По крайней мере, перед ним предстал чудесный вид. В сиянии приборной панели он наслаждался невероятно красивым профилем своей женщины, от которого захватывало дух и останавливалось сердце. Несмотря на низко опущенную кепку, он скользил взглядом по изгибам ее щек, пухлым губами, колонне шеи над паркой…

На самом деле, Эссейл не мог отвести взгляд. Но, по крайней мере, он никого не оскорблял… краем глаза он видел, что ее бабушка улыбалась на заднем сидении… а его Марисоль периодически поглядывала на него, румянец на ее щеках служил ему очаровательным и тайным подарком.

Но не все было так прекрасно.

Ерзая на сидении, ему не нравилось, как кашемировое пальто болталось на его плечах, несмотря на то, что он надел костюм с пиджаком. А костюм не нравился ему еще больше – когда–то пошитый под его истинные размеры, сейчас он смотрелся в нем словно гном, как сын, примеряющий на себя отцовские вещи.

Подумав о своем весе, Эссейл пробормотал:

– Мисс Карвальо, я уже с нетерпением жду вашей следующей трапезы.

– Большой завтрак, – сказала бабушка. – Очень плотный.

– Это хорошо. Мне нужно восстанавливать вес.

– Ты болел.

Фраза была произнесена как некое оправдание тому, что при иных обстоятельствах выглядело бы как непростительное оскорбление.

– Вы обе появились в самый нужный момент, – пробормотал Эссейл.

Как же он хотел протянуть руку и взять ладонь Марисоль, особенно когда она улыбнулась ему. Но он сдержался из уважения к ней и ее бабушке.

Десять минут спустя они заехали на парковку рядом с огромным собором, напомнившим ему строения, возведенные людьми в Старом Свете, его контрафорсы, заостренные готические арки и ленты оконных полотен вызвали в нем невыносимую ностальгию по дому.

– Невероятно красивая церковь, – сказал он, когда Марисоль припарковала их на одном из пустых участков.

На парковке под сто машин, не меньше, было припарковано еще пятнадцать автомобилей, все теснились у пешеходной дорожки, ведущей к парадному входу.

Выйдя из машины, Эссейл открыл дверь для миссис Карвальо и протянул руку, помогая ей выйти. Захлопнув ее дверь, он предложил бабушке Марисоль локоть, и женщина просунула свою ручку в кольцо.

Они дождались, когда Марисоль обойдет машину, и ему понравилась улыбка на ее лице. Легкая улыбка.

– Готовы? – спросила она, дыхание белыми клубами вырывалось из ее рта.

– Пройдемте… о, мадам, осторожней, бордюр. – Он помог ее бабушке подняться на пешеходную дорожку. – Вот так.

Пока они шли по усыпанному солью тротуару, Эссейл разглядывал возвышающийся собор. За ним тщательно ухаживали, время не затронуло пышное великолепие, внутренний свет, пробивавшийся сквозь витражные стекла, превращал цветную мозаику в драгоценные камни.

– Они всегда проводят полуночные ритуалы? – спросил Эссейл.

– Это служба. – Марисоль посмотрела на бабушку, которая повернула седую голову в сторону Эссейла. – Это называется службой. Этот собор проводит их по четвергам и субботам каждую неделю и по определенным праздникам. Католическое сообщество в Колдвелле весьма активное, и учитывая, что многие работают в первую и вторую смены, церковь дает верующим возможность почтить Бога, которой в ином случае у них бы не было бы.

Голоса за спиной заставили его обернуться. Мужчина с женщиной шли позади них, оба кутались в пальто и тихо переговаривались. Эссейл окинул их взглядом, и было странно осознавать, что как бы долго он ни прожил среди людей, он практически не общался с ними. Да, были деловые моменты, но не в плане досуга.

Хотя, если быть честным, досуга, как такового, у него и не было.

В церковь вели массивные и резные двери, и Эссейл из привычки и воспитания поспешил вперед, чтобы открыть их, но Марисоль опередила его. И, наверное, к лучшему. Он был недостаточно силен, и запыхался только за время прогулки от автомобиля.

Войдя внутрь, он оказался в просторном помещении с красным ковровым покрытием, стенами из темного дерева и каменными дощечками с надписями на латыни.

– Гардероб там, – пробормотала Марисоль.

Когда они вернулись, предварительно избавившись от одежды, Эссейл понял, что теребит свой мешковатый пиджак и галстук – единственное, что держало чересчур широкий воротник вокруг его шеи.

Пространство для прихожан было невероятно красивым, с высокими сводчатыми потолками, мраморными статуями и полированным каменным полом, которому, казалось, не было ни конца, ни края. Сотни деревянных лавочек, разделенных на шесть секций и выстроенных в узкие ряды, протянулись до алтаря, который располагался под величественной фреской с изображением Христа на престоле. И, воистину, сидячих мест было так много, что тридцать человек впереди практически ничего не занимали.

По подсказке Марисоль они устроились слева, через два пролета от занятых рядов. Они расселись, Марисоль устроилась между ними, а он – ближе к проходу, и Эссейл сделал глубокий вдох.

Учитывая, где он пребывал до этого, находиться в этом невероятном месте – неожиданное чудо.

А потом заиграл орган, и низкие басы достигли его груди, а высокие ноты… самой души.

Я дома, подумал он.

Хотя дело в том, не где он был, а с кем.

В другом конце города, в начале переулка, Вишес закричал, увидев, как Джейн из призрачной приняла осязаемую форму, а гребаный убийца открыл огонь.

– Нет!

Она стояла между Фьюри и лессером, защищая своего пациента – его Брата – своим телом. И когда пули вошли в нее, кинжалы, которые бросил Ви, с невероятной точностью вошли в спину убийцы.

Наполненный ужасом и яростью, Вишес рванул вперед, вывихнутая лодыжка мешала ему, но набранная скорость несла его вперед по инерции. До цели было далеко, поэтому он перекатился и уже потом вцепился в голову лессера обеими руками.

Он дернул ее так сильно, что оторвал череп от позвоночника, череп держался лишь на кусках ткани и сухожилиях.

Он хотел пропустить бездушного ублюдка через океан боли, но нужно было добраться до Джейн.

Оставив тело нежити, Вишес по снегу карабкался к своей шеллан, которая рухнула на спину. Когда он потянулся к ней, Джейн подняла голову и посмотрела на свое тело. В куртке из «Патагонии» там, куда попали пули, виднелись дыры.

Ее дыхание было ненормальным… короткое, быстрое, затрудненное.

– Нет, – простонал Вишес. – Я не потеряю тебя снова…

Она прошептала что–то, посмотрев ему в глаза… кровь обрызгала ее губы, а кожа стала неестественно бледной. – Люблю… тебя…

А потом она начала растворяться в воздухе…

– Джейн! – он обхватил ее руками.

– О, Боже, – услышал он чей–то возглас. – Что с ней? Что она…

Раньше там была Джейн, но сейчас в его руках осталось что–то… пули. Пули, попавшие в нее, упали в его руки.

Ви вскинул голову навстречу голосу. Фьюри в ужасе смотрел на него, слова вылетали из его рта, словно он чувствовал себя виноватым.

Вишес похлопал по снегу, где она стояла. Там была ее кровь, окрашивала грязь в алый цвет… но она…

– Джейн!

Он закричал ее имя. Не получив ответа и чувствуя лишь чистый ужас в душе, он перекатился и бросился на лессера. Он напал на тело, пусть и бессмысленно, но рвал его клыками и руками, грязная, черная кровь покрывала его… пока перед глазами не мелькнула пара ослепительно–ярких фар, и некая сила не оторвала его от добычи.

Он бился, пинался и кусался, совсем одичал, борясь со всеми, кто его окружал…

Удар по идеальной траектории прилетел ему в подбородок и взорвался, подобно атомной бомбе. Его тело и мозг мгновенно обмякли, хоть он и остался в сознании, голова повисла на шее как тетербол[71].

Разум мгновенно включился, невероятную нужду отомстить за любимую было невозможно усмирить… но руки и ноги отказывались подчиняться. Он просто висел как чучело в руках братьев, пока кровь лессера вытекала из его рта; в порванной одежде, с настолько хриплым и громким дыханием, что оно напоминало ураган.