Построенный еще во времена готов, Кар­кассон (в Аквитании и Лангедоке его называли Каркассона) был следующей целью разъяренной орды под окровавленным крестом. Король Ара­гонский, тесть герцога Лангедока Рамона-Роже, хотя сам и не имел никакого отношения к ката­рам, вместе с войском пришел через Пиренеи, чтобы помешать творимой несправедливости. Однако и ему не удалось сдержать наступление захлестнутых фанатизмом крестоносцев.

В результате предательства Рамон-Роже по­пал в ловушку. Город во время продолжитель­ной осады страдал от голода, жажды и эпиде­мий и, казалось, уже был готов к сдаче.

Наутро, после пленения Рамона-Роже, ожи­далась передача ключей от крепостных ворот. Но в городе стояла мертвая тишина. Не было видно стражей на воротах, жутью веяло от за­таившего дыхание города. Каркассон словно вымер. Глухо отдавались шаги завоевателей в узких переулках, мертвецкий покой воцарил­ся в замке. Архиепископ Арнольд Кито и его спутники поначалу растерялись: как же такое возможно, что весь (!) народ смог за ночь бес­следно исчезнуть из огромного города?

Но в конце концов всякой тайне находится объяснение. Горожане смогли спастись из оса­жденного города по подземным штольням и пе­реходам. Только пять сотен стариков остались в городе, спрятавшись по подвалам. Все они были согнаны на центральную площадь перед собором. Одни клялись в том, что никогда не имели никакого отношения к еретикам. Другие были сожжены на огромном костре, а Арнольд Кито отслужил хвалебную мессу. Коротко гово­ря, «Те  deum».

Каркассон издавна стал участником мно­гочисленных мифов и сказаний. Очень давно ходил слух об этих местах, что вестготы короля Алариха в 410 году, после падения Рима, до­ставили в Каркассон часть сокровищ из храма Соломона. Среди всего прочего говорилось и о семисвечной миноре, когда-то захваченной в Иерусалиме императором Титом. Так, может

быть, катары как раз и были хранителями час­ти иерусалимских святынь, которыми так ин­тересовались в свое время тамплиеры эпохи Гуго де Пайена?

С давних пор авантюристы всех мастей меч­тали о сокровищах катаров. Поиски концентри­ровались при этом на тех местах в Пиренеях, в которых когда-то располагались крепости ере­тиков. Тридцать лет альбигойцы защищали эти стены, тридцать лет охраняли свои загадочные сокровища.

В 1244 году все было кончено. Папская ар­мия окружила гору и крепость Монсегюр. Им­ператор Фридрих II, как гласят слухи, хотел было поспешить на помощь к осажденным. Но он все равно опоздал бы. В первые ночи марта 1244 года осаждавшим удалось — вновь в ре­зультате предательства — подобраться к самой вершине. Постовые катаров были убиты. Альби­гойцам было дано четырнадцатидневное пере­мирие. А потом они должны были или публично отречься от своих еретических заблуждений, или подвергнуться публичной казни — сожже­нию. Пьер-Роже Мирепуа, маршал и защитник крепости, мог, получив оплату за свои труды, беспрепятственно уехать прочь из Монсегюра.

В ночь перед сдачей крепости происходили весьма странные события. Четверо альбигой­цев, закутанных в шерстяные плащи, по кана­там спустились с отвесной скалы. Они прекрас­но понимали, что, если враги обнаружат их, это грозит смертью всем осажденным. Легенда Монсегюра гласит, что в ту ночь они доставили в надежное убежище главное сокровище ката­

ров. Причем, судя по всему, убежище было так или иначе связано с орденом тамплиеров.

Дело в том, что с самых первых дней своего существования тамплиеры поддерживали тес­ные отношения с катарами, особенно с урожен­цами Лангедока. И если слухи о том, что один из основателей ордена храма был катаром, не совсем правдоподобны, то относительно четвер­того по счету великого магистра ордена, Бер­трана де Бланшфора, никаких сомнений быть не может: он и в самом деле был выходцем из семьи катаров. Судя по рукописям, датируемым началом войн против катаров, очень многие из альбигойцев пополнили ряды тамплиеров.

Но было еще одно странное событие в по­следнюю ночь Монсегюра: тамплиеры, прини­мавшие более чем пассивное участие в осаде крепости (великий магистр счел необходимым прояснить позицию ордена, объявив, что на­стоящими крестовыми походами могут считать­ся только походы против сарацинов), собрались на тайную сходку.

У палаток храмовники поставили длинный стол, накрытый белыми скатертями. На нем стояли три серебряные семисвечные миноры. В самом конце стола лежал человеческий череп. В трепещущем свете свечей казалось, что его пустые глазницы оживают. Напротив черепа лежала раскрытая книга.

Пять рыцарей-храмовников окружали стол. Все ждали. Поднялся полог одной из палаток, и юный тамплиер вывел оттуда одетого во все белое человека. Вернее, женщину, несшую в

руках посох. Посох был сделан из золота, две змеи обвивали его — одна из слоновой кости, а вторая из эбенового дерева. Навершие посо­ха заканчивалось орлиными головами. Первая орлиная голова захватывала клювом змеиную голову из слоновой кости, второй орел клевал змею из эбенового дерева. Юный тамплиер под­вел жрицу к изголовью стола, где посох и был торжественно возложен.

—    

Распятие, — раздался голос жрицы. — Распятие обернется пеленой! Пелена приимет кровь... Святая Кровь всегда в пелене. Знание о последней тайне опасно.

Тамплиеры возложили руки на череп и опус­тились на колени. Затем магистр протянул ка­ждому по очереди посох для поцелуя, и рыцари молча поднялись на ноги.

Когда закончилось временное перемирие, ка­тары отказались отречься от собственной веры. Крепость была взята штурмом, две сотни ере­тиков согнаны к подножию горы и сожжены.

Вязанки дров пропитали смолой. Несколь­ко солдат-крестоносцев приковывали «чис­тых» и их последователей к столбам. Те читали молитву: «Paire  Sant,  Dieu dreiturier dels bons esperits».

В ответ на молитву «чистых» священ­ники в черном, по пятам следовавшие за ар­мией «крестоносцев», запели псалом, ставший гимном всех Крестовых походов: «Veni Spirite Sancti» — «Явись, Дух Святой».

Епископ сам бросил первый факел в костер. Солдаты последовали его благостному примеру. Но огонь не разгорался. Прошло мучительно

долгое время до того, как треск искр и хворо­ста слились в ровный гул, соломенные жгуты завились огненными змеями, заколебались, как водоросли в речной воде...

Только в 1960 году там, где сегодня у под­ножия горы начинается дорога к крепости, на Камп де Крема, «Поле Сожженных», «мучеников чистой христианской любви», поставили памят­ный камень.

С уничтожением катаров, одного из серь­езнейших внецерковных движений Средневе­ковья, их вера надолго исчезла из сознания европейцев. Намного позже какие-то ее крохи подхватили последователи протестантства. Лю­ди следующих веков видели в крестовом походе против катаров ужаснейший пример церков­ного фанатизма. И до сих пор живет миф о таинственных сокровищах этих людей.

Золото, драгоценные камни? Вряд ли. По­добные ценности забрал, уходя, граф Мирепуа. Так что же хранилось в крепости с молчаливого согласия обитавших в Монсегюре людей?

Еще сегодня многие хотели бы верить, что правдивы древние слухи: катарское сокровище есть не что иное, как Святой Грааль, а Монсегюр идентичен Мунсальвашу, крепости Грааля. И тот все еще хранится где-нибудь в крепо­сти.

Но как бы завлекательно все это ни звучало, катары Граалем никогда не владели. Легенды о сокровище альбигойцев из Монсегюра возник­ли в более позднее время. А близость назва­ний Монсегюр и Мунсальваш имеет отдален­ное сходство, а не этимологически доказуемую

идентичность. Сходство названий существует также и с другими горами. Известнейший то­му пример — испанская гора Монсеррат. Мо­настырь в горном массиве к северо-востоку от Барселоны тогда тоже можно было бы назвать замком Грааля.

Так, может, это был не Грааль, а... истинная плащаница Христа?