И девушки там очень хорошенькие — розовые щечки, большая грудь и милая скромная улыбка. Когда он впервые увидел Мэри на «Дюнкирке», она тоже была такой. А сейчас она стала худой как грабли, с впалыми щеками и редко улыбалась.

Но Мэри встала, чтобы развести огонь и пожарить ему хлеб. Она следила за собой и не бегала за другими мужчинами.

— Пенни за твои мысли! — Мэри застала его врасплох, подойдя сзади и обняв руками за шею.

— Они не стоят даже пенни! — хмыкнул Уилл. — Я скажу тебе их бесплатно. Я думал о Корнуолле, о контрабанде и тавернах.

— Хочешь знать, о чем думаю я? — спросила она, поцеловав его в шею.

— Давай, — сказал он.

— О том, чтобы лечь с тобой в кровать, — произнесла Мэри. — И согреть тебя по-настоящему.

Уилл улыбнулся и почувствовал во всем теле приятную истому. Даже до порки они редко занимались любовью: голод и слабость об этом позаботились. Но с тех пор секс был забыт совсем: его израненная спина, работа возле печи для обжига кирпича и очередное урезание рациона выбили из него весь пыл.

— Вот это хорошая идея, любимая, — сказал Уилл, повернувшись, и схватил ее, чтобы поцеловать. — Как давно мы этим не занимались!

В тот же день, стирая белье у кромки воды, Мэри улыбнулась сама себе. Она почти забыла, какой особенной Уилл мог заставить ее себя почувствовать. Стоило подняться так рано. Ей даже удалось не думать о том, насколько она голодна.

В начале сентября Мэри убедилась, что снова беременна. Она была в восторге не только потому, что добилась своей цели и нашла способ удержать Уилла, но и потому, что он испытывал восхищение оттого, что станет отцом. И все же, как всегда, в колонии каждый счастливый момент омрачался чем-нибудь плохим. Стало известно, что один солдат изнасиловал восьмилетнюю девочку. Узнав об этом, Мэри впервые задумалась об уязвимости Шарлотты. До этого момента Мэри вряд ли осознавала, каким будет будущее ее ребенка, — ей хватало беспокойства по поводу того, как вырастить свою девочку. Но когда солдата даже не повесили, а отослали на остров Норфолк, она рыдала от ярости.

— Не принимай это так близко к сердцу, Мэри, — сказал Уилл, пытаясь ее утешить. — Его больше здесь не будет.

— Но там тоже есть дети, — напомнила она ему. — И в том числе маленькая Генриетта, ребенок Джейн. Ты сможешь объяснить мне, почему тебя выпороли за воровство, а человека, причинившего такую боль маленькой девочке, не считают опасным преступником?

— Я не знаю, — сказал Уилл, качая головой. — Точно так же, как не знаю, почему ко мне до сих пор приставляют пару человек, чтобы следить, как я ловлю рыбу. Если бы не они, я бы выплыл из залива и улов был бы лучше.

— Мы должны подумать о побеге, — проговорила Мэри возбужденно.

— Как мы можем это сделать, если ты ждешь малыша? — спросил он, нежно поглаживая ее живот.

— Именно из-за малыша, — возразила Мэри. — Разве ты не хочешь для него более счастливой жизни?

В ноябре вся колония повторяла новость о том, что лейтенант Бредли и капитан Келти с «Сириуса» по распоряжению капитана Филипа поймали двух аборигенов.

Пленников звали Беннелонг и Колби, и выяснилось, что у них нет жен и детей. Лейтенант Бредли, офицер, отвечавший за их поимку, позвал осиротевшего местного мальчика, который жил у хирурга Уайта, чтобы тот объяснил, что его соотечественникам не причинят вреда.

Мэри с удивлением наблюдала за этой процедурой. Она всегда думала, что похищение кого-либо против его воли само по себе уже является преступлением. Мэри также думала, что двое аборигенов будут еще более встревожены, когда их умоют, побреют, оденут в одежду белых людей и закуют в кандалы, чтобы они не сбежали.

Еще через несколько дней пронеслась новость, что обоим пленникам удалось выбраться из кандалов. Колби сбежал, но Беннелонга поймали. Большинство заключенных находило все это крайне забавным. Они не считали Беннелонга человеком, имеющим чувства, а смотрели на него как на животное, которое нужно посадить в клетку. Но Мэри становилось дурно при этой мысли: было что-то трогательное в этом высоком, хорошо сложенном черном мужчине. Она представляла себе его смятение от того, что его силой затащили в странный, чужой мир. Его народ не знал никаких границ. Домом аборигенам служило временное укрытие пещеры или хижины из грязи и коры. В их племенах не было ни королей, ни принцев, все были равны. И как он мог понять классовое деление, существовавшее у белых людей, или их жажду наживы, власти и страсть к накоплению?

Мэри считала, что судьба Беннелонга очень похожа на ее собственную, и поэтому они могли бы стать союзниками. Ей пришло в голову, что, если она сможет показать ему, как воспользоваться преимуществами своего положения, в обмен можно было бы убедить его помочь им с Уиллом сбежать.

Недели медленно тянулись одна за другой, и Мэри все больше впадала в отчаяние. Для беременных женщин не предусматривалось дополнительного рациона, как это было на «Шарлотте», и она так голодала, что часто ходила в поисках личинок и насекомых, которых показывали ей аборигены. Весь декабрь и январь нещадно палило солнце. Мэри обычно просыпалась на рассвете, когда солнечные лучи падали на крышу хижины, и целый день до заката она трудилась не покладая рук.

Только отношения, которые она начала налаживать с Беннелонгом, вселили в нее робкую надежду. С помощью слов на его и зыке, выученных благодаря детям, с которыми Мэри подружилась, она смогла подсказать ему, что, если он подыграет капитану Филипу, с его ног снимут кандалы и он станет важной особой для белых людей. Беннелонг, казалось, понял, что она имела в виду. Однажды он показал ей полбутылки рома, которые ему дали, и широко улыбнулся. Казалось, он с радостью останется в колонии, если ром будут давать еще.

Мэри знала, что пока слишком рано пытаться сделать его помощником какого бы то ни было плана побега. И потом, на ее большом сроке бежать невозможно. Откладывать и запасать еду они тоже не могли, и в любом случае в гавани не было кораблей. И «Сириус», и «Провиант» ушли, забрав девяносто шесть мужчин и двадцать пять женщин заключенных, а с ними двадцать пять детей, на остров Норфолк в надежде протянуть как можно дольше с запасами еды. Затем «Сириус» собирался в Китай, чтобы попытаться раздобыть еду, которая была им крайне необходима.

Когда они выплывали из Англии, у них было достаточно еды на два года, и вот теперь этот срок истек. Даже при том что ферма в Роуз Хилл собирала хороший урожай пшеницы, еды хватало, только чтобы протянуть еще несколько месяцев, и рацион снова урезали. Все, от капитана Филипа до самого отъявленного преступника, с нетерпением ожидали, когда прибудет корабль и привезет провизию. Каждый день люди тащились до Дейвс Поинт, откуда хоть и с трудом, но можно было увидеть флагшток на Южном мысе залива. Поднятый флаг означал бы, что корабль приближается, но день за днем поселенцы разочаровывались в своих надеждах.

Страх умереть от голода поселился в душах каторжников. Он отражался на лице каждого заключенного, в их пустых глазах, впалых щеках и замедленных движениях. После того как огромное количество арестантов пехотинцы забрали на остров Норфолк и после бесчисленных смертей, случившихся за эти два года, Сиднейский залив выглядел как город-призрак и людям, раньше жившим по несколько человек в хижине, давали отдельную хижину каждому. После очередного сокращения рациона у них не осталось сил работать полный день. Был издан приказ о том, чтобы работать только до полудня; во второй половине дня разрешалось обрабатывать свой огород. Наконец Уиллу сказали, что он может рыбачить без охраны просто потому, что не хватало людей, которых можно было бы послать с ним на рыбалку.

Мэри почувствовала первые схватки ранним вечером тридцатого марта. Она сначала не поняла, что это схватки, предположив, что это всего лишь голодные спазмы. Уилл был на рыбалке, а дождь так хлестал, что земля превратилась в море скользкой красной грязи. Мэри уложила Шарлотту в постель и забралась туда сама, но боли продолжались, и они были такими сильными, что она не могла спать.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: