Наша жизнь пошла по законам военного времени. Днем ходили на занятия в лес, на стрельбище, кололи чучела, лазили через стенки, ночами несли караульную службу. Поначалу доставалось здорово, но несмотря на усталость, с занятий возвращались с песней.

Помкомвзводу чем-то приглянулся наш запевала Кокорев. Помню, любил он после вечерней проминки, перед строем, поучить нас жизни, как он выражался, на сон грядущий. Построил однажды, как обычно, взвод посреди землянки и начал со своего любимого изречения: «Что вы спите на галопе, Макарий бы вас взял!» Склонив повинные головы и опустив глаза долу, мы молча слушали его речь, стараясь не уснуть стоя. Кокорев, чему-то усмехнувшись, встал по стойке «смирно» и спросил:

- Товарищ помкомвзвода, разрешите обратиться!

- Обращайтесь, - остановился тот.

- Скажите, а Макарий тоже был десантником?

Сон наш как рукой сняло. Мы с любопытством ожидали, что ответит помкомвзвода.

- За пустые разговоры в строю - один наряд картошку чистить, товарищ Кокорев, по-лу-чи-те! - ответил с расстановкой помкомвзвода и спокойно продолжал речь.

Тернисты пути-дорожки к сердцу командира, подумал я, с завистью поглядывая на счастливца-запевалу. О таком наряде каждый из нас мечтал. Кухня являлась не последним аргументом в нашей солдатской жизни.

По натуре помкомвзвода был незлым человеком, к тому же еще и отцом двух дочерей. Жалел он нас, но въелась, видно, в него привычка воспитателя-отца.

Мы хорошо понимали, нет людей без изъяна. У каждого что-нибудь есть свое, отличное от всех, поэтому не обижались на него. Индивидуальных особенностей у всех хоть отбавляй, а устав один.

Начались, как нетрудно догадаться, уставные конфликты, посыпались наряды, заполнились места пустовавшей губы.

Готовясь к будущим действиям десанта в тылу врага, мы совершали многокилометровые ночные марши но 40-50 километров. Когда в морозную полночь .раздавалось басовитое «В ружье!» - все через три минуты пулей выскакивали из землянки, одетые по всей форме. Выстроившись повзводно, ждали следующей команды. Хорошо, если слышали: «Разойдись по землянкам!» - радуясь, бежали досыпать. Но вот: «Правое плечо вперед, шагом - марш!» Начинался поход.

Чтобы в походе не отморозить ноги, нам выдавали гусиный жир, для растирания. Я, да и другие, имели на этот счет свое мнение, жир мы употребляли с кашей, считая, что на сытый желудок никакой мороз не страшен. Походы завершались учениями, во время которых один батальон находился в обороне, другой - в наступлении. Где было легче, сказать трудно. Доставалось тем и другим.

В ноябре, по первой пороше, бригада совершила марш в поселок, в сорока пяти километрах от нашего расположения. Шли всю ночь. По дороге, укрываясь от условных самолетов и танков противника, бесчисленное количество раз чертыхаясь, бросались в лес, увязая в снегу и моля бога, чтобы еще «кавалерия» не появилась.

Неповоротливому Саше Агафонову туговато приходилось. От него пар валил, как после парной. Во время привалов к нам подходил комиссар и шутливо обращался: «Ну как, молодцы, есть еще порох в пороховницах?»

- Есть, товарищ комиссар! - дружно отвечали мы.

И уже серьезно и тепло он говорил:

- Трудно, ребята, сейчас - легче будет в бою. А бои нам предстоят тяжелые.

Его чуткость очень помогала, усталость проходила, и сил прибавлялось. Потом я часто вспоминал о днях учебы. Как пригодился потом ее опыт!

Строг был наш ротный старшина, бывший мастер спорта по легкой атлетике. До умопомрачения во всем любил он порядок. Пронзительного взгляда его желтовато-карих глаз побаивались многие. Густой же бас старшинского голоса, гудевшего, как набатный колокол, никого не оставлял равнодушным, заставлял подтянуться, поправить ремень и головной убор.

Не припомню, по какому случаю командование бригады подарило нам свободный от занятий день. После завтрака все занялись своими делами: писали письма, пришивали подворотнички, пуговицы, прогуливались по расчищенным от снега дорожкам.

Вместе с Ваней Климачевым и Сашей Агафоновым прохаживался я взад и вперед мимо стоявших рядами землянок. Виктора с нами не было, он приводил в порядок учетные комсомольские карточки - был комсоргом взвода. Под новыми валенками, выданными взамен сапог, похрустывал снежок, из кирпичных труб, возвышавшихся над землянками, вились дымки. Ничто, казалось, не напоминало о войне.

- Смирно! Дежурный на выход! - услышали мы суматошный голос дневального Трошина, красивого парня, но увальня по характеру, за что доставалось ему и от подтрунивавших вечно товарищей, и от младших командиров.

Выбежав из землянки, мимо нас стрелой промчался сержант «Садко».

- Вольно! - донесся через некоторое время его голос. А еще через несколько минут появился полковник Курышев с адъютантом в сопровождении сержанта и Трошина.

Мы, как и положено, приветствовали командиров.

Трошин, не спуская глаз, завороженно смотрел на комбрига.

- Как служим, товарищи десантники? - дружелюбно обратился к нам комбриг, бросая на снежную дорожку недокуренную папиросу.

Трошин, как увидел это, побледнел весь и, не помня себя, закричал: «Товарищ полковник, что вы делаете? Старшина увидит - беды не оберешься!»

Ожидая грозы, мы окаменели.

Комбриг, сдвинувший было брови, усмехнулся и сделал движение, собираясь поднять окурок. Сержант успел это сделать раньше.

- Молодец! Хорошо несешь службу! - похвалил комбриг Трошина.

- Спа… Служу Советскому Союзу! - не растерялся Гена Трошин.

…«Пинь, пинь»,- звонко защебетали синички, стайкой усевшиеся на ближайшую березку. Заслужить похвалу командира бригады мечтал любой десантник, но очень мало кто удостаивался такой чести.

Завязалась беседа. Комбриг триста прыжков уже сделал с парашютом - жив и невредим. И с нами обязательно прыгнет. Не знает вот только, на каком взводе остановиться. Все парни смелые, никого не хочется обидеть.

Смущенные, мы старательно разглядывали носки валенок, словно невидаль какую.

- Товарищ комбриг, а ветром на парашюте не унесет? - испуганно моргая глазами, не удержался, чтобы не спросить, Трошин.

- С таким весом, как ваш, беспокоиться нет причины,- с веселой усмешкой оглядел его комбриг.

Все мы дружно рассмеялись, глядя на упитанного Гену, стоявшего с непонимающим видом.

От слов и шуток нашего главного командира на душе стало веселее.

Связной из штаба бригады прервал наш разговор: комбрига просила к проводу Москва. Поговорив с нами еще немного, он ушел вместе с адъютантом.

Слух о Трошине распространился на весь батальон. Находились и такие, кто специально приходил посмотреть на этого «смельчака». Даже старшина смотрел на него без прежней пронзительности. А Гена как был увальнем, так и остался им.

В декабре первой доброй ласточкой до нас дошла весть: враг разбит под Москвой.

В конце декабря мы приступили к изучению парашюта системы ПД-6. Белоснежные купола парашютов с множеством длинных строп являли собой впечатляющее зрелище. Мы недоверчиво ощупывали тонкое полотно, пробовали на прочность стропы.

Мы настойчиво и упорно готовились к грядущим боям. Новый год был отмечен праздничным ужином и ночным форсированным маршем на 15 км. Весь отрезок пути был нами проделан за полтора часа, в полном боевом снаряжении и с лыжами на плече. У пехотинца ноша нелегкая, а у десантника еще тяжелее. Все на нем и все при нем. Только вес миномета у нас, минометчиков, составлял 22 кг, не считая всего прочего: противогаза, гранат, патронов, саперной лопатки и вещмешка.

Через неделю наш лагерь зашевелился, как растревоженный муравейник. Был получен приказ собираться. За день перед этим были задержаны двое неизвестных, третий убит в перестрелке. Обмундированы они были в нашу десантную форму. Здоровенные чужаки волками глядели исподлобья. Видимо, кого-то заинтересовали местные леса!