— Вопрос еще: где он эту посылку взял? Что за петля такая в его траектории странная?

— Н-да-а…

Шадрин закончил разговор и, радостный, подбежал к нам.

— Всё как я сказал! Ничего не отменилось! Сейчас жахнет! Быстро надевайте очки!

Шадрин обещал показать нам работу терраформирующего орбитального лазера мощностью в пять тераджоулей.

Собственно, распоряжением по Пятому Отдельному инженерно-строительному полку войск связи всем нам уже несколько минут надлежало находиться в укрытиях, но Шадрин заверил нас, что «главное не хлюздить» и «очки всё фильтранут, а ударную волну ветер погасит».

— Как обычно, волну гасит ветер, — пробормотала Тайна. И я во второй раз не понял смысла ее слов.

Мы натянули на глаза СИР-очки.

Они полностью исключали контакт световых фотонов из окружающей среды с сетчаткой глаза. Приняв картинку извне, СИР-очки на лету обрабатывали ее и показывали глазу только то, что он мог вынести безболезненно.

Но, надо сказать, даже в СИР-очках зрелище было не для слабонервных.

Луч лазера огненной рапирой резанул по линии горизонта под неожиданно острым углом — лазер работал по средним широтам Беллоны, находясь на орбите, близкой к плоскости экватора.

Лазер с изумительной быстротой передал атмосфере и поверхности планеты энергию десятка термоядерных бомб.

Полнеба запылали.

Взорвались, мгновенно превращаясь в плазму, мегатонны льдов, грунтов, базальтов.

Потом пришел сейсмический удар — балла этак на три.

Потом, наконец, добежала и сравнительно медленная воздушная ударная волна — та самая, которую якобы должен был погасить сильный южный ветер.

Может он что-то там и погасил, но, если бы не защита четырехметрового капитального забора части, я думаю, полетели бы мы все кувырком, как кегли.

Лазер шарахнул еще раз.

И еще…

Я вспомнил наконец о своих прямых обязанностях и схватился за медиакамеру…

А минуты через три нас накрыло грозовое облако — тугое и черное, как пакля. В нем глухо ворочались грозовые разряды, а потом на землю хлынули радиоактивные осадки…

Шучу. Никакой радиации, конечно же.

На землю хлынул дождь. Теплый майский дождь!

На Беллоне, над заснеженной тундрой… Представляете?

И вот под этими теплыми струями дождя появился Смагин.

Абсолютно счастливый.

Смагин сказал:

— Ракетоплан, друзья мои. Зонд летал на ракетоплан.

— Чего?! — Закричал я, показывая на ухо, не слышу мол (в самом деле, от всего этого терраформационного разгула было шумновато).

— Ракетоплан! — Выкрикнул Смагин. — Я нашел ракетоплан! Он здесь, в системе, на астроцентрической орбите!

Итак, стало окончательно ясно, что наше предприятие способно было вызвать пристальный интерес весьма могущественных ведомств, шутки с которыми традиционно плохи.

К тому же требовались огромные деньги, техническое оборудование, разного рода дефицитный транспорт, а значит — надежные связи в самых разных конторах…

Помимо винтокрылого, снегокопательного, мерзлото-бурительного и сухопутно-вездеходного нам теперь был до зарезу нужен еще и космический корабль.

Потому что данные расшифровки эволюций «восходовского» зонда по мнению Смагина свидетельствовали о невероятном: где-то здесь, в системе Вольф 359, на одной из астроцентрических орбит, более-менее близких к орбите Беллоны, болтается ракетоплан! Он же — катер.

Огромный воздушно-космический самолет 2140 года выпуска!

Исполинская по тем временам куча денег, воплощенная в сталь, титан, алюминий, которая в силу своей конструкции, по меткому изречению кого-то из журналистов той эпохи, способна не только вылетать в космос как в трубу, но и регулярно оттуда возвращаться.

С одним лишь «но». Сведения зонда пока что не дали даже намека на принадлежность ракетоплана.

То, что зонд «восходовский», было бы естественным следствием всего предыдущего хода событий: верный пес не должен отходить далеко от хозяина, последним и единственным реальным следом которого оставалось зимовье на Беллоне.

Кроме того, мы отлично знали, что именно звездолет капитана Панкратова тащил на себе большинство технических средств, и зонд мог принадлежать ему с большей вероятностью, чем «Звезде». А вот катер?

Тайна, конечно, мечтала, чтобы ракетоплан оказался летающей лабораторией со «Звезды». Мы же с Шадриным как сугубые реалисты больше склонялись к «Восходу».

И, похоже, только Смагин-младший был озабочен реальной проблемой: а как же его, собственно, отыскать, товарищи авантюристы?

Потому что «на одной из астроцентрических орбит вблизи орбиты Беллоны» это, может, достаточно точный адрес для глобальной системы ПКО Земли. В том смысле, что ее средства космического поиска настолько совершенны, что способны отыскать по подобному общему целеуказанию объект размером с планетолет в любой точке Солнечной системы… ну или по крайней мере в пределах орбиты Земли.

Но обычный одиночный телескоп, или гражданский навигационный радар обнаружить такую крошечную штучку на таком удалении не смогут. Только по чистой случайности. И даже то обстоятельство, что орбита Беллоны имеет диаметр значительно меньший, чем орбита Земли, ситуацию не спасало.

Мы оказались в дикой ситуации: мы верили в то, что над нашими головами в черной бездне есть материальный свидетель Четвертой Межзвездной куда более весомый, чем найденный нами зонд, и в то же время не располагали техническими средствами для его поиска.

Пришлось продолжать ковыряться в цифрах зонда, надеясь, что удастся выудить еще что-то и тем сузить круг поиска.

Одна радость: у военных мы чувствовали себя как у Христа за пазухой.

Павел Степанович Гусев, полковник-усач, оказался милейшим человеком, неистощимым на любезности в отношении Тайны, а значит и нас троих.

Покуда прекрасная половина нашей банды в сопровождении командира части совершала романтические объезды окрестностей на уютном вездеходе «Тайга», словно нарочно спроектированном для приема и обхаживания высокого начальства или прекрасного пола, мы лишь изредка выбирались из трейлера, совершенно очумевшие от мелькания цифр, букв, символов и графиков, дабы подышать свежим беллонским воздухом.

Сила тяжести на Беллоне поменьше земной, хотя и не критично, так что мирового рекорда по прыжкам в длину не поставишь. Разве что в ширину, если ненароком нарвешься на бродячего хлада-шатуна, что порой забредают чуть ли не к воротам. Да и атмосфера с вполне приемлемым химсоставом, только вот парциальное давление кислорода здесь порядка 110 миллиметров ртутного столба, что, грубо скажем, отвечает середине склона земного Эльбруса.

Разные люди переносят это обстоятельство по-разному (некоторые вовсе не замечают), но у всякого работающего на Беллоне по правилам техники безопасности все-таки имеется кислородная маска.

Масками наилучшего образца нас снабдил милостивец Гусев. А еще меховыми унтами и стегаными армейскими рукавицами, которые мы тут же окрестили «перчатками смерти» — они пугающе напоминали раздутую ладонь утопленника, хотя и отменно согревали руки.

Однако скоро я раскусил истинную подоплеку отеческой заботы усача о нашей маленькой экспедиции, и Тайна уже показалась мне лишь поводом, если хотите, приятной вкусовой добавкой.

Агентство «РОССВЯЗЬ», оказывается, существовало в реальности. Однако характер его отправлений, главным образом, курьерских, был настолько эксклюзивен и высокопоставлен, что давно уже ввел эту организацию в ранг наиболее престижных, а значит, закрытых для простых смертных. Один из отделов ГАБ, характер работы которого был связан непосредственно с охраной первых лиц государства, курировал «РОССВЯЗЬ» напрямую.

Федор Смагин не имел прямого отношения к «РОССВЯЗИ». Зато он происходил родом из украинского городка Гайворон, где протекает крохотная и мелкая речка Рось — та самая, откуда якобы и повели свой род наши предки-россы, если верить древним летописям. Поэтому свое маленькое почтовое агентство Смагин-младший зарегистрировал под названием «РОСЬСВЯЗЬ», что законом не возбранялось. А дальше уже было дело техники.