— Все серое? — недовольно скривилась Хейзл. — Господи, зачем тебе такие вещи? Такие скучные и... безликие.

Констанс промолчала, ибо именно по этой причине их и выбрала.

Хейзл остановилась перед одной из витрин, восхищенно разглядывая туфли на высоких каблуках.

— Господи, шпильки опять входят в моду?! На мне были примерно такие же туфли, когда я познакомилась с Полом. Да, конечно, вот такие туфли и юбка, наверное, чересчур короткая. Потом он сказал мне, то, увидев мои ноги, тут же пришел в возбуждение.

Хейзл рассмеялась, а Констанс — нет. Возбуждение... секс... Неужели это все, что нужно мужчинам от женщин?!

Хейзл продолжала рассматривать туфли, ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспоминала что-то очень приятное.

— Кстати, ты уже разговаривала с Мэттом? — не глядя на сестру, спросила Хейзл. — Я знаю, что он несколько раз звонил... Кажется, он очень беспокоится за тебя.

Мэтт... беспокоится за меня? Констанс резко развернулась и быстро пошла прочь.

— Господи, да что с тобой?! — воскликнула Хейзл, нагоняя ее. Увидев на глазах сестры слезы, она участливо спросила: — Что с тобой, дорогая? Что случилось?

— Ничего, — натянуто улыбнулась Констанс. — Ничего, кроме того, что я оказалась дурой... Я переспала с Мэттом и теперь жалею об этом. Господи, так жалею!.. — Увидев, как недоуменно взметнулись вверх брови Хейзл, Констанс усмехнулась: — Я шокировала тебя своим ханжеством, да? Что ж, я сама от себя такого не ожидала. Я повела себя... как женщина, у которой нет ни капли самоуважения.

— Но ведь Мэтт... — неуверенно начала Хейзл.

— Мэтт просто хочет убедиться, что я понимаю: между нами нет ничего серьезного, — перебила Констанс. — Он может не беспокоиться. Я все прекрасно поняла.

— Нет, я не могу в это поверить! — огорченно запротестовала Хейзл. — Он так волнуется за тебя, так...

— Это просто потому, что чувствует себя виноватым... — Констанс пожала плечами. — По крайней мере, он сам так сказал. Но, знаешь ли, Хейзл, это ведь его проблема, у меня и своих довольно. К примеру, как мне опять начать уважать себя. Хейзл, сейчас я просто себя презираю. Иногда ненавижу... даже больше, чем его.

— Его? Ты говоришь о Мэтте?

— Нет. Я не испытываю ненависти к Мэтту, — тихо призналась Констанс. — Я имею в виду Кевина Райли.

Она отвела взгляд и поэтому не увидела, как потемнели от тревоги глаза сестры.

Констанс почти ничего не рассказывала родным о Кевине, но, когда произнесла его имя, в ее голосе прозвучала такая ненависть, что Хейзл поняла: Констанс думает об этом подонке постоянно.

Хейзл неуверенно тронула сестру за плечо и мягко спросила:

— Констанс, а... этот Кевин Райли, он?..

— Я временами сама себя ненавижу, — продолжала Констанс, проигнорировав вопрос сестры.

— Думаешь, ты одна? — с невеселой улыбкой отозвалась Хейзл. — Помнишь, что было со мной сразу после того, как Пол меня бросил? Я думала, все дело во мне... Что я одна в этом виновата... Если бы я была другой, была бы лучше, красивее, умнее, сексуальнее, то тогда ему никто другой не был бы нужен... Это наша женская слабость, мы всегда взваливаем всю вину на себя. Мне понадобилось очень, очень много времени, чтобы понять: Пол бросил меня потому, что хотел так поступить. Потому что собственные желания и радости значили для него больше, чем наш брак. Позволь дать тебе совет: перестань во всем винить себя. Ты злишься, но считаешь, что не имеешь права злиться, не имеешь права выплеснуть свой гнев, поэтому и замкнулась в себе.

— Я считала тебя детективом, а ты, оказывается, психоаналитик, — с горькой иронией пошутила Констанс.

Я вовсе не нуждаюсь в объяснениях Хейзл, чтобы понять, что чувствую на самом деле, сердито говорила себе Констанс, уже вернувшись домой. Но слова Хейзл все-таки никак не шли у нее из головы.

Но, если я все-таки злюсь не на себя, то на кого? На Кевина? Нет, дело не в нем. Это все Мэтт... Мэтт, с которым я делила постель... Мэтт, которому я открыла в своей душе то, чего не открывала еще ни одному человеку.

Перед ним я не побоялась признаться в своей уязвимости, отдала ему часть своей души, которую уже никогда, никогда не смогу потребовать обратно. Я отдала ему свою любовь... всю себя, а ему было нужно только мое тело. Да, я очень, очень зла на него.

Но, собственно, почему? Чем он заслужил мою злость? Больше причин сердиться на себя саму. Ведь он не просил меня любить его... ему не это было нужно.

Может статься, в то время, когда Мэтт ласкал меня, про себя он говорил обо мне теми же мерзкими, отвратительными словами, которые презрительно бросил мне в лицо Кевин?

Констанс вздрогнула, закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, отчаянно пытаясь избавиться от этих мыслей.

Будет ли конец этой пытке? Неужели я никогда не смогу простить себе совершенную глупость и снова жить нормальной жизнью, как жила раньше?

Послышался телефонный звонок, и Констанс вздрогнула. Неужели это Мэтт опять хочет говорить со мной?

Матери Констанс объяснила, что Мэтт звонит, потому хочет знать, когда она сможет вернуться на работу, но неизменно отказывалась взять трубку.

Мэтт звонит так часто, словно чего-то боится. Но чего? Что я всему свету расскажу о совместно проведенной ночи? Неужели ему не ясно, что я, как и он, стараюсь забыть об этом?

Разумеется, вернуться на работу я уже не смогу. Лучше подыскать себе со временем другое место. Нет, я даже помыслить не могу о том, чтобы каждый день снова видеть Мэтта... Да и он тоже наверняка не хочет этого.

Констанс решительно придвинула бювар и написала короткое заявление, в котором указала, что не имеет возможности исполнять дальше свои обязанности и будет признательна, если ее рассчитают и пришлют с посыльным оставшиеся в кабинете личные вещи.

Констанс твердо решила, что не вернется ни на прежнюю работу, ни в свой прежний дом. Мать вскользь упоминала о том, что страховая компания позаботилась о доме, вычистила его и отремонтировала, но Констанс это не интересовало.

Она ничего не хотела знать. У нее осталось только одно желание: чтобы каким-то чудом все случившееся испарилось из памяти. Все... включая Мэтта.

Главное — забыть Мэтта, твердила себе Констанс. Это просто необходимо.

— Ты можешь присмотреть за моими девчонками завтра вечером?

Констанс подняла глаза на Хейзл. Она не могла забыть выражение лица сестры, когда та увидела на ней все те же старые джинсы и футболку.

— Конечно, я же не инвалид.

— Разве?

Покраснев, Констанс виновато сказала:

— Конечно, я присмотрю за ними. А ты куда-то уходишь?

— У Джеффа день рождения. Да, кстати, я привезла тебе вот это.

Хейзл поставила на стол большой фирменный пакет универмага «Хэрродз». Лицо Констанс покраснело от гнева.

— Если бы я хотела себе что-то купить, то вполне могла бы сделать это сама! — сердито заявила она.

— Да? Послушай, дорогая, я понимаю, что ты чувствуешь. Мы все понимаем, но и ты пойми... Так дальше продолжаться не может. Родители переживают за тебя, пожалей их, они немолодые уже люди...

— И они сразу перестанут волноваться, если я надену новое платье, да? — съязвила Констанс.

— Нет, но им станет хотя бы чуточку легче. Конечно, если тебе это безразлично...

— Как ты можешь говорить такое?! — вспыхнула Констанс.

— Могу, потому что люблю тебя и мне не все равно, что будет с тобой. Дорогая, ну как ты не понимаешь... Своим теперешним поведением ты даешь Кевину Райли и ему подобным возможность победить тебя. Ты этого хочешь?

Констанс ничего не ответила, но позже, поразмыслив, поняла, что сестра права.

Раньше она не догадывалась, насколько сильны могут быть последствия душевной травмы для человека, оказавшегося жертвой преступления. Теперь Констанс убедилась, что перенесенное потрясение убивает уверенность в себе и сильно занижает самооценку.