— Где?

Около шкафов, в коридоре возле учительской, у спортзала.

— И кто приказывал вам закрашивать свастики?

— Хумблеберг.

— Когда вы закрасили свастику в первый раз?

— Несколько лет назад.

— И где это было?

— В коридоре около учительской.

— Вы заявляли в полицию?

— Этого я не знаю. Вообще-то это считается порчей имущества — возможно, заявляли.

— А потом?

— И еще один раз, примерно в то же время. Большая свастика на стене около спортзала.

— Насколько она была большая?

— Почти метр в диаметре. И нарисована высоко. Тот, кто сделал это, должно быть, влезал на лестницу.

— Ну а потом там, где стоят шкафы учеников?

— Да.

— Где именно?

— На нескольких шкафах.

— На чьих?

— На тех, что принадлежат иммигрантам.

— Когда это было?

— Минувшей осенью.

— Спасибо, на этом все.

— Я могу идти?

— Пожалуйста.

Нурдстрем взял свой рулон, открыл дверь и исчез. Форс спустился к Нильсону. Тот сидел в машине с приоткрытой дверцей и слушал по радио программу о Фарерских островах.

— У меня есть отбивные из лосятины. — сказал Нильсон, выезжая со школьной парковки. — А к ним вареная картошка, брусника и соленые огурцы. На тебя тоже хватит.

— Звучит заманчиво.

— Узнал что-нибудь?

— Нурдстрем закрасил свастику на шкафу в школе Люгнета.

— Да что ты говоришь, — сказал Нильсон, обгоняя грузовик.

— У вас тут было что-нибудь подобное?

— Не больше, чем где-то в другом месте.

— Помнишь, ты расследовал порчу имущества в школе Люгнета несколько лет назад?

— Нет.

— Уверен?

— Я никогда и ничего не расследовал в этой школе.

— К тебе ведь наверняка обращались по поводу свастики, нарисованной около спортзала.

— Ничего об этом не знаю. Некоторое время оба молчали.

— Что представляет собой Хумблеберг?

— Сын крестьянина. Его родители по-прежнему занимаются усадьбой. У них лес вдоль верхнего течения Флаксона. Хумблеберг активный центрист. Они с Бергом хорошие приятели, несмотря на то что иногда сталкиваются по политическим вопросам. Ведет трезвый образ жизни. Как и я, на несколько лет уезжал учиться. Вернулся и стал учителем. Затем ректором, и на этой должности уже пять или шесть лет. Многие говорят, он неплохой парень.

— А ты? Ты тоже думаешь, что он неплохой парень?

— Мы вместе охотимся. Минувшей осенью он застрелил лося. Огромного, я такого прежде даже не видел. Мы охотились на землях его родителей. Да, думаю, он неплохой парень.

Нильсон повернул на парковку около правления коммуны.

— Вот машина Берга. — удивился он и показал на красный «вольво». — Что, он уже успел сжечь все листья?

— Где же может быть велосипед? — спросил Форс.

— Велосипед Хильмера? Если на парня кто-нибудь напал, то велосипед скорее всего утопили в Флаксоне.

В полицейском участке Нильсон принялся жарить лосиные отбивные. Форс сел к телефону. Едва он успел набрать номер, как на том конце подняли трубку.

— Дом Эриксонов, — ответил взволнованный женский голос.

— Меня зовут Харальд Форс. Я расследую дело об исчезновении Хильмера. Я говорю с фру Эриксон, верно?

— Да. Вы нашли его?

— Нет, пока нет. Я хотел бы встретиться с вами после обеда.

— Хорошо. Когда?

— Примерно через час.

— Я буду дома.

Форс услышал, как она подавила рыдание.

— Мы найдем его, — сказал он, — после обеда начнет работу проводник с собакой. Мы найдем его.

— Нильсон сказал то же самое, — всхлипнула фру Эриксон.

— Я приеду через час.

Фру Эриксон положила трубку.

Пока Форс разговаривал с Анной Эриксон. Хильмер стоял рядом с ним. Он стонал и старался представить маму, папу, сестренку Карин, но ничего не получалось. Вместо образов им завладела боль.

Боль.

Кошмарная, невыносимая боль.

Форс достал из портфеля блокнот. Он написал дату и время и сделал пометку о прогулке вдоль ручья и посещении школы Халлбю.

Затем он открыл пакет с вещами Хильмера и вытряс содержимое перед собой на стол. Он пролистал книгу о шахматах. Точно такая же книга была в библиотеке дорожного мастера Форса. В молодости отец читал ее и даже пытался разыгрывать знаменитые партии. Он был горячим поклонником Кристиана Шолда.

— Все готово! — прокричал Нильсон. Форс поднялся и пошел в кухню. Нильсон открыл окно. Сильный ветер рвал раму.

— Я сейчас поеду домой к Эриксонам, — сказал Форс. — Как мне найти их дом?

— Поедешь по дороге мимо той парковки, где мы оставляли машину. Немного погодя увидишь желтый дом и забор с белой калиткой. В саду яблони, флагшток, словом, полная идиллия. Ешь, пока горячее.

— Ты сам застрелил этого зверя? — поинтересовался Форс и вонзил в мясо вилку и нож.

— Это кусок того лося, которого Хумблеберг завалил по осени. Мы его поделили. Нас в команде много, но хватило на всех. Огурец хочешь?

Некоторое время они ели молча. Нильсон уплетал лосятину с явным удовольствием. Картошка была приправлена сливочным соусом.

— Давай еще? — предложил Нильсон, когда Форс доел свою отбивную.

— Нет, спасибо, мне достаточно.

Нильсон улыбнулся немного иронически:

— Надеюсь, было вкусно.

— Очень.

— Возьми еще.

— Once on your lips, forever on your hips [2], — заметил Форс.

— Ну ты же не юная девочка, — воскликнул Нильсон с возмущением. — Мужчине-то чего заботиться о том, что у него на бедрах?

— Многих это беспокоит, — возразил Форс.

Нильсон засмеялся.

— Если что, я позвоню тебе. Оставь свой номер.

— Я забыл мобильник дома, — покаялся Форс.

— Тогда я позвоню Эриксонам, если что. Хочешь кофе?

— Спасибо, — Форс поднялся и закрыл окно. — Как дует.

— Будет еще хуже, — сказал Нильсон. — Такой ветер вполне может повалить деревья.

Они пили кофе и слушали ветер. Форс со вздохом отставил чашку.

— Есть кто-нибудь?! — крикнул кто-то от входной двери.

— В кухне! — ответил Нильсон.

В дверях кухни появился Улле Берг. Казалось, он полностью закрыл собой проход. Он обратился к Форсу.

— Могу я с вами переговорить?

— Конечно.

— Выйдем?

И Берг пошел на парковку перед правлением коммуны. Он остановился около своего красного «вольво». Ветер дул ему в спину. Берг поднял воротник куртки.

— Я слышал, вы разговаривали с Нурдстремом.

— Да.

Берг впился в Форса взглядом. В воздухе крутился песок. Форс отвернулся от ветра и сунул руки в карманы куртки.

— Все эти истории со свастикой — дело довольно щепетильное, — продолжил Берг.

— Что вы хотите сказать?

— Это может быть неверно истолковано.

— Как это?

— Я уверен, вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет.

Берг нагнулся к Форсу:

— Нам совершенно не нужно, чтобы об этом районе шла дурная слава. Надеюсь, вы это понимаете?

Форс вздохнул:

— Что вы хотите?

— Не нужно делать из мухи слона, вот что я имею в виду.

— Я вас не понимаю.

— Не стройте из себя идиота!

— Я на самом деле не понимаю.

Берг вздохнул. Он выглядел совершенно измученным. Новый порыв ветра поднял пыль с дороги.

— Пока пресса еще не поместила всю эту историю на первые страницы, но это лишь вопрос времени. Местные газеты уж точно вцепятся в эту тему.

— О том, что Эриксон пропал?

— О том, что он подрался с мальчишками, которые рисуют свастику.

— Этого я не знал, — сказал Форс. — Что это за мальчишки?

Берг понял, что сболтнул лишнее.

— Я точно не знаю, но пацаны в этом возрасте всегда выдумывают много всякого дерьма. И в большинстве случаев не стоит придавать этому большого значения.

— Нурдстрем рассказал что-нибудь о тех парнях, с которыми поссорился Эриксон?

— Нет.

— Точно?

— Да. Мне пора. Но мы с вами еще поговорим. Мы стремимся к тому, чтобы этот район стал привлекателен для туристов с континента. Пока нам все удавалось. — Берг нагнулся к Форсу и сунул руки в карманы куртки. — Вы понимаете, что никакие Фриц и Ута из Берлина не захотят приехать сюда порыбачить со своими ребятишками, если пройдет слух, что у нас тут хозяйничают нацисты?