— Ваш удивительный сад вызывает искренний восторг, — заметил мистер Пембертон. — Кто им занимается?

— Все мы понемногу. — Я поставила поднос на широкий подоконник и налила ему чашку. Он взял ее, не отходя от окна. Я видела, что в его глазах было неподдельное восхищение скромной красотой нашего старомодного сада — зеленые посадки «Гордости Лондона» с их прямыми стеблями и розовыми пушистыми бутонами, прихотливо вьющиеся тропинки, трещины которых заросли изумрудным мхом, пруд, от берега до берега заросший ковром водяных лилий. Но я не сомневалась, что он не просто упивался этой красотой.

— Словно возвращаешься на пару столетий. Потрясающе! Просто чудо!

Я слушала, как струйки фонтана в центре пруда что-то шептали, разбиваясь о блестящие кожистые листья кувшинок. Порой в разлетающихся каплях отражалось солнце и возникали мгновенные радуги, которые столь же стремительно исчезали. Родившееся было беспокойство столь же быстро покидало меня.

Теперь я испытывала удовольствие, видя, с каким наслаждением он рассматривает сад; взгляд его остановился на небольшой груде камней, увенчанной плоской плитой, надпись на которой была недоступна прочтению. Время и погода Дервент-Лэнгли окончательно стерли ряд букв, но сохранилась дата — 1609 год.

Мы с Таней называли эту плиту «солнечными часами, которые не были часами». Ибо плита здорово смахивала на солнечные часы, но ее положение не позволяло определять время и, кроме надписи в углу, на ней не было никаких следов цифр.

Я ждала, что мистер Пембертон спросит меня, что это за штука, и приготовилась выдать ему привычную тираду — на самом деле никто не знает, что это такое, но вся груда камней покоится тут с незапамятных времен. Ныне она не служит никакой цели — и, хотя под основанием сохранились остатки какого-то ржавого механизма, он давно вышел из строя. Но его взгляд неторопливо проследовал дальше.

— Скажите, мисс Воген, — сделав глоток чая, он кивнул на дальний конец сада, — что это там такое, ради Бога? Смахивает на крытую мощеную тропу. Но с тем же успехом она могла быть и частью лоджии.

— Ах, это. — Я улыбнулась, ибо он спросил об одном из моих самых любимых мест. — Это ведет прямо к реке. И называется Тропа мисс Миранды.

— Ах да. Ваша мать упоминала о ней. — Он запустил руку в карман брюк и извлек кожаную записную книжку. Из кармашка на ее задней стороне он вынул тоненькую пачку писем. Я мгновенно узнала крупный своеобразный почерк матери. Не вызывал сомнений и снимок Холлиуэлла, потому что прошлым летом я сама его сделала. — Во втором письме. Совершенно верно. Какая-то история с привидениями, не так ли?

Я подтвердила, а мистер Пембертон выразил надежду, что сейчас привидение нас не побеспокоит, на что я заверила его, что нет, не побеспокоит, ибо оно появляется лишь в тех случаях, когда дому угрожает какая-то опасность. В ответ он отпустил одну из саркастических шуточек, на которые был большой мастер, что дому именно сейчас угрожает опасность — от древесных жучков и трухлявых стропил. У меня вертелся на языке вопрос, не представляет ли он одну из тех фирм, что заменяют трухлявые конструкции старых домов в обмен на право пользоваться им для своих целей. Но поскольку мы заключили перемирие, я лишь сдержанно усмехнулась.

— В таком случае расскажите мне о мисс Миранде. Я вижу, что вы прямо умираете от желания.

— В общем-то рассказывать почти нечего. С одной стороны, она была очень красивой. На галерее висит ее портрет — к сожалению, кисти неизвестного художника. Она уже давно тут не появлялась. Вроде ее видели, когда «круглоголовые» [7]окружили эти места. И еще в год ужасного пожара. Говорят, она появлялась в 1609 году во время зимнего наводнения, когда хлынула огромная приливная волна и Дервент размыл берега. Но это происходит не чаще раза в столетие.

— Понимаю. Она является лишь во времена тяжких испытаний. — Мистер Пембертон налил себе еще чашку чая. — И все же кем она была?

— Дочерью владельца этого дома. Думаю, кем-то из моих предков. Отец растратил ее деньги и хотел, чтобы она вышла замуж за богатого соседа.

Мистер Пембертон хмыкнул и сделал глоток. Он слушал меня, не прерывая.

— Но она… мисс Миранда… влюбилась… в юного рыбака. Люди говорили, что он подрабатывал контрабандой.

— Люди с романской кровью в жилах умеют устраиваться.

— Как бы там ни было, мистер Пембертон, ему все сочувствовали. Но в любом случае, был ли он контрабандистом или нет, семья мисс Миранды ее не одобряла.

— Еще бы.

— Так что они встречались тайно. Он спускался по реке и швартовался у берега. Если угрожала опасность, она подавала ему сигнал фонарем. Они встречались на этой крытой тропе. Если он не мог явиться, то передавал ей послание через бродячего лудильщика, и она мчалась на свидание верхом. Как-то он не появлялся несколько недель и вообще не давал о себе знать. Глубокой ночью она оседлала коня и поскакала на берег. И здесь она узнала, что он убит, застрелен стражниками. На обратном пути конь мисс Миранды попал в промоину в меловых скалах, и она сломала себе шею.

— Я бы сказал, грустная история. А что стало с ее бедным безденежным папашей? Насколько я понимаю, он так и не заполучил богатого зятя? Или у него была, еще одна симпатичная дочка?

— Нет. Только младший брат, вот и все.

— Но отец скончался отнюдь не в долговой тюрьме, если таковые существовали?

— Конечно же нет. Мисс Миранда оставила завещание, где пожелала быть похороненной на Тропе, и во время ее погребения был обнаружен клад контрабандистов.

Мистер Пембертон недоверчиво хмыкнул:

— Скорее всего, эта семейка сама занималась контрабандой. Они выдумали эту историю лишь для того, чтобы объяснить богатство, которое никак не могло оказаться на заднем дворе уважаемого землевладельца.

— Может, и так, — сказала я. — Тут многие занимались такими делами.

— Так что у вас, моя дорогая учительница, в жилах течет кровь контрабандистов.

Он коснулся моей руки и улыбнулся, а я улыбнулась ему в ответ. Тут же он снова забыл обо мне, поглощенный тем, что привело его сюда.

— Хотя в любом случае, — вскинулся он, — это в каком-то смысле подтверждает достоверность данной истории…

Больше я его не слушала. Я даже не смотрела на него. Чтобы лучше соображать, я прикрыла глаза руками. Теперь-то я все поняла. Словно наконец уловила смысл неясных намеков и сложила воедино куски головоломки. Последним из них было это случайное замечание — оно-то и стало ключом к разгадке.

— Пембертон, — переведя дыхание, тихо сказала я. — Николас Пембертон. — Это имя горело большими буквами перед моими закрытыми глазами, словно на большом киноэкране. Вот где я раньше встречала его. В широковещательных анонсах перед началом фильма. Я распахнула глаза. И громко произнесла:

— «Муха в янтаре». Так назывался тот фильм. А вы Николас Пембертон. Тот самый Николас Пембертон, режиссер фильма. Но, что вы здесь делаете, мистер Пембертон?.. — И прежде чем прозвучал вопрос, я уже сама нашла ответ. — Теперь-то я поняла. Я вспомнила статью в газете. Вы готовитесь ставить новый фильм по роману о том времени… «Лунные всадники», не так ли? — Я с трудом говорила. Казалось, что у меня дрогнул пол под ногами. — И ищете место для натурных съемок, да?

— Да.

— Какой-то старый дом?

— В сущности, я уже нашел его.

—  Этот?

— Да.

— Вы хотите сказать, что вам нужен этот дом? Наш дом?

— Откровенно говоря, в этом и заключается идея.

— И вы хотите именно здесь разместить съемочную группу?

Он кивнул.

— Получив дом в полное распоряжение?

— Да.

Я с трудом перевела дыхание. Мне казалось, что легкие превратились в старый ржавый насос и воздух поступает в них маленькими порциями, словно вода с глубины.

— Мистер Пембертон, вы должны понять, что об этом не может быть и речи. Мы здесь живем. Это наш дом и скорее всего, мы не сможем ужиться со съемочной группой. Я должна сказать вам об этом прямо и недвусмысленно. Так что вы впустую теряете время. Моя мать скажет вам, то же самое. — Я решительно взяла поднос, дав понять ему, что разговор окончен, но чашки так задребезжали, что мне пришлось поставить его обратно.