—  На самом деле, она не ждет меня, мисс Воген. Давайте будем исходить из того, что она знала, что я намерен с ней встретиться. Но она не в курсе, когда точно я появлюсь.

— В таком случае вы можете войти и подождать ее. Таня привезет ее примерно к шести. — Я с запозданием сделала приглашающий жест.

— С вашего разрешения.

То ли в поисках самооправдания, то ли извиняясь, я сказала:

— Прошу прошения, мистер Пембертон, но я первый раз слышу о вашем визите.

Он никак не прокомментировал мои слова. Сомневаюсь, слышал ли он их вообще, внимательно рассматривая ступеньки перед входом. Можно подумать, получив, наконец приглашение в дом, он намерен вступить во владение им.

— Рано или поздно кто-то здесь сломает себе лодыжку, мисс Воген, — сказал он сухим тоном: так хозяин говорит с прислугой. — Для начала их необходимо привести в порядок.

Он пожал плечами, словно после нашего диалога я потеряла способность понимать, после чего, оглянувшись, окинул быстрым взглядом розовые кусты у террасы, лужайку, за которой тянулся заливной луг, поблескивающую излучину реки — и лишь потом повернулся, чтобы войти внутрь. Я всегда буду помнить этот момент. Ибо солнце, клонившееся к закату в юго-западной стороне неба, отбросило перед ним длинную черную тень, которая легла через порог, коснувшись залитых светом панелей холла. И внезапно мне захотелось не закрывать за ним двери, ибо я поняла, что с той минуты и навеки мир никогда не будет таким, как прежде.

Таня, моя сестра, всегда говорила, что у меня чрезмерно развито воображение, но я не сомневалась, что атмосферу в доме, особенно старом, давшем приют многим поколениям, каждый человек ощущает по-своему. И с первых же его шагов я преисполнилась убеждения, что мой дом не принимает его. И дело было не в том, что солнце майского дня сменилось прохладой вестибюля. Тут было что-то большее. Никогда раньше я не обращала внимания на тишину, стоящую в холле. Толстые стены и массивные двери заставили смолкнуть шум весеннего дня и щебет птиц. Не скрипнула ни одна из половиц, не шевельнулась ни одна из портьер. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было наше дыхание.

Но если бы даже дом и не отвергал его, это чувство поселилось во мне.

— М-да, — сказал он. — Неплохо. Очень даже неплохо. — Он стоял, сложив на груди руки и оценивая каждую деталь обстановки; у него был отнюдь не тот равнодушно-вежливый вид, который может позволить себе гость, — нет, он словно бы запоминал каждую подробность, каждую трещинку, каждую покосившуюся оконную раму, каждую щербинку на изъеденных жучком стропилах. — Теперь стоит прикинуть… — Он думал вслух, не утруждаясь обращаться ко мне. — У меня рост шесть футов и два дюйма… [6]Если я вытяну руки, то можно прибавить, самое малое, еще фут… М-м-м, вроде неплохо.

— В самом деле, очень хорошо. Для нашего времени — просто исключительно.

— В самом деле? Вы, как школьная учительница, конечно, должны это знать. Не сомневаюсь, что с исторической точки зрения все так, как вы говорите. Но вот что касается моей цели…

— В чем же заключается ваша цель, мистер Пембертон?

Но он был слишком занят, чтобы слушать меня, этот незнакомец. Я могла бы вообще не открывать рта. Он подошел к окну слева от дверей и быстрыми привычными движениями измерил ширину подоконника.

— Достаточно ли тут света по утрам? — бросил он мне из-за плеча.

— Вряд ли. Оно выходит на западную сторону.

— Жаль. Тем не менее, хорошо смотрится. Как и лестница… довольно широкая. — Он прищурился. — Чуть выше, чуть ниже. Да. Лучше и быть не может.

Проведя еще несколько секунд в задумчивом созерцании, он начал мерить шагами холл, любезно поддерживая разговор, словно я была горячей сторонницей всех его действий.

— Раз, два, три, четыре, пять… хотя вам не кажется ли, мисс Воген, что шаг у меня больше двенадцати дюймов?

— Куда больше. — Мне в голову пришла ужасная идея, от которой я не на шутку забеспокоилась. — Скажите, мистер Пембертон, — переведя дыхание, спросила я, — вы случайно не агент по продаже недвижимости?

— Силы небесные, конечно же нет. Неужели похож?

— Понятия не имею. Даже не догадываюсь, как должен выглядеть агент по продаже недвижимости.

— Могу рассказать. Это джентльмен устрашающего вида с длинным носом, которым он вынюхивает запахи трухлявого дерева. Вот как у вас тут. И с большими глазами, которыми выискивает просевшие балки. — Встав на цыпочки, он ткнул пальцем в дубовые перекрытия, и, блеснув в луче солнечного света, древесная труха посыпалась на пол.

— Но вы себя ведете именно так!

— Чушь. — Теперь он смотрел наверх, где тянулась узкая галерейка для менестрелей, украшенная изысканной деревянной резьбой; там же была ниша, в которой висел портрет одного из наших предков. — Я бы сказал, что она довольно шаткая. Стоит чуть нагрузить, и все рухнет. Кроме того, мисс Воген, у агента по недвижимости при себе куча разных штучек, с помощью которых он измеряет и оценивает все подряд. Уклоны, уровни — и вас заодно.

— Значит, на самом деле вы не агент по недвижимости. Но почему же вы вообразили, что этот дом выставляется на продажу? — От жестокой реальности слов «на продажу» голос у меня дрогнул. Впрочем, незнакомец этого не заметил. Он откровенно расхохотался — и в другое время я бы сочла этот взрыв смеха даже привлекательным. Затем бросил фразу в свой адрес, которую неподготовленному слушателю было не понять:

— Знаете, в свое время я тоже так считал. Когда речь зашла о цене, я подумал — она, видимо, предполагает, что я куплю это со всеми потрохами.

— О цене? — переспросила я. — Цене чего?

Но он снова не обратил на меня внимания. Не специально, а потому, что был занят своими размышлениями. Затем пожал плечами, осмотрелся и на этот раз без улыбки обратился ко мне:

— Не напрягайтесь, мисс Воген, не ломайте себе голову. Мысль о покупке вашего имущества никогда не посещала меня. Даже в самых необузданных мечтаниях. Вернее, не могу не уточнить… — он сделал паузу, — в кошмарах.

— В таком случае, — я решительно преградила ему путь, — прежде, чем вы сделаете еще хоть шаг, я должна потребовать от вас объяснения цели вашего визита.

— «Объяснения цели моего визита». — Он повторил мои слова, как любил делать мистер Бэкхаус, директор школы, имея дело с особенно тупыми учениками. — Ох, да бросьте, мисс Воген. Не вижу смысла отвечать на ваш вопрос. Кроме того, говорить я буду с вашей матерью.

— Но впустила-то вас я.

— Да, конечно, именно вы. Но если это вас беспокоит, — он развернулся, — я вполне могу подождать ее и за дверью.

— Не стоит, — выдавила я. — Конечно, не стоит.

— Ну что ж, — заявил он, — будем считать, что с этим мы покончили. Вам придется сдержать любопытство до возвращения вашей матери. Уверяю, у вас нет повода для беспокойства. Откровенно говоря, то, что у меня на уме, поможет вам содержать дом. Как вам это нравится? — И он улыбнулся мне, как добрый дядюшка капризному ребенку.

Не знаю, чем он расположил к себе, но я приняла протянутую руку. У него было твердое, уверенное и приятное рукопожатие. И когда он сказал:

— Значит, мы договорились? — я невольно повторила последнее слово:

— Договорились.

Затем, миновав арку в конце холла и повернув налево, я провела его в гостиную.

— Садитесь, — предложила я. — Кресла довольно шаткие, но удобные. — После чего заторопилась на кухню, чтобы скрасить мой нелюбезный прием хотя бы горячим чаем.

Когда я доставила поднос в гостиную, мистер Пембертон стоял у открытого французского окна. Наша гостиная была самым привлекательным помещением в доме. Она тянулась едва ли не по всей его длине, так что из окон на западной стороне была видна подъездная аллея, а с юго-восточной стороны открывался вид на чудесную цветущую долину, залитую золотистыми лучами, а когда к концу дня солнце склонялось к горизонту, долину заполняли величавые торжественные тени, отброшенные холмами Южного Даунса. На ту же сторону выходил и сад, а за стеклянной дверью, расположенной меж окон, начинались полукруглые ступени, которые вели к пруду с водяными лилиями и к Тропе мисс Миранды.