Сдерживая глухое раздражение от несвоевременного вторжения гостя, Оливер с улыбкой направился к нему.

– Идемте, Серж, я покажу вам сад, пока еще не совсем стемнело, – предложил Оливер, торопясь выпроводить его из кухни. – Таких цветов, как в этом саду, вы наверняка нигде не видели. Знакомы ли вам такие растения, как вискария и колинзия? – тоном лектора спросил Оливер, уводя Сержа.

После их ухода Кэтрин еще долго тихонько посмеивалась, стоя у плиты. Чудаковат этот рыжий француз, впрочем как и большинство ученых, и при этом море обаяния, подумала она. Рядом с атлетической фигурой Оливера он напоминал худосочное растение, вытянувшееся в длину из-за недостатка света.

Кэтрин приготовила ужин и накрыла стол в своей любимой старой столовой с темными дубовыми панелями. Даже свечи зажгла. В окружении хрусталя, старинного фарфора и серебра они создавали атмосферу торжественности. Она оглядела стол и задумалась. Жаль, досрочное прибытие гостя лишило ее возможности впервые отметить свой день рождения наедине с Оливером.

– Вы сейчас похожи на принцессу в заколдованном замке.

От неожиданности Кэтрин вздрогнула. На пороге столовой она увидела Сержа Лонге. В руках он держал букет – садовые колокольчики и ромашки. Он мечтательно улыбался, глядя на нее, и у Кэтрин не хватило духа сердиться на него. Странная манера всегда появляться внезапно, подумала она. Серж витиевато поздравил ее с днем рождения, о чем, видимо, ему сообщил Оливер, и вручил свой букет.

– Если бы я знал, что у вас сегодня день рождения, я бы преподнес вам корзину пармских фиалок.

Лучше бы ты прилетел, как все нормальные люди, в понедельник, – подумал Оливер. Он вошел с бутылкой белого вина, специально привезенной им с собой для дня рождения Кэтрин, и услышал последнюю фразу Сержа Лонге.

За столом Кэтрин купалась в комплиментах, которые расточал ей Серж. Все было бы хорошо, если бы она не видела, что Оливер с трудом справляется с раздражением, которое вызывала у него заезжая знаменитость. И все-таки ужин удался. За десертом Серж с юмором объяснил, почему он перепутал дни и прилетел на два дня раньше. В рассказе он так легко выставлял себя в смешном виде, что даже Оливер искренне рассмеялся. А Кэтрин никогда так заразительно не смеялась, как над шутками этого рыжего чудака. Когда гость деликатно удалился в свою комнату, сославшись на усталость из-за разницы во времени, Оливер был готов простить ему и досрочное прибытие, и чрезмерное внимание к Кэтрин.

– Ох уж эти французы! – снисходительно воскликнул Оливер и привлек к себе Кэтрин. – Пойдем мыть посуду.

Поразительно, как самые прозаические дела становятся увлекательными, когда их выполняешь вместе с любимым, думала Кэтрин, вытирая последний фужер.

– О чем задумалась? – спросил Оливер.

– О тебе. – Кэтрин подняла ресницы и открытым взглядом посмотрела на него.

– И что ты обо мне думала? – тихо спросил он.

– Что ты самый красивый, – лукаво сказала Кэтрин.

Взяв свободно свисавший конец полотенца, которое она продолжала держать в руке, он притянул ее к себе.

– Обманываешь? – Синие влюбленные глаза смотрели на нее в упор.

– Нет. – Кэтрин медленно покачала головой. – Не обманываю.

– И этот рыжий француз тебе совсем не понравился?

– Почему не понравился? Он умный, ведь только умный человек способен смеяться над собой, и очень обаятельный. Ты не находишь?

– Возможно, – проворчал Оливер, вглядываясь в ее лицо. – Тебе виднее. Никогда не смотрел на мужчин с этой точки зрения.

Кэтрин засмеялась. Ей хотелось сказать Оливеру, что она еще никогда так сильно не любила его, как сейчас. Что, кроме него, для нее не существует других мужчин. Мешала ей, как и всегда, врожденная сдержанность.

– Ты все-таки решил остаться или поедешь, пока еще не слишком поздно? – спросила она ровным голосом.

– Поеду утром, – твердо ответил Оливер.

Кэтрин опустила ресницы, чтобы скрыть счастливый огонь, вспыхнувший в ее глазах.

– Ты только посмотри, какая сегодня луна! – Этим восклицанием встретил ее появление из душа Оливер. Он стоял у раскрытого окна в темной спальне.

Кэтрин, на которой была только короткая ночная рубашка из прозрачного батиста на тонких бретельках, подошла к нему. Полная луна освещала его мощный обнаженный торс. От желания сразу прижаться к нему Кэтрин ощутила дрожь во всем теле. И вдруг вспомнила, что такую же полную луну она в последний раз видела в ту ночь, когда ей сообщили из полиции о несчастье, произошедшем с Оливером Уинстоном. Как все переменилось, подумала Кэтрин. Кем он был для нее до катастрофы и кем стал после… Да и сам Оливер изменился. Возможно ли, но выходило так, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Она так уверовала в свое счастье, что иной раз пугалась своего спокойствия.

– Я люблю тебя, – вдруг сказал Оливер, глядя на нее, пока она смотрела на луну.

Кэтрин повернула к нему лицо. В ее больших темных глазах он прочитал ответ и, словно испугавшись, прижался к ней сзади, спрятав лицо в ее густых волосах.

– Знаешь, я всегда легко расставался с женщинами, – глухо говорил он. – Не помню случая, чтобы я боялся кого-то из них потерять. А тебя боюсь. Этот страх поселился во мне с того дня, когда восстановилась память. – Он помолчал. – Ты не разлюбишь меня? – вдруг спросил он.

Разве можно было представить, чтобы прежний Оливер задал ей такой вопрос или заговорил о своих прежних женщинах! От волнения у Кэтрин перехватило горло, говорить было трудно.

– Оливер… – произнесла она наконец.

– Молчи! Я хочу любить тебя так, как никто до меня тебя не любил и после меня любить не сможет.

Дрожащими от желания руками Оливер провел по ее телу. В них было столько теплоты и нежности, что Кэтрин тихо ахнула. Томительный восторг нарастающего желания кружил ей голову, и не было в этот миг женщины счастливее ее. Единственным свидетелем того была полная луна, щедро изливавшая свой призрачный волшебный свет на сад и фигуры двух влюбленных в окне.

– Спасибо, Кэтрин, я не привык к вашим плотным американским завтракам. Мне достаточно кофе и рогалика. Вы знаете, в детстве я ел очень много, вечно почему-то был голодным. Моя мама была уверена, что я стану толстым и нескладным, когда вырасту. А я вырос худым.

И нескладным, мысленно добавила Кэтрин, хотя слушала его невнимательно. Беспокойство за отца, который в это время должен был лететь на самолете в Бостон, одолевало ее. Никогда не встречала таких говорливых ученых, подумала она о Серже Лонге, завтракая в его обществе на кухне. Забота о нем и о прилетающем сегодня отце добавилась к ее многочисленным обязанностям накануне дня заезда участников конференции. Проводив Оливера, она первым делом вызвала кухарку и несколько человек из обслуживающего персонала, чтобы они приступили к своим обязанностям не с понедельника, как договаривались, а уже с воскресенья. Видимо, Серж почувствовал, что Кэтрин сейчас не до него.

– Пойду просмотрю еще раз свой доклад, – жизнерадостно сообщил он ей и, поблагодарив, удалился из кухни.

Кэтрин проводила взглядом его длинную худую фигуру, испытывая легкие угрызения совести. Хотя почему она должна укорять себя, если рыжий француз нарушил все ее планы. Отец тоже нарушает ее планы, напомнила себе Кэтрин и пошла проверить, все ли приготовлено в той части дома, где располагались его апартаменты: кабинет, небольшая гостиная и спальня. Она редко заходила сюда во время его отсутствия. Горничная заканчивала перестилать постельное белье. Взгляд Кэтрин упал на тумбочку возле кровати, на которой стояла фотография в рамке. На ней еще молодой Льюис Норман держал под уздцы золотисто-рыжую лошадь. Верхом на лошади сидела она, Кэтрин, и улыбалась счастливой улыбкой. Ей тогда было десять лет. Семилетний жеребец Акбар был куплен отцом специально для того, чтобы на нем она постигала азы верховой езды. Тогда же она приучилась сама ухаживать за лошадью. Кэтрин настолько привязалась к своему скакуну, что могла все свободное время проводить в конюшне. Акбар отвечал ей взаимностью. Он всегда приветствовал юную наездницу радостным ржанием. У матери была своя лошадь; кажется, вороная, припомнила Кэтрин. Ванесса Норман увлекалась верховой ездой. В памяти Кэтрин сохранилась картинка: прекрасная дама с развевающимися черными волосами на жгуче-черном жеребце пролетает мимо нее. Вот только черты ее лица уже виделись неотчетливо, как будто стерлись из памяти. А ведь в доме нет ни одной ее фотографии, подумала Кэтрин. Мать она теперь вспоминала как совершенно чужую женщину, в красоте которой было что-то пугающее.