задержалась чуть дольше обычного. Дело в том, что между внешними двумя газообразными гигантами и двумя внутренними иссушенными скалами вертелись три планеты, и на всех трех развивалась жизнь! Специалисты в один голос утверждали, что этот факт беспрецедентен.

Гивистамы и с’ваны от науки перепробовали все способы, - кроме разве что открытого бунта, - чтобы убедить командира остановиться тут на время и тщательно изучить все трио. Они говорили, что больше такой возможности им никогда не представится, что сравнить формы жизни на трех планетах между собой - крайне важная задача, стоящая перед всей наукой Узора и что они готовы перерыть носами все три удивительных мира. И снова - в который уже раз! - Кальдак ответил на эти излияния категорически, но вежливым отказом.