Ирина Чуднова

Прошли десятилетия, гибельные последствия великого возмущения вроде бы удалось без особой огласки преодолеть (во всяком случае, в экономике и политике). Тем не менее в 1999 году, когда Срединное государство уже прочно стоит на рыночных рельсах, пекинские власти КНР предъявляют американскому историку Сун Юнъи, изучавшему «культурную революцию» на территории КНР, обвинение в краже государственной тайны. Мирный гражданин США провел год за решеткой и был вызволен лишь благодаря серьезным дипломатическим усилиям. Какой же великий секрет до сих пор скрывает коммунистическое руководство от мира? Что такого мог выведать историк Сун, чего не знали все мы?

В конце 1965 года Мао Цзэдун, Великий Кормчий, авторитетнейший из партийных лидеров нового Китая, решил, что пришло время стать единственным. Пора наконец как следует взяться за укрепление личной власти посредством «обострения классовой борьбы» и «продолжения революции в условиях диктатуры пролетариата»!

Обычная картина тех времен: по городам и весям разъезжали грузовики, а из репродукторов неслись обличения врагов

Нельзя сказать, что это было сделано без предупреждения: впервые он заговорил о классовой борьбе в социалистическом обществе еще восемью годами раньше. Однако теперь посыпались тезисы о «ревизионизме» — причем ревизионизм «внутренний» плотно увязывался с тлетворным влиянием «международного», словно речь шла о новой форме гриппа, принесенной ветром из СССР и других стран соцлагеря. А где ревизионизм, там происки буржуазии. Контрреволюция. После якобинцев всему миру было известно о том, как бороться с контрреволюцией.

По мысли Председателя, буржуазные ренегаты проникли повсюду: в партию, правительство, армию, затесались в среду интеллектуалов и обольстили деятелей культуры. Власть, узурпированную «капиталистическими попутчиками», нужно было срочно отвоевать. На практике это означало чистку: ликвидацию в верхах всех не согласных с политикой Мао (такие еще существовали!). Энергичное впихивание Китая в казарменный коммунизм. Отказ от любого неидеологического стимулирования любой частной деятельности. Плюс — яростное искоренение всего иностранного. Как из перевернутой телеги с яблоками, посыпались лозунги: «В промышленности учиться у дацинских нефтяников!», «В сельском хозяйстве учиться у дачжайской производственной бригады!» И конечно — «Усилить подготовку к возможной войне» и опять-таки учиться: «всей стране — у армии!» Чугунным цеппелином раздулся, взлетев в небеса, и культ личности вождя, который неуклонно превращался в Мао Чжуси — «Председателя Мао», корифея, сверхмудреца, стоявшего над ЦК, над Политбюро, над страной. Во главе «культурной революции».

Как Мао Цзедун разжаловал Хай Жуя

23 декабря 2005 года в возрасте 74 лет от диабета умер Яо Вэньюань, главный (после Кормчего) идеолог тех печальных событий. По иронии судьбы именно этот дольше всех проживший член «Банды четырех», на которую потом свалили вину за все жертвы террора 60-х, первым дал отмашку к ее началу. Именно от выхода зимой 1965 года в газете «Вэньхуэй бао» его критической статьи «Долой историческую постановку «Хай Жуй»» отсчитывают теперь историю «культурной революции».

Характерно, что автором пьесы, вызвавшей гнев Яо (точнее, гнев его начальника, секретаря того же горкома Чжан Чуньцяо и могущественной супруги вождя, Цзян Цин — они дали автору прямое указание сочинить статью), оказался также партийный функционер. Четырьмя годами ранее пекинский партиец У Хань вывел в своей драме бескорыстного чиновника XVI века, защитника крестьян от землевладельцев и продажных судей. Для героя пьесы правдоискательство закончилось печально — он лишился должности. Автору тоже не поздоровилось, после того как бдительный критик «разглядел» под маской Хай Жуя бывшего министра обороны КНР Пэн Дэхуая, который на партконференции 1959 года смело обрушился на Мао, призывая власти вернуть крестьянам землю, коллективизированную во времена кампании «Трех красных знамен», — фактически речь шла о частичном восстановлении частной собственности! А еще Пэн осудил «Большой скачок» — китайский аналог советской индустриализации, доведенный до абсурда (скажем, мини-домны для выплавки металла в каждом деревенском дворе), и народные коммуны.

Естественно, маршал Пэн немедленно распрощался тогда с большой политикой и всеми званиями. А китайский народ, привыкший мыслить метафорически и прочитавший критическую статью, получил доходчивый, красивый и простой лозунг для борьбы с теми недальновидными, кого ничему не научила судьба военного министра: «Вырвем с корнем антисоциалистическую ядовитую траву».

У Ханю, первому козлу отпущения, не помогло ничто — ни яростная самокритика, ни «раскаяние» в том, что он заставил партийных интеллектуалов задуматься о перегибах в политике Мао. 16 мая 1966 года ЦК КПК принял «великий исторический документ», удивительно созвучный известному ждановскому постановлению 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград». Открываясь привычной уже бранью по поводу злосчастной пьесы, он затем недвусмысленно освещал более общие вопросы: «В последние годы Председатель Мао Цзэдун часто указывает, что для решения вопроса «кто кого» в революции потребуется очень длительный исторический период. При неправильном решении этой задачи в любой момент может произойти реставрация капитализма. Никто не должен думать, что после одной-двух или трех-четырех великих «культурных революций» все пойдет благополучно».

«Огонь по штабам»

Но благополучно не пошло: полетели с постов руководители Пекинского горкома КПК, отдела пропаганды ЦК, отчего-то лично заместитель министра обороны КНР, начальник Генштаба Народно-освободительной армии Китая Ло Жуйцин («узурпировал власть в вооруженных силах»). Параллельно с разрушением «контор», казавшихся незыблемыми, спешно стали формироваться новые — «по профилю» овладения массами. Возникла Группа по делам культурной революции при ЦК КПК («ГКР»), где верховодили уже знакомые нам Чжан Чуньцяо и «красная императрица» Цзян Цин. Не обошлось и без госбезопасности: курировавший ее секретарь КПК Кан Шэн стал советником Группы. С изяществом и наглостью самозванца ГКР вскоре фактически присвоила все функции и права Политбюро, став единственным штабом, с которым не призывали бороться маоистские агитаторы, рявкнувшие на весь Китай: «Огонь по штабам!»

Не замедлили появиться и «воинствующие молодчики» — наиболее просто манипулируемая часть общества — недозревшая китайская молодежь, радостно позабывшая конфуцианские ценности и вызубрившая марксизм не по учебникам, а по цитатнику. Хунвэйбины — «Красная гвардия» — впервые заявили о себе в конце мая 1966 года в Пекине, в обычной средней школе при университете Цинхуа. Там был оглашен специальный «Манифест», который на десятилетие вперед определит тяжелую судьбу Поднебесной: «Мы клянемся, что ради защиты ЦК и великого вождя Председателя Мао, не задумываясь, отдадим последнюю каплю крови, решительно доведем до конца культурную революцию».

Страну, тысячелетиями формировавшую свои правительства посредством экзаменов, которые должен был выдержать всякий соискатель чиновничьей должности, страну, традиционно ориентированную на книжную мудрость и грамотность, где даже изобразительное искусство неотделимо от письменности, — ожидало много нового. Занятия в вузах вообще отменили, чтобы ничто не мешало учащимся проводить «культурную революцию». Культура без обучения — право, вот это неожиданный вклад в теорию и практику марксизма! И началось. Нет, молодые китайцы не забыли письменность. Просто они теперь пользовались ею для дацзыбао, пропагандистских «газет [написанных] большими иероглифами», и для табличек, которые вешали на грудь своим преподавателям, писателям, художникам, попавшим в опалу партийным лидерам, философам традиционного направления мыслей…