Выдался однажды погожий мартовский денек. Я сидел в траншее с автоматом в руках и смотрел на. поле с «ромашками», запорошенное снегом, который сверкал слепящими искрами.

Любил я дома в такие дни ходить на лыжах в лес. Идешь по снегу, а вокруг елочки в нарядных шапочках и шубках. За ними стыдливо прячутся голые березки. Вздрогнешь от неожиданности, если из-под куста выскочит косой и пойдет отмеривать сажени. Или, разрывая тишину хлопаньем мощных крыльев, вырвется из-под снега стая краснобровых красавцев, обдав лицо снежной изморозью.

До слуха донесся надрывный вой моторов. В стороне от нас показалась тройка пикировщиков с крестами. «Только вас и «не хватало», - вырвалось у меня. Но не чувствуя еще беды, направился к сидевшим у костра десантникам.

А пикировщики разворачивались. Все заметили, как один отвалил от остальных и направился прямо к нам. Его намерение поняли сразу. Бросились в разные стороны. Укрыться где-либо было поздно. Я лег на тропинку, протоптанную у дома. На миг поднял голову, и будто пахнуло в лицо огнем. Огромный юнкере с паучьими крестами на крыльях и фюзеляже на секунду замер, точно споткнулся, и, хищно изогнувшись, оглушая окрестности воющим звуком, почти отвесно стал падать вниз, на меня. И тотчас что-то тяжелое с тупым чугунным стуком упало рядом со мной. Земля от удара дрогнула. Меня подняло, перевернуло на спину, на лицо обрушилась снежная лавина. Земля снова дрогнула, раздался страшный взрыв. Неодолимая сила подхватила меня, подняла на невидимый гребень и швырнула вниз.

Очнувшись, никак не мог понять, где я. На спину сверху падало что-то тяжелое. Сильно болел локоть правой руки, из носа шла кровь, правое ухо заложило. До тошноты воняло сгоревшей взрывчаткой. Тут я и вспомнил все. Оглядевшись, понял, что лежу в глубокой воронке, которая образовалась на месте взрыва бомбы. Со стенок, шурша, продолжал еще осыпаться песок. Тяжело поднялся. Со спины посыпались мерзлые комья земли. В голове стоял шум, а перед глазами радужные круги.

Глянул вверх. На меня с суеверным изумлением смотрел один из десантников, сидевших со мной у костра.

- Ты разве живой?

Все еще удивляясь, он помог выбраться мне из воронки. Боль в локте утихла. Должно быть, ударился о камень, падая с высоты. На трофейной фляжке, висевшей на поясе, обнаружил дыру с трехкопеечную монету. Не подвела меня вера в свою неуязвимость. Жив остался! Даже не взорвался на запалах от собственных гранат, лежавших в гранатной сумке. А вполне мог бы, упади я этими красивыми на вид медными трубочками на камень.

О планах и замыслах командования нам, десантникам, приходилось узнавать уже во время боя или после. Но на этот раз информация о предстоящей операции просочилась через штабные заслоны раньше. Предстояло захватить деревню Куракино, которая клином вдавалась в нашу фронтовую линию. Для этой цели командование бригады перебросило в Ключи сильно поредевший первый батальон. Человек полтораста, не больше.

В помощь им из нашего батальона был выделен взвод. В число назначенных попали с ручным пулеметом и мы с Виктором. Честно говоря, не любил я возиться с пулеметом. Никакой тебе свободы. Но такая уж солдатская доля: делать не то, что хочется, а то, что нужно. Первому батальону и нам предстояло пройти по снежной целине километра четыре, выйти к деревне и захватить ее.

Вышли, как только стемнело, выслав вперед человек двадцать лыжников. Они выполняли роль разведки и одновременно прокладывали для нас в снегу тропинку. По лыжне, легче было идти. Холодное, почти черное небо с холодными и, казалось, равнодушными звездами раскинулось над нами. В белых маскхалатах, сливаясь со снегом, шли вдоль опушки леса. Несмотря на сильный мороз, пот с нас катился градом. Кроме винтовок, автоматов и гранат у нас на вооружении было четыре ручных пулемета и один «максим» на лыжах.

Выйдя из леса, разделились на две части и пошли в обход деревни с таким расчетом, чтобы по командирским часам, в условленное время, выйти на исходные позиции и по сигналу красной ракеты подняться в атаку.

Наша половина отряда подошла метров на сто к деревне и залегла, ожидая сигнала. И тут случилось непредвиденное: сухо и резко щелкнул одиночный выстрел.

И ночь превратилась в день: взвились ракеты, резанули кинжальным огнем вражеские пулеметы. Среди треска пулеметов слышались стоны раненых. Мы не могли им помочь. Невозможно было даже приподняться. Пляшущий свет от трассирующих пуль выхватывал из темноты то напряженный взгляд десантника, то застывшее лицо убитого. Я лежал, вдавившись в снег, судорожно сжимая в руках пулемет. Были моменты, когда казалось - не выдержу, встану во весь рост и брошусь под огненные струи.

Вскоре за деревней, в тылу у фрицев, слабой, красноватой звездочкой загорелась ракета. Грозное «ура», ширясь и нарастая, покатилось лавиной на деревню.

Гитлеровцы, стянувшие все силы против нашей позиции, не ожидали удара с тыла. Они на какой-то миг прекратили огонь. Этого нам только и нужно было.

- Вперед, в атаку, ура-а! - подали команду наши командиры.

Мы вместе с Виктором, срывая в крике голосовые связки, рванулись вперед, ведя огонь -он из автомата, я из пулемета. Пулемет бился в моих руках, как пойманная птица. Поводя слегка- стволом, я бил короткими очередями по смутно метавшимся среди деревенских изб фигурам фашистов.

Бой скоро закончился. Лишь в отдельных местах, откуда фашистам не удалось бежать, происходили короткие, яростные схватки.

Пленных в этом бою не было, как, впрочем, и в последующих. Жителей не было тоже. На случай контратаки немцев мы организовали круговую оборону. После немцев на улице и во дворах остались трупы, повозки с амуницией и фуражом на десятка два обозных лошадей.

Первый батальон остался в деревне, а мы на следующий день вернулись в Ключи. Радость нашей победы была омрачена гибелью товарищей. Из сорока нас вернулось тридцать. Убитые и раненые были и в первом батальоне. Виновник случайного выстрела был убит в числе первых. Но и мертвому ему не было нашего солдатского прощения. Слишком дорогой ценой заплатили мы за его оплошность.

Постепенно и не заметно для себя вживался я в войну, познавал ее далеко не романтический облик. Уже без прежнего содрогания смотрел на кровь и мертвых, на растерзанные до неузнаваемости тела. Не считал чем-то из ряда вон выходящим не поесть два или три дня. О сне и тепле лишь мечтали. Никто не впадал в уныние, и даже шутке место находили. Непревзойденные были у нас по этой части мастера! Чтобы заставить гитлеровцев лишний раз опорожнить пулеметные ленты и контейнеры с минами, шутники пускались на всевозможные уловки: то чучело выставят перед траншеями, то шапки по брустверу разложат, то еще что-нибудь придумают.

Гитлеровцы, обнаружив на нашей передовой что-либо для них непонятное, обычно некоторое время молчали, а потом открывали пальбу из всех видов оружия. Это нам и требовалось. Мальчишество еще играло в нас. Приближалась весна - она, наверное, и была тому виновницей!

Стоял март, но было холодно, словно в феврале. Мы продолжали удерживать деревню и большак. Запомнилась одна ночь.

Я заступил на дежурство. Швыряя в лицо колючим, жестким снегом, сильный ветер гнал по небу рваные тучи. Луна, словно напуганная, робко и боязливо выглядывала из-за туч и тут же скрывалась. А пурга свистела и выла - то басовито и грозно, то тонко и жалобно, словно стонал молодой солдат, раненный по первому разу.,

И вдруг:

- Т-та-та!.. Трах-тах-тах! Ух, ух!..- загремело со стороны станции Вертехово, и небо там осветилось багровым, полыхающим заревом и вспышками ракет. Даль прочертили разноцветные трассы пулеметных и автоматных очередей. Слышался отдаленный гул жестокого боя.

Громыхало часа два, потом все стихло. Утром узнали подробности. Воспользовавшись непогодой, гитлеровцы, вопреки своим правилам, рассчитывая на внезапность и ночное время, напали на десантников, занимавших станцию. Те вовремя обнаружили врага и встретили его как положено. Больше сотни фрицев осталось лежать под сугробами. Наверное, надолго запомнили фашисты, кому удалось унести из-под Вертехова ноги, что такое русский характер.