Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дворец.

Вскоре Мира уже был в покоях графа Бирена. К счастью там же находился и Лейба Либман. Пьетро быстро рассказал про все, что знал о заговоре.

Бирен не поверил в серьезность заявления капитана Столетова:

— Хотел покрасоваться перед любовницей и все. Не могу я поверить в серьезность такого заговора.

— А я верю, — вскричал Либман. — Я говорил тебе, Эрнест, про слова холопа Долгоруковского. А здесь Столетов, адъютант Долгорукого. Понимаешь, куда ветер дует? Это заговор. Анну также на престол как самодержавную государыню посадили. До последнего не знали получиться или нет. И здесь случай все может решить.

— И что ты предлагаешь, Лейба? Мне спрятаться под кровать?

— Зачем? Вызови сюда майора Альбрехта! Он в карауле!

Вскоре высокий немец Альбрехт был в кабинете у графа.

— Майор! — заговорил Либман. — У графа к вам ответственное поручение.

— Готов служить его светлости.

— Вы возьмете роту измайловского полка и немедленно отправитесь в казармы семеновского полка и арестуете капитана Столетова. Он обвиняется в злословии по отношению к священной особе государыни императрицы.

Мира и Бирен с удивлением посмотрели на Лейбу. С чего это он так смягчил обвинение Столетову? Но мешать еврею они не стали.

— Но для чего мне такое количество солдат? Я смогу арестовать этого капитана с тремя гвардейцами.

— А вы возьмете с собой роту для солидности. Понятно? Так желает граф Бирен. Не так ли ваша светлость? — Либман посмотрел на Бирена.

— Да. Господин Либман прав, майор. Возьмите роту гвардейцев. Дело серьезное — поношение особы самой государыни. И отправляйтесь немедленно.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Альбрехт вышел. Мира спросил Либмана как только двери закрылись:

— И что это значит? Почему обвинение в злословии, а не в заговоре?

— И я не понял, Лейба? Ты только что говорил, что дело серьезное, — поддержал Миру Бирен.

— Вы все еще сущие младенцы в политике, — ответил Либман. — Вы хоть понимаете, кто в сем деле замешан? Не страшен Столетов, и не страшен Долгорукий! Имя цесаревны! Вот что опасно. Они престол для Елизаветы добывать пошли. Понимаете? И их имена стоит держать подалее от имени цесаревны! Тем более что наследника пока у Анны нет! Мало что подумают в полках Преображенском и Семеновском, когда узнают, что это был за заговор? А так мы их по-тихому возьмем и казним! И никто за них не встанет.

— Верно, — проговорил Бирен. — Ты как всегда прав, Лейба. Но что мы скажем государыне? Она приказ об аресте и заключении в крепость не подпишет без аргументов весомых? И что мы предъявим? Пьяную похвальбу Столетова? Или слова слуги? Смешно. Если дело про заговор пойдет, то императрица нас поддержит. А если нет, то нет.

— А мы все так устроим, что будет, за что Долгоруковскую шайку арестовать. Мы в дом фельдмаршала отправим принца Людвига Гессен-Гобургского, — предложил Либман. — Его фельдмаршал терпеть не может. И там наговорит лишнего. Горяч старый Долгорукий. Принц же доносчик известный и все императрице расскажет. И она сама Долгорукого арестовать велит…..

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Вечер. События.

Вечером того дня Альбрехт быстро арестовал капитана Столетова и никто из семеновцев тому воспрепятствовать не посмел. Драться с ротой лейб-гвардии Измайловского полка никто не хотел. Это уже был бы прямой бунт против государыни. Либман всегда знал, что делает…..

Принц же Людвиг Гессенский по слову графа Бирена вынужден был отправиться к Долгорукому с визитом. И там между ними произошла ссора.

Людвиг заговорил о провинциях России в Персии, Петром Великим отвоеванные большой кровью, которые императрица задумала персидскому шаху вернуть.

— Мудрость государыни велика! — говорил принц. — Земли Гилянские нашему государству не нужны. Там люди как мухи мрут от лихорадки.

— Так то точно уже решено? — мрачно спросил Долгорукий.

— Да. Я знаю доподлинно, что повелела наша государыня те земли шаху Надиру отдать. И войны за них более не вести. Ибо прибыль государству от них малая.

— И то решение государыни? Но не она же до сего додумалась!

— Это проект вице-канцлера Остермана! — проговорил принц.

— Так я и думал! — прогремел Долгорукий. — Да за те земли Петр Великий сколь крови пролил! Мы там твердой ногой стали. Россия стала! А Остерман решил все то вот так отдать? Простят ли нам это потомки наши?

— Вы не согласны с решением императрицы? — удивился Людвиг.

— То решение не императрицы православной. То решение немчуры поганой, что престол русский облепили, словно мухи, и коим на честь и славу России начхать!

— Господин фельдмаршал! — принц вскочил со стула. — Вы изволите забываться! Сии слова о чести моей государыни мне слушать невозможно!

— Я не честь государыни поношу, принц. Нет. Я поношу предателей дела российского! И императрица наша много чести немцам отдала! И кто империей правит? Кто? Бирен! Левенвольде! Остерман! Они не за русские интересы радеют!

Юрий Долгорукий схватил дядю за рукав. Тот стал зарываться. А ведь они еще ни Миниха, ни Бирена не арестовали.

— Оставь! — отпихнул его фельдмаршал. — Я все скажу! Нельзя того подлого дела допускать!

Принц собрался уходить. Но Юрий Долгорукий вытащил пистолет из-за пояса и приставил его к груди принца:

— Вы арестованы!

— Что? — не понял Людвиг. — Вы сошли с ума, подполковник? Я генерал-аншеф и кавалер! Как смеете вы меня арестовать? По чьему приказу?

— По-моему, — проговорил фельдмаршал. — И пока, вы в подвале дома моего сидеть будете. А затем государыня решил, что с вами сделать!

— Государыня не простит вам этого, фельдмаршал! — завопил принц.

— А вот это мы завтра посмотрим.

Принца увели в подвал слуги. Фельдмаршал Долгорукий и подполковник Долгорукий остались одни.

— Надеюсь, что Столетов уже начал действовать! И тебе пора, Юра. Иди к своим людям. Тебе Миниха арестовывать!

— Но после того как Бирен будет арестован.

— Я пришлю к тебе гонца. И как только он скажет, что все готово — действуй!

— Понял!

Они еще не знали, что Столетов уже был арестован Альбрехтом и сидел в подвале тайной канцелярии перед самим Ушаковым.

Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Тайная розыскных дел канцелярия.

Генерал Андрей Ушаков был уже стар. Небольшого роста коренастый старичок в простом мундире и паричке. Он сидел на стуле в подвале и смотрел, как палачи вздергивали на дыбу капитана Столетова.

— Ты мил человек, говори по-доброму, — произнес Ушаков. — Ведь дыба она не родная маменька. Так приголубит, что мало не покажется. Был ли на дыбе ранее?

— Нет, — ответил Столетов. — Я дворянин. И на дыбе не бывал.

— Эх, милый. На дыбе и герцоги бывали. Я здесь вот кавалера Монса растягивал. И он соловьем заливался. А поначалу вот такоже ершился. Говаривал, что не скажет ничего. А затем все выложил. Даже то, как он с императрицей Катериной забавлялся в постели.

— А про что ты знать желаешь? — спросил Столетов.

— Про то, как ты поносные слова про нашу государыню говорил, и кто при сем присутствовал. Понял ли вопрос?

Столетов удивился. Неужели Ушаков не по делу о заговоре спрашивать станет? Может ему ничего про то неизвестно? Но тогда его дело не совсем пропащее. Мало ли чего он во хмелю говорил по кабакам. Но в таком преступлении многие виноваты. Отделается плетьми. И самое страшное — разжалуют и сошлют.

— Так станешь говорить добром? — снова спросил Ушаков.

— Дак про что говорить? Я много чего мог во хмелю наболтать. Про какой раз знать желаешь?

— Хитришь, Ваня. Ох, и хитришь. Но Ушаков лиса старая. И его на мякине не проведешь. Эй! — он обратился к палачам. — Вздевайте его помаленьку. Так просто ничего не скажет.

Дыба пытка на Руси известная, еще с XIII века применяемая. И Столетов хоть и не пробовал её на себе, но много про сие приспособление слышал. Тело осужденного подвешивалось и руки к верхнему бревну крепились, а ноги — к нижнему. И палач начинал растягивать жертву, и затем при ударах кнутом кожа человека от того лопалась.