Было, конечно, время, когда все было по-иному.

В те дни, когда они впервые подписали контракт, не было ничего, кроме команды. Но те дни прошли давным-давно; теперь это была не просто команда корабля. Контракт не возобновлялся уже много лет, а все продолжали летать, как люди, которые имеют право на это. И вот, сидя на полу, я думал, что мы, наконец, добились того, о чем мечтали, — мы, оборвыши в латаном-перелатанном корабле. Я был горд и радовался не только за себя, но и за Хэча, Блина, Дока, Фроста и всех остальных.

Наконец я собрал бумаги, сунул их снова в ящик и попытался сделать запись в журнале, но от усталости не хватило сил писать, и я лег спать, что и надо было сделать с самого начала.

Но как я ни устал, я уже в постели стал думать, велика ли силосная башня, и попытался прикинуть, сколько из нее можно выкачать шашек. Я дошел до триллионов, а дальше прикидывать не было толку — все равно точного числа не определишь.

Дело предстояло большое — такого у нас никогда не было. Нашей команде, даже если бы мы работали каждый день, понадобилось бы пять жизней, чтобы опустошить башню. Нам придется создать компанию, нанять юристов (предпочтительно, способных на любое грязное дело), подать заявку на планету и пройти через прочую волокиту, чтобы прибрать все к рукам.

Мы не могли позволить себе упустить такое дело меж пальцев из-за своей непредусмотрительности.

Не знаю, как остальным, а мне всю ночь снилось, будто я брожу, утопая по колено, по морю новеньких хрустящих банкнотов.

Наутро Док не появился за завтраком. Я пошел к нему и обнаружил, что он даже и не ложился. Он полулежал на своем старом шатком стуле в амбулатории. На полу стояла пустая бутылка, другую, тоже почти пустую, он держал в руке, свисавшей до самого пола.

Я страшно разозлился. Док знал наши правила. Он мог пьянствовать беспробудно, пока мы находились в космосе, но после приземления требовались рабочие руки, да и надо было следить, чтобы на планетах не подцепить незнакомые болезни, так что ему вменялось в правило не напиваться.

Я вышиб у него из руки бутылку, взял его одной рукой за шиворот, а другой — за штаны и поволок в камбуз.

— Я хочу, чтобы ты протрезвился, — сказал я Доку, — у нас каждый человек на счету.

Хэч пригнал своих, а Фрост собрал всю команду вместе и приладил блок с талями, чтобы начать погрузку.

Мы отправились сразу после завтрака. Мы собирались погрузить на борт как можно больше машин, а все пространство между ними забить шашками.

Мы прошли по коридорам в зал, где были машины, и, разбившись по двое, начали работу. Все шло хорошо, пока мы не оказались на середине пути между зданием и кораблем. Мы с Хэчем были впереди и вдруг увидели, как футах в пятидесяти от нас что-то взорвалось….

Мы стали как вкопанные.

— Это Док! — завопил Хэч, хватаясь за пистолет.

Я успел удержать его.

— Не горячись, Хэч.

Док стоял у люка и размахивал ружьем.

— Я мог бы снять его, — сказал Хэч.

— Спрячь пистолет, — приказал я.

Я пошел один к тому месту, куда Док послал пулю.

Он поднял ружье, и я замер. Если бы он даже промахнулся, то разрыв его пули мог бы располосовать меня надвое.

— Я брошу пистолет, — крикнул я ему. — Я хочу поговорить с тобой.

— Ладно. Скажи остальным, чтобы подали назад.

Я обернулся и сказал Хэчу:

— Уходи отсюда. И уведи всех.

— Он свихнулся от пьянства, — сказал Хэч. — Не соображает, что делает.

— Я с ним управлюсь, — постарался сказать я твердо.

Еще одна пуля Дока взорвалась в стороне.

— Двигай, Хэч, — сказал я, не решаясь больше оглядываться. Приходилось не спускать с Дока глаз.

— Порядок, — крикнул, наконец, Док. — Они отошли. Бросай пистолет.

Медленно, чтобы он не подумал, будто я стараюсь подловить его, я отстегнул пряжку, и пистолет упал на землю. Не отрывая от Дока взгляда, я пошел вперед, а по спине у меня мурашки бегали.

— Дальше не ходи, — сказал Док, когда я почти подошел к кораблю. — Мы можем поговорить и так.

— Ты пьян, — сказал я ему. — Я не знаю, к чему ты все это затеял.

— Я полупьян. Если бы я был совсем пьян, мне было бы просто все равно.

— Что тебя гложет?

— Благопристойность, — сказал он, фиглярствуя, как обычно. — Я говорил тебе много раз, что я могу переварить грабеж, когда дело касается всего лишь урана, драгоценных камней и прочей подобной чепухи. Я могу даже закрыть глаза на то, что вы потрошите чужую культуру, потому что самой культуры не украдешь — воруй не воруй, а культура все равно останется на месте и залечит раны. Но я не позволю воровать знания. Я помешаю тебе сделать это, капитан.

— А я по-прежнему уверен, что ты просто пьян.

— Вы даже не представляете себе, что нашли.

— Ладно, Док, — сказал я, стараясь гладить его по шерстке, — скажи мне, что мы нашли.

— Библиотеку. Может быть, самую большую, самую полную библиотеку во всей Галактике. Какой-то народ потратил несказанное число лет, чтобы собрать знания в этой башне, а вы собираетесь забрать их, продать, рассеять. Если это случится, библиотека пропадет, и те обрывки, которые останутся, потеряют свое значение. Библиотека принадлежит не нам. И даже не человечеству. Такая библиотека может принадлежать только всем народам Галактики.

— Послушай, Док, — умолял я, — мы трудились многие годы — ты, я, все мы. Потом и кровью мы зарабатывали себе на жизнь, но нас преследовали неудачи. Сейчас появилась возможность сорвать большой куш. Подумай об этом, Док… у тебя будет столько денег, что их вовек не истратишь… их хватит на то, чтобы пьянствовать всю жизнь!

Док направил на меня ружье, и я подумал, что попал как кур во щи. Но у меня не дрогнул ни один мускул. Я стоял и делал вид, будто мне не страшно.

Наконец он опустил ружье.

— Мы варвары. В истории таких, как мы, было навалом. На Земле варвары задержали прогресс на тысячу лет, предав огню и рассеяв библиотеки и труды греков и римлян. Для них книги годились только на растопку и подтирку. Для вас этот большой склад знаний означает лишь возможность быстро зашибить деньгу. Вы возьмете ученое исследование жизненно важной проблемы и будете давать его напрокат в качестве годичного отпуска, который можно провести за шесть часов, вы…

— Избавь меня от лекции, Док, — устало сказал я. — Скажи, чего ты хочешь.

— Я хочу, чтобы мы вернулись и доложили о своей находке Галактическому Комитету. Это поможет загладить многое из того, что мы натворили.

— Ты что, монахов из нас хочешь сделать?

— Не монахов. Просто приличных людей.

— А если мы не захотим?

— Я захватил корабль, — сказал Док. — Запас воды и пищи у меня есть.

— А спать-то тебе надо будет?

— Я закрою люк. Попробуйте забраться сюда.

Наше дело было швах, и он знал это. Я испугался, но сильнее было чувство досады. Многие годы мы слушали его болтовню, но никто и никогда не принимал его всерьез. А теперь вдруг оказалось, что говорил-то он всерьез.

Я знал, что переубедить его невозможно. И на компромисс он не пойдет. Если говорить откровенно, никакого соглашения между нами быть не могло, потому что соглашение или компромисс заключаются между людьми добропорядочными, а какие мы добропорядочные? Даже по отношению друг к другу. Положение было безвыходное, но Док до этого еще не додумался. Он поймет это сразу, как только немного протрезвится и подумает.

Одно было ясно: в таком положении он продержится дольше нас.

— Позволь мне вернуться, — сказал я. — Я должен потолковать с ребятами.

Мне кажется, Док только сейчас сообразил, как он далеко зашел, впервые понял, что мы не можем доверять друг другу.

— Когда вернешься, — сказал он мне, — мы все обмозгуем. Я хотел бы иметь какие-нибудь гарантии.

— Конечно, Док, — сказал я.

— Я не шучу, капитан. Я говорю совершенно серьезно. Я дурака не валяю.