Ибн Вазиль провел Жана-Пьера в поме­щение с высокими потолками. У окна сто­ял скромный письменный стол, заваленный всевозможными свитками. Справа у стены располагались полки из темного дерева, на которых также лежало множество фолиан­тов и пергаментов. У противоположной сте­ны стояла массивная кровать, рядом с ней маленький столик. Чего на нем только не было: сосуды из глины и дерева, тоненькие трубочки из стекла и металла, маленькие медные плошечки и самые разные инструмен­ты

Ибн Вазилъ приказал Жану-Пьеру лечь на кровать. Внимательно осмотрел раны юноши на запястьях и ногах. Затем расстегнул кам­зол и осторожно приподнял грязную повязку на раненом плече. Но более всего не понравилась ибн Вазилю рана на груди Жана-Пьера, подоб­ная темно-красному острову в центре беловато-желтого озера гноя.

—   

Разве ж не сказано в вашей Библии: «Кто с мечом придет, от меча и погибнет»?

Лекарь достал два маленьких пузырька из ящика, наполненных целебными эссенциями. Одну такую эссенцию он и вылил на рану юно­го барона. Жана-Пьера ожгло, как огнем. Но боль утихла, когда лекарь смазал края раны чистейшим маслом. Арабский врач протянул льняную повязку рыцарю.

—  

Придерживай ее на ране.

Мягкая перина, оставленная на далекой ро­дине, была бы Жану-Пьеру де Вуази куда лю­безней, чем жесткое ложе лекаря. Но лежал он, несмотря на это, все равно удобно. Един­ственное, что печалило юношу сейчас, было то, что он как беспомощное дитя, пред врагом веры своей, полностью отданный ему в руки. Отчего мусульмане столь человечно обраща­ются с ним? И можно ли им доверять? Но ведь владыка Туниса уже отправлял к Людовику

гонцов с известием, что охотно принял бы хри­стианство, если не увидит в этом для себя никакого урона. И что ждет его, Жана-Пьера, оказавшегося в заложниках? Одно ясно: сопро­тивляться не имеет смысла. Чем поможет его королю героическая смерть глупца?

В этот момент в покои вернулся лекарь с помощником. Тот нес тонкий серебряный под­нос с двумя стаканами и бутылью зеленого стекла.

—     

Что это?

—     

Настойка из опия,

С этими словами лекарь ибн Вазиль поднес стаканчик к губам своего пациента. Лекарство оказалось горьким.

—     

Три тысячи чертей, что это?

Лекарь спокойно заметил:

—     

Я не собираюсь отравить тебя. Я стал врачом, чтобы исцелять людей и охранять жизнь. Ибо жизнь

—   

Мне не нужно ничего от боли, и спать я не собираюсь...

—   

Конечно, нет,

И через несколько минут все поплыло перед глазами Жана-Пьера. Словно издалека доносил­ся до него голос лекаря, что-то говорившего своему помощнику. А потом Жана-Пьера заво­локло туманом.

Давайте перенесемся в эпоху ХП-ХШ веков. На юге сегодняшней Франции, в Провансе и Лангедоке, появилось новое религиозное дви­жение, захватившее большую часть страны, а также Италию, Каталонию и Германию. Ката­ры, или альбигойцы (то есть «чистые», «совер­шенные»), представляли собой нечто абсолютно необычное. Основной идеей их учения было то,

что Бог является Духом и абсолютной любо­вью, совершенной, неизменной, справедливой и вечной. Злое, дурное начало не коснется такой любви уже никогда. Логическим выводом из этого было то, что и все творения Божьи могут быть лишь совершенны, неизменны, справедли­вы и добры, как и источник, из которого они произошли.

Наш же мир, наоборот, казался катарам чем-то преходящим, несправедливым и несо­вершенным. Принцип смерти действовал все­гда и повсюду. Земной мир, следовательно, являлся не божьим, а дьявольским творением. Только незримое — человеческая душа — име­ло божественное происхождение. И эта точка зрения была очень близка идеям ордена там­плиеров.

Тамплиеры действительно тесно пересека­лись с катарами. Более того, огромное множе­ство владений храмовников находилось как раз на территории Лангедока.

А еще все мирские и церковные деяния были для катаров делом рук самого дьявола, сатаны. Кстати, Рим ежедневно давал им возможность все более увериться в справедливости подоб­ного предположения. Папа римский, называв­ший себя наместником Христа на земле, срав­нивался катарами — из-за безнравственного поведения, постоянных интриг и убийств — с наместником дьявола. В целом ряде стран все это привело к движению «прочь-от-Рима».

Святой престол в Риме углядел в этом вы­зов для себя. Папа Иннокентий III призвал к крестовому походу: христиане должны были

бороться против христиан — безжалостно, кро­ваво и очень жестоко.

В 1209 году огромная армия крестоносцев потянулась в поход на Лангедок. Из Бургундии и Лотарингии, земель Рейна, из Австрии и Венг­рии, Словении и Фрисланда шли полки. Армию мародеров и разбойников возглавлял фанатич­ный священник, архиепископ Арнольд Кито, в развевающейся монашеской рясе. Епископы, аббаты и монахи слепо следовали за ним, а в обозах крестоносцев ехали маркитантки, всегда готовые приласкать солдат после трудов правед­ных.

Великолепный город Безье стал первой жерт­вой орды мародеров и убийц. Их фанатизм не знал границ, а убивая без конца, солдаты на­деялись заслужить прощение грехов. С криком: «Убивайте всех, Бог сам отыщет невиновных!» — епископ Реджинальд Монперу приказал казнить вместе с катарскими «еретиками» самых что ни на есть «правоверных» католиков, а также всех женщин, детей и стариков. И даже своих со­братьев священников, проповедовавших в горо­де. Безье погиб в пламени гигантского костра.