Алия продолжила рассказ:

— На иракской таможне в Трайбиле у нас забрали паспорта, чтобы поставить штамп. Потом мне, дочери и брату приказали отойти в сторону, и два офицера стали избивать моего брата. Мне показалось, что перед нами разверзся ад. Когда один из них коснулся его электрошокером, брат потерял сознание. Трехлетняя дочь завизжала от страха. Другие путешественники кричали и отворачивались. Наконец, чтобы восстановить порядок на таможне, нас отвели в маленький кабинет. Полицейские вопили, кричали, спрашивали меня, где я взяла паспорт. От ужаса я потеряла дар речи, но, слава Аллаху, в это время брат пришел в себя. Он уверил полицейских, что получил паспорт в заслуживающем доверия паспортном бюро в Басре. Когда он забирал его, все было в порядке.

Этот ужасный человек с электрошокером заорал, что я путешествую с украденным паспортом. Он бесновался, а мы с братом ошеломленно смотрели на него.

Они не поверили, что мы не делали ничего плохого, и перевели нас троих в камеру предварительного заключения в Аль-Рамади, где продержали три недели. Никто нас не допрашивал и не пытал. Казалось, о нас забыли. Наконец брата освободили без всяких объяснений, но он не мог ничем нам помочь, потому что паспорт принадлежал мне. В первой тюрьме меня с дочерью продержали полгода. Бедную малышку забирали вместе со мной в комнату, где вели допрос. Ей приходилось смотреть на то, как меня избивают. — Лицо Алии омрачилось от горя при этом воспоминании. — Самое сложное, что я делала в своей жизни, — пыталась сдержать крики во время пыток. Они били меня, но я кусала язык до крови. Я не хотела, чтобы моя доченька мучилась от ужаса, видя, как пытают ее мать. Один из самых злобных охранников даже привязал ее к столу, пригрозив, что они будут пытать Сузан. Меня тоже связали и заставили смотреть, как они избивают маленькую девочку. Она кричала так, что у нее выскочил пупок. Когда они заметили это, то зашлись от смеха.

Я никогда такого не видела. Конечно, я попросила позвать врача, но они отказались. Поэтому я обвязала ее живот платком. Я думала, что пупок нормализуется, но этого не произошло. Дальше — хуже. Во время одной из пыток двое мужчин пригрозили изнасиловать меня и Сузан. К счастью, они не изнасиловали мою девочку.

Алия замолчала и показала на другую женщину, которая в одиночестве сидела в углу. Она сказала:

— Раша была со мной, когда случилось самое страшное.

Майада и остальные женщины-тени повернулись, чтобы взглянуть на нее.

Майаде показалось странным, что Раша как будто не проявляла сочувствия к Алие. Та ждала, что подруга по несчастью подтвердит ее историю, но Раша только посмотрела на Алию, а затем стала тщательно вытряхивать молельный коврик, так и не сказав ни слова.

Алия вздохнула и продолжила:

— Бедная Раша, так же как и я, ни в чем не виновата. Мы никогда не были знакомы. Но между нами появилась связь, о которой мы и не подозревали. — Женщина повернулась к Раше: — Можно я расскажу твою историю?

Та ничего не ответила, только хмыкнула что-то, и Алия приняла этот невнятный звук за согласие.

— Как-то я сидела в камере и держала на руках Сузан. Вдруг дверь в камеру распахнулась. Я сжалась, думая, что меня опять поведут бить. Но охранники бросили на пол женщину, которую чуть не запинали до смерти. Ее лицо было покрыто кровью из глубоких порезов, из дырки в голове текла кровь. Ей просверлили череп электродрелью. Ей вырвали три ногтя, а к ногам прижгли столько сигарет, что в камере тут же запахло горелым мясом. Этой женщиной была Раша.

Мы все ухаживали за ней, чтобы спасти. Она едва не умерла. Наконец одна из женщин убедила охранников отвести ее в больницу. На следующий день ее вернули в камеру, но она была без сознания, и нам пришлось приложить все силы, чтобы вернуть ее к жизни.

Через три дня Раша пришла в себя. Как только она открыла глаза, наше положение ухудшилось.

Разрешилась загадка моего паспорта, конфискованного в Трайбиле. Оказывается, это был паспорт Раши. Год назад она заявила о том, что его украли. Ее посадили в тюрьму, и тайная полиция, уверенная в том, что раскрыла шпионскую ячейку, пыталась заставить нас свидетельствовать друг против друга.

Алия горестно покачала головой.

— Допросы стали еще более жестокими, чем раньше. Сначала нас мучили по отдельности, затем стали допрашивать вместе. Тюремщики выдирали у Раши ногти и требовали признаться, кому она продала паспорт. Они прижигали сигареты о мои голые ноги, настаивая на том, что я шпионила вместе с Рашей. Но это неправда, и мы не знали, что им говорить, какое имя назвать. Мы уверяли их в том, что ни в чем не виноваты, но они злились еще больше и с остервенением пытали нас.

Алия подняла подол платья и закатала рукава, чтобы показать, как ее пытали. Женщины-тени ахнули. Руки и ноги Алии были покрыты глубокими незаживающими ранами. Она сказала, что на животе, ляжках и ягодицах раны еще ужаснее.

Майада со страхом осознала, что мучители Алии раздели ее, чтобы унизить. Она заподозрила, что ее изнасиловали, но не спросила об этом, потому что ни одна мусульманка никогда не признается, что ее обесчестили.

Алия рассказывала:

— Нас с Рашей почему-то переводили из одной тюрьмы в другую. Тяжелее всего пришлось в моем родном городе, в Басре. Я была так близко к дому и не могла туда пойти — ужасней пытки не придумаешь! Я знала, что моя семья живет всего в нескольких кварталах от тюрьмы, где я томилась. — По щекам Алии катились слезы, но она продолжила: — В Басре начались волнения: люди хотели свергнуть Саддама. Правительство обвинило их в мятеже, и полицейские арестовали тысячи людей. Военные сносили дома и сажали их обитателей в тюрьму. Арестовывали целыми семьями, Мужчин, женщин и детей бросали в камеры, предназначенные для вдвое меньшего количества людей. Люди мучились от тесноты, истощения и болезней. Я видела, как около дюжины детей медленно умерли от жажды. Я пыталась защитить Сузан, прикрывая ей личико абайей, но в этом возрасте дети не могут день и ночь неподвижно сидеть на руках у матери. Однажды она начала кашлять. Из носа у нее потекла какая-то жидкость, глаза покрылись сухой пленкой. Вскоре моя малютка плакала не переставая. Она ужасно кашляла и перестала отвечать мне. Я была уверена, что она может умереть в любую минуту.

Несмотря на болезнь дочери, меня исправно водили на допросы. Добрые сокамерницы вызвались присмотреть за девочкой. Впервые в жизни я не чувствовала ударов плетки. Я хотела, чтобы они быстрее начали меня пытать, ведь когда все закончится, я смогу вернуться к ребенку. Как-то я вбежала в пыточную и заорала: «Ну, давайте, давайте!» Это был единственный раз, когда тюремщик отложил плетку и приказал мне возвращаться в камеру. Я была не в себе. Я не могла думать ни о чем, кроме дочери.

Хвала Аллаху, Сузан выжила. На следующий год положение немного улучшилось: брат познакомился с человеком, который знал одного из охранников Саддама, и тот достал информацию о том, где нас содержат. Брат три месяца носил взятки, и наконец ему разрешили меня навестить. — Алия обвела рукой свои вещи. — Он принес одежду, молельный коврик, одеяло, еду и получил разрешение забрать Сузан из тюрьмы. Теперь моя девочка живет с братом и его женой. Я никогда не забуду, как она кричала, когда брат взял ее из моих рук и ушел из тюрьмы, но все же я так рада, что теперь она в безопасности!

Алия заплакала, а Самара погладила ее по спине и закончила рассказывать за нее:

— Наша Алия — образованная женщина. Она биохимик. Ее даже наградили несколькими дипломами. Ей запрещали преподавать в школах, потому что она не член партии «Баас», но она давала частные уроки.

Алия завыла в голос:

— Мой муж был инженером, а сейчас работает пекарем. Я — учительница. Но гнию в тюрьме. Когда я выйду отсюда, дочь будет взрослой женщиной. А ведь я ничем не навредила правительству!

Все женщины в камере залились слезами, сочувствуя Алие.

Они услышала, как за стеной набожный ваххабит Ахмед начал читать вечерние молитвы. Вдруг они сменились воплями.