— Чего он хочет? — обратился бармен к посетителям.

— Он спрашивает, где Кафедральная площадь, — отозвался подстриженный под полубокс пенсионер, не отрывая глаз от первого розыгрыша лотереи. — Скажи ему, что она в конце улицы.

Я взглянул на бармена, ожидая, что он передаст мне сообщение пенсионера, но тот раздул ноздри и удостоил меня лишь пренебрежительным кивком, что в данном случае следовало перевести как «Слышал, что тебе сказали?» или просто «Вон!».

На некоторых людей уголовный стаж не действует.

Я выпил свой стакан и оставил их заниматься лотереей из нумерованных шаров. Чувствуя головокружение, неустойчивость и расстройство, проковылял из бара в переулок, освещаемый электрическими фонарями. Что-то развязалось глубоко в моих кишках, мерцало и бурлило, воздействовало кислотой на мою толстую кишку, вызывало спазмы мышц и заставляло дрожать колени. Остановился на минуту, прижав лоб к прохладному стеклу витрины ателье, считая причиной боли последний стакан анисовой водки. Я ощущал зуд каждой по́рой, забитой сальными выделениями, переминался с ноги на ногу на грязной плите тротуара, ловил воздух слабыми вдохами жертвы незаметно подкравшегося сердечного удара, предпринимал вялые попытки не поддаваться панике, которая, в конце концов, одолела меня в этом темном, вонючем районе на краю земли. Отражаясь в витрине, я мог видеть полную абсурдность своего положения: двадцатисемилетний субъект, одинокий и дрожавший в переулке Кадиса, как наркоман с телевизионного экрана.

Я задержал дыхание, когда холодная волна тошноты опрокинула меня на витрину, затем задышал легче. В результате отсутствия кокаина, способного сделать жизнь более сносной, за очень короткое время было потреблено слишком много алкоголя. Было жалко себя и противно, но боль и смятение, охватившие меня у воняющего мочой подъезда закрытого магазина, все же позволяли осознать, я сознавал, что еще в состоянии послать к черту такую жизнь.

— Что он делает? — спросили парни, прошедшие мимо меня в поисках мифических девственниц, которые якобы существовали в дискобарах, расположенных вокруг доков. Что-то легкое и вместе с тем оскорбительное отскочило от моей шеи, а смех проходивших мимо юнцов сказал о моем статусе на уровне заключения вполне профессионального социолога. Бомж. Вахлак. Алкоголик. Наркоман. И все же я никого не убил, а это кое-что значит.

Я оттолкнулся от витрины, оставил на стекле оттиск, как на Туринской плащанице, и двинулся на свет в конце переулка.

«Aqui termina la fiesta», — гласила надпись на афише. «Праздник кончается здесь». А я всегда полагал, что он только начинается.

Вынул из заднего кармана сложенное письмо Гельмута и перечитал. Приятель Гельмута по тюрьме мог находиться в баре «Тоска» на Кафедральной площади. Когда я прищурился одним глазом из-за света фар проезжавшего транспорта, понял, насколько обманчиво может быть приличное имя.

Я открыл дверь и вошел в пустой бар, украшенный в духе южноафриканского представления о швейцарской даче. Беспрерывно звучали мелодии в исполнении Сержа Гинсбурга. Мне внезапно пришла в голову мысль, что приятель Гельмута работает на человека, страдающего такой безнадежной безвкусицей, что от отчаяния приобрел вкус.

— Мне нужен Тони, — обратился я к угрюмой официантке бара.

Она пожала плечами:

— Все ищут кого-нибудь.

— Мы как-то проводили вместе время. Он сказал, что, если я буду в Кадисе, должен разыскать его. Здесь. В этом баре.

Она ответила глазами и подчеркнуто искривленными губами, что ей наплевать, затем ушла из бара. Я в замешательстве проследил за ней взглядом. Мой испанский был не настолько хорош.

— Ей нужны только красавцы, — произнес низкорослый мужчина с маслянистой кожей, одетый в ярко-белую спортивную куртку. — Но здесь она не найдет этого, верно? — Хихикая, он держал меня под локоть и, как только я повернулся к нему, опустил руку. — Сильвестр, — отрекомендовался он, протягивая руку.

— Гордон, — назвался я, пожимая руку. — Вы знакомы с Тони?

Он заказал выпивку, словно тянул время.

— С Трагичным Тони? — уточнил наконец.

Я сделал головой движение, которое нельзя было счесть ни кивком, ни поворотом, ни покачиванием.

— Есть какой-нибудь другой Тони?

Сильвестр потягивал свою мансанилью, размышлял о прошлом.

— Полагаю, нет. Я помню Счастливого Тони, Сердитого Тони и Глупого Тони, но все они сейчас в ином мире…

— Как насчет бывшего зэка Тони? — прервал я его.

Сильвестр взглянул на меня так, словно впервые увидел мою неопрятность.

— Хорошо сказано, — заметил он насмешливым тоном, словно не соглашался с собственной оценкой. — «Бывший зэк Тони». Это ему понравится.

Трагичный Тони появился после того, как я расчихался от сильного запаха надушенной мужской клиентуры бара, почувствовал их отчаянную борьбу с раздражением после бритья и обратился к бесстрастной официантке бара за помощью.

— El Tragico, [20]— нахмурилась она, кивая на дверь.

Я допил свое пиво и сделал пару глубоких вздохов. Мне предстояла встреча с человеком, которого звали Трагичный Тони, в увеселительном баре под названием «Тоска». Я уверял, что нас в прошлом что-то связывало. Его патроны наблюдали за нашей встречей с живым интересом. Несомненно, их забавляла беседа Трагичного Тони с субъектом неприглядного вида. Тони остановился рядом со мной у стойки бара. Это был крупный, мускулистый сорокалетний мужчина с блестящей от бриолина черноволосой головой и мускусным запахом любителя косметики.

— Я не думаю, что знаком с вами, — сказал он прокурорским тоном.

— Мы не знакомы, — согласился я. — Но у нас есть общие друзья. — Я передал ему письмо Гельмута.

Он прочел его дважды, улыбнулся после повторного чтения, погладил толстыми золотистыми пальцами буквы, словно мог таким образом определить истинные намерения Гельмута. Когда он вернул мне бумажку, улыбки на его лице уже не было.

— Много лет не видел его. — Я заметил, что суставы пальцев Тони постоянно двигались, на месте старых шрамов виднелись свежие ссадины. Предложил выпить, и он заказал кока-колу. — У вас какое-нибудь дело, верно? — предположил он.

Я кивнул не спеша и с некоторой опаской. Важно было, чтобы суть «какого-нибудь дела» мы оба четко понимали до того, как он уведет меня в потемки.

— Мм, да, очень надеюсь, что вы сможете помочь мне кое в чем, — улыбнулся я. — Моя подружка в отеле.

— А моя подружка прислала вас сюда с письмом. — Горечь усмешки обожгла губы. — Что с моим юным Гельмутом? Он доволен жизнью?

— С ним все в порядке, — кивнул я. — Он завел автомастерскую. — Я не упомянул Микки.

Трагичный Тони издал короткий смешок:

— У него есть автомастерская! — Он закурил сигарету и сказал мне из-за рассеивающегося дыма, его голос звучал чуть громче и чуть выше тональностью, чем прежде: — Я спас Гельмута от смерти, оберегал от необдуманных поступков, помогал держаться на поверхности. В то время он благодарил меня, о да, и говорил, что никогда меня не забудет. Вы понимаете, о чем я говорю? — Собеседник был крупным, лощеным и буйным мужчиной со следами драк на кулаках.

Я кивнул:

— Может, вы как-нибудь соберетесь и навестите его. Он всегда душевно отзывается о вас и о времени, которое вы провели вместе.

Трагичный Тони повернулся ко мне лицом, его грудь выпирала из белой рубашки, как конский волос из разорванного матраса.

— Он обо мне говорит? Что именно?

Я нуждался в кокаине и боялся выдать смятение.

— Он говорит, что обязан вам многим. Говорит, что мог бы погибнуть, если бы не вы. Говорит, что не проходит и дня, чтобы он не вспоминал вас. — Гельмут, наверное, убил бы меня за такие слова. — Я приехал в Кадис по его инициативе. С моей давней подружкой. Он просил разыскать вас. Может, это был способ сделать первый шаг для восстановления отношений — вы знаете этих немцев: сплошные формальности.