— Нет, — сказала Пеннина, когда их соединили, — меня не вернули на прежнее место, но я звонила, чтобы рассказать, что я теперь не отвечаю на звонки, я разбираю почту. Возможно, это справедливое решение сейчас, когда все мои неприятности выплыли наружу.

Они попрощались, но последние слова Пеннины не выходили у Линн из головы.

Линн имела четкое представление о том, как должно проходить это шоу. По непонятным причинам ее мнение и ее суждения стали известны всем на студии, и под общим давлением она вынуждена была заменить заключительное слово, заранее написанное и отрепетированное, на свой собственный монолог.

— Сегодня мы говорим о власти, — сказала Линн, обращаясь к камере. — Тайная сила скрыта темнотой — той темнотой, в которой она существует, и той темнотой, которая появляется тогда, когда мы отказываемся что-либо слышать или видеть.

Это не просто противостояние мужчины и женщины. Это совсем не так просто.

Мы наконец начинаем говорить о том, что мы думаем о сексуальных домогательствах, использовании служебного положения, насилии — о том, что имеет место там, где есть власть.

Что мы думаем об этом сейчас? Что мы думали раньше? Есть ли какая-нибудь разница между нашими словамии поступками? Кто действительно делает жертву жертвой? Не виноваты ли сами женщины в том, что с ними происходит? Не верим ли мы в душе, что это их вина? Не хотимли мы в это верить?

Мы все должны быть благодарны, что на свет выплыли такие случаи, как с Пенниной Руссо, случаи Хилл-Томас, Боумен-Кеннеди, Вашингтон-Тайсон. Однако такое может случиться только в темноте. А ее осталось очень много. Но мы начинаем зажигать огни и открывать двери… и это единственный путь, ступив на который, мы можем надеяться, что победим эту власть.

Шоу стало одним из важных пунктов плана, который Линн разрабатывала для программы, предназначенной для пробного показа на КТВ.

Теперь ее каждодневные программы становились плацдармом для победы одной темы — той темы, о которой она с такой страстью говорила в своем заключительном слове: сложный комплекс вопросов, связанных с различными формами преследования.

Где же можно было найти лучшую тему для пробного показа, чем детство — то время, когда человек подвергается первым преследованиям?

Среди сообщений, полученных сегодня утром, был звонок Каре от личного секретаря Опры Уинфри.

В случае удачи Кара могла бы передать Опре приглашение Линн. Они могли бы попробовать пригласить еще одну или двух знаменитостей, которые подвергались в детстве жестокому обращению. Несколько специалистов по этому вопросу прекрасно дополнили бы команду, которая могла бы обеспечить великолепное шоу о происхождении и дальнейшем развитии в человеке комплекса жертвы.

Когда Кара наконец вернулась в офис, она подбежала к Линн и крепко обняла ее.

Линн обняла ее в ответ.

— Спасибо, — сказала она, уткнувшись в волосы Кары.

Кара отодвинулась:

— Ты выглядела так, словно это было необходимо тебе. Я уже слышала о результатах. Это помогло?

Она улыбнулась:

— Что ты там обычно говоришь о Папе?

— Все в порядке!

— Деннис говорит, что компаньоны КТВ будут ломиться во все двери, чтобы получить пробный показ. Кстати, секретарь Опры оставила для тебя сообщение.

Кара схватила листок и набрала номер.

— Черт. Занято.

— И я разговаривала с Пенниной. На телефонные звонки отвечает кто-то другой, а она занимается разборкой почты.

— Слава Богу. — Кара начала прибирать гору бумаг на столе Линн.

— Мэри сказала тебе, что мы ехали с Грегом в одном такси?

Линн кивнула:

— Я хочу извиниться за то, что бросила тебя.

— Тебе повезло, что ты это сделала. Поэтому я была тем человеком, который выслушивал его, а не эта Энн Как-Ее-Там или какая-нибудь другая из одиннадцати леди, которые были бы счастливы сделать это. Вы уже разобрались? Полагаю, что нет.

— Что он тебе сказал?

— Что был слишком настойчив, и ты обиделась.

Линн грустно хихикнула.

— Он сказал, что не мог ничего с собой поделать, — сказала Кара. — Он так скучал по тебе, а потом вы пошли туда, и он знал, что должен скоро уехать…

— В его варианте это звучит очень трепетно.

— Но ведь так и есть на самом деле. Хотелось бы мне иметь такого мужчину, который находит меня столь неотразимой, что пытается заняться со мной любовью в чьей-то ванной.

— На самом деле все было по-другому.

Линн очень хотелось кофе. Но, если она сейчас не прояснит все, она никогда не сможет это сделать. А это было необходимо, потому что ее приводило в ярость то, что никто не хотел принимать ее сторону. А как они могли это сделать, если не знали, что им нужно было выбирать, чью сторону принимать?

— Мы ели десерт. Неожиданно он потащил меня в ванную, потому что у него был для меня подарок. Это были… были колготки. Без ластовицы. Он хотел, чтобы я надела их прямо там.

Кара кивнула.

— Он хотел взять меня. Он так и сказал.

С растущей тревогой Линн увидела, что Кара действительно не понимает, из-за чего весь этот шум. Мысленно повторив свои слова, она поняла, что сами по себе, вырванные из конкретной обстановки, они действительно теряют какую-либо значимость.

— Это был очень важный момент для нас. Он…

— Секс? Мне казалось, что с этим все было в порядке.

— Было. Но потом он стал странным. Использовал грубые выражения, хотя я просила его не делать этого. Он делал это даже после того, как я настолько расстроилась, что не смогла ничего в постели. Помнишь то утро, когда он уезжал, а я пришла расстроенная? Я была расстроена из-за этого.

— Но он говорил так с самого начала, — сказала Кара. — Тебе это нравилось. Ты сама мне рассказывала.

— Сначала мне нравилось. Но он делал это все более грубо. Затем он начал присылать вещи.

— Я помню то платье.

— Не только платье. — Линн заставила себя остановиться и говорить немного спокойнее. Она приготовилась описать самую неприятную часть своей истории. Кара должна была понять.

— Он начал предлагать мне эти проклятые колготки тогда еще, когда был в Бостоне. «Я мог бы просунуть свой язык прямо в них», — сказал он. Потом он прислал мне этот каталог. Это не была эротика, это порнография. В нем была фотография этих колготок. Когда я притворилась, что не получила его, он — представляешь — он прислал мне другой, но спрятал его в прекрасном подарке, в кофеварке, чтобы я не могла сказать, что не получила его. Когда я проигнорировала и это,он принес колготки к Мэри!

Кара пристально посмотрела на нее.

Линн вытянула руку:

— Теперь ты понимаешь?

— Я вижу во всем этом только настойчивого мужчину, который делает не совсем изящные намеки.

—  Намеки!

— Ты хоть раз говорила ему, что тебе не нужны эти колготки?

— Я дала ему это понять!

— Ты уверена, Линн? А тебе не кажется, что у него было достаточно причин для удивления? Ялично удивлена. Помнится,всего пару недель назад ты говорила, что Грег прочитал все статьи в журналах, рассказывающие о том, чего хочет женщина.

У Линн снова заболела шея. Она начала растирать ее.

Итак, она ничего не добилась. Она не смогла убедить Кару.

Боль в шее немного прошла, но она знала, что скоро возобновится. А потом перейдет в мучительную головную боль.

— Позвони ему, — сказала Кара.

— Я позвоню. Но только для того, чтобы сказать ему, что нам нужно расстаться.

— Что ты имеешь в виду? Между вами вышло недоразумение. Оно скоро разрешится. Ты говоришь так, словно не собираешься больше встречаться с Грегом.

Линн отыскала среди бумаг на столе стеклянную чашку с фирменным знаком Третьего канала, в которой оставалось немного холодного кофе. Она взяла ее, потом передумала и поставила ее обратно.

— Я не знаю, хочу ли с ним снова видеться.

— Но все шло так хорошо. Он казался тебе совершенством. Ты считала его совершенством. — Кара развела руками. — Как могло совершенство превратиться в нечто сомнительное всего за несколько недель?