Ей нужно, — подчеркнул Чад, — узнать правду. И чем раньше она ее узнает, тем лучше для каждого.

Люк вытер рот полотняной салфеткой.

Я не собираюсь с тобой пререкаться. Сегодня. Если хочешь повыяснять отношения, буду счастлив, братишка, выполнить твое желание. Завтра. Высоко в горах, где мы будем одни. Но я не желаю впутывать в это Дженни. Не теперь, когда все для нее ново и странно.

Несколько минут все молчали.

Дженни чувствовала себя зрителем пьесы, которую Люк и Чад словно разыгрывали перед ней на сцене. Будто какой-то таинственный писатель состряпал историю, ее историю, а она лишь наблюдала за происходившим.

Мысль о том, что именно она вбила клин между братьями, вызывала в ней отвращение. Необходимо знать правду! Что происходило в доме до несчастного случая, когда она упала с горы? И неважно, в каком ужасном свете она предстанет при этом. Она не собирается и дальше быть причиной ссор между Люком и Чадом.

Дженни взяла стакан с холодным чаем и сделала глоток. Мелькнула горькая мысль, что борьба только начинается и не видно выхода. В особенности теперь, когда она и ее ребенок словно с завязанными глазами стоят между братьями.

Люк и Чад постарались далее вести вежливый разговор, обсуждая работу по прокладке лыжных трасс. Дженни пыталась внимательно их слушать, но постоянная мысль о ребенке вызывала вопросы, на которые необходимо было получить ответы. И немедленно.

Был ли ее малыш зачат в браке? Или это плод тайной связи?

Полная тишина, повисшая над столом, вернула ее к реальности. Моргая, она переводила взгляд с Люка на Чада и снова на Люка. Оба, очевидно, заметили, что Дженни далеко унеслась от них, погрузившись в свои мысли. На лице мужа она прочла ласковое понимание, а от взгляда деверя ей стало неуютно.

А сейчас пирог и кофе. — Люк постарался сгладить неловкость момента, встав и начав собирать тарелки.

Дженни поднялась, но Люк похлопал ее по руке.

Сиди спокойно. Через минуту я вернусь.

Он вышел из комнаты, унося грязную посуду. Дженни смотрела на Чада, который и не шелохнулся, чтобы помочь убрать со стола.

Хочу тебя предупредить, не верь тому, что брату вздумается рассказывать обо мне, — наклонившись к ней, начал Чад, как только Люк вышел.

Он не говорил о тебе ни единого слова. — Она чуть вздернула голову.

О, он еще наговорит! Уверен. — Чад лениво откинулся на спинку стула. — В том, что касается меня, у Люка твердое мнение. — Он стал похож на обиженного щенка. У Дженни даже возникло впечатление, что ему хочется, чтобы она пожалела его. — Всегда помни, — продолжал он, — что каждое его слово вызвано ревностью.

От такого откровенного намека она залилась краской.

Я поставил тебя в неловкое положение? — усмехнулся он.

Боюсь, Чад, — Дженни вздернула подбородок, — что единственный человек, который ставит меня в неловкое положение, — это… я сама.

Ты всегда отвечала за свои поступки, — заметил он, взял стакан, но не донес его до рта. — Но не позволяй себе слишком волноваться из-за… своего положения. Впрочем, у Люка тоже есть секреты.

А ты не думаешь, — она, сощурившись, уставилась на деверя, — что Люк собирается рассказать мне обо всех секретах?

— Рассказать? — Чад усмехнулся еще раз.

Перед мысленным взором Дженни возникло лицо мужа. Когда они разговаривали в спальне, он казался ей таким искренним, таким заботливым. Она даже сказала, что доверяет ему. А теперь выяснилось, что у него тоже могут быть от нее секреты.

А я, — Чад катал во рту кубик льда из чая, — отвечу на любой твой вопрос и скажу только правду. Ты можешь доверять мне, Дженни.

Ее обдало холодом, точно от арктического ветра. Застыла кровь. То же самое меньше часа назад говорил Люк. Остается лишь выбрать, кому из них она может доверять. А если и тот и другой лгут ей?

Не так уж давно, — Чад помедлил ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чувственно пососать кубик льда во рту, — ты полностью доверялась мне.

Сексуальное значение его слов не вызывало сомнений. Неужели ее и вправду влекло к Чаду? Неужели они водили Люка за нос? От этой мысли, что она участвовала в этой игре, у Дженни свело судорогой желудок. Ее передернуло, когда Чад громко захрустел кубиком льда.

Спрашивай у меня, — нежно убеждал ее он, — обо всем, о чем хочешь знать. И я скажу тебе правду. Настоящую правду.

Внезапно ее всю затрясло. Страх, притаившийся где-то в глубине души, словно вырвался наружу. Нет, она не боялась Чада. Она боялась того, что он может ей сказать.

Ей казалось, что она уже готова. Что она может храбро встретиться с Люком и Чадом. Какая ошибка! Она совершенно не готова. Она даже близко не подошла к такому состоянию, чтобы отделить факты от выдумок, правду от лжи. А ведь еще придется иметь дело и с секретами Люка!..

От ледяной паники, охватившей ее, она вся сжалась. Надо бежать! В какой-то безопасный уголок. Но куда?

Пожалуйста, извинись за меня перед Люком, — прерывающимся шепотом попросила она, отодвинула стул и встала.

Люк принес поднос, нагруженный чашками, десертными тарелками, кофейником с только что приготовленным кофе и лимонным пирогом Мэри.

Тело его превратилось в натянутую тетиву, когда он увидел, что брат сидит за столом один.

Где Дженни?

Чад ответил своей обычной самодовольной ухмылкой, вызвавшей адскую вспышку гнева у брата.

По-моему, ей не до десерта, — пояснил Чад.

Что ты ей сказал?! — Чашки зазвенели, когда Люк со всего маху опустил поднос на стол. Он скрипнул зубами, увидев на лице Чада хорошо отрепетированное выражение безмятежности и невинности.

Я ничего не сказал, — парировал тот. — Ничего, что могло бы огорчить ее.

Проклятье! Я же просил тебя оставить ее в покое! Дай человеку несколько дней, чтобы она пришла в себя. — Понимая, что не в натуре брата кому-нибудь что-то давать, Люк покачал головой и пробормотал: — И в кого только ты такой уродился?

Вопрос предполагал и ответ: потому что Чад — эгоистичный подонок. Именно так ему хотелось назвать брата. Но Люк заставил себя сдержаться. В который раз он сдерживался, ненавидя себя за это.

Я только предложил ответить на любой ее вопрос. — Безмятежное выражение на лице Чада сменилось обиженным.

Кофе попьешь без меня! — В Люке нарастало раздражение. Он составил все принесенное, кроме кофейника и одной чашки, на стол. Потом отрезал кусок пирога, положил на тарелку и добавил к чашке. После этого поднял поднос и направился к двери.

Куда ты?

Наверх!

Но… Дженни просила передать извинение. Она не хочет никакого пирога.

Подавленный гнев рвался наружу. Люк глубоко вздохнул и сосчитал до трех.

Чад, пирог всего лишь предлог. — Ему казалось нелепым объяснять очевидное. — Я хочу проверить, все ли с ней в порядке. Я уже говорил тебе, что по дороге сюда у нее была истерика.

О, сейчас ничего похожего! — Чад помахал рукой в воздухе. — Она в полном порядке.

И все же я хочу увидеть это сам. — Люк шагнул к двери.

Постой. А как же я?

Ты? — Люк опять остановился, вопросительно и нетерпеливо вскинув бровь.

Ты забрал весь кофе. — Чад потянулся к тарелке с пирогом. — Как я могу без кофе наслаждаться пирогом Мэри?

Рев отчаяния рвался из горла старшего брата. Он с трудом сдержал его.

— В кухне есть кофе! — И Люк быстро вышел из комнаты, пока не сказал или не сделал чего-нибудь такого, о чем потом будет жалеть.

Он злился на себя даже больше, чем на Чада. Что он за человек, если не любит родного брата?

Маневрируя на лестнице с подносом, Люк размышлял о своей семье. Чад — он и есть Чад. Больше нечего сказать. И нечего об этом думать! Все и так ясно.

Он отбросил мысли о брате и остановился у дверей Дженни. Сердце болезненно сжалось. Это была ихспальня. Но прошло уже несколько недель с тех пор, как они вместе спали в ней. Черт возьми, если бы только ему не пришлось признаваться ей! Как бы он хотел, чтобы амнезия помогла исправить отношения между ними. Но так поступать нельзя. Он должен рассказать ей правду. Если этого не сделает он, то уж Чад непременно постарается, чтобы Дженни узнала о плачевном состоянии их брака — до того несчастного случая. Лучше пусть она услышит плохие новости от самого Люка.