(1) Валгий Руф [125]во второй книге сочинения, которое он озаглавил «О вопросах, затронутых в письмах», говорит, что слово lictor (ликтор) [126]образовано от ligare (связывать), поскольку, когда римские магистраты приказывали кого-либо сечь розгами, то такому [человеку] обычно связывали и сковывали ноги и руки, и тот из числа посыльных, кто должен был связывать (officium ligandi), назывался ликтором (lictor). Он использует для подтверждения этого постулата слова Марка Туллия, взятые из речи, произнесенной им в защиту Гая Рабирия: (2) «Ликтор, свяжи (conliga) руки». [127]Такова точка зрения Валгия.

(3) Мы с ним вполне согласны, однако Туллий Тирон, [128]отпущенник Цицерона, писал, что слово «ликтор» образовано либо от līmus (пурпурная перевязь; жреческий передник), либо от līcium (пояс). Он говорит: «Ведь поперечной перевязью, которая называется limus, были опоясаны те, кто сопровождал магистратов».

(4) А если кто из этого заключит, что слова Тирона более правдоподобны из-за того, что первый слог в слове lictor, как в līcium, долгий, а в соответствующем глаголе (то есть в ligare) — краткий, то это к данному вопросу не относится. [129]Дело в том, что как lictor (ликтор) от ligare (связывать), так и lector (читатель) от legere (читать), vītor (плетельщик корзин) от viere (плести), [130]tūtor (защитник) от tueri (заботиться), structor (строитель) от struere (строить) произносятся с долгими гласными, бывшими краткими [в исходных словах].

Стихи, взятые из седьмой книги Квинта Энния, в которых содержится изображение характера и обходительности человека невысокого общественного положения по отношению к высокопоставленному другу

(1) Энний, [131]описывая и рассказывая в седьмой книге «Анналов» с изяществом и знанием дела историю Геминия Сервилия, [132]человека благородного, [изложил также], каким умом, какой обходительностью, какой верностью, какой сдержанностью в речах, каким знанием древностей, а также старинных и современных обычаев, какой твердостью в сохранении тайны, какими, наконец, средствами и утешениями для облегчения [133]тягот жизни подобает обладать другу человека, превосходящего его по происхождению и положению в обществе. (2) Что касается меня, то я считаю эти стихи достойными не менее усердного и частого упоминания, чем наставления философов об обязанностях. (3) К тому же столь досточтим в этих стихах отзвук древности, очарование столь беспримесно и до того далеко от всякого притворства, что, по моему мнению, [словам этим] следует повиноваться, придерживаться их и соблюдать как древние и священные законы дружбы. (4) По этой причине я счел необходимым их записать [на тот случай], если кто-нибудь сразу же захочет [с ними ознакомиться]:

(5) Как утверждают, Луций Элий Стилон [135]имел обыкновение говорить, что Квинт Энний написал это о самом себе и описание это сделано на основе нравов и характера самого Квинта Энния. [136]

Речь философа Тавра о способе и путях перенесения боли согласно доктрине стоиков

(1) Когда мы с философом Тавром [137]направлялись в Дельфы на Пифийские игры, чтобы увидеть собрание почти всей Греции, то во время этого путешествия мы прибыли в Лебадею [138]— старинный город в земле Беотии. Там Тавру сообщили, что один его друг, видный философ стоического направления, прикован к постели тяжким недугом. (2) Тогда, прервав свой путь, ибо вообще-то ему следовало двигаться быстрее, и покинув повозки, он поспешно отправился увидеть [больного]; мы же по привычке последовали за ним туда, куда он направлялся. И, войдя в дом, где находился больной, мы увидели человека, страдающего болями и спазмами кишечника, что греки называют κόλον, и одновременно — сильной лихорадкой. Он издавал сдавленные стоны и вздохи, а из груди его вырывалось затрудненное дыхание, свидетельствующее не столько о боли, сколько о сражении с болью.

(3) После того как Тавр позвал врачей и побеседовал с ними о лечении, которое надлежит применить, он укрепил [своего товарища] в сохранении терпения, приведя в пример его же собственную выдержку, которую в нем наблюдал. Когда мы вышли из дома и направились к повозкам и спутникам, Тавр сказал: «Вы видели, конечно, зрелище не самое приятное, однако же полезное для познания — встретившихся и сражающихся философа и боль. Сила и природа болезни совершали то, что им свойственно — мучение и разлад членов [тела], а разум и природа души действовали в противоположенном направлении, что также им свойственно: он твердо переносил, сдерживал и ограничивал внутри себя приступы сильной боли. Никаких воплей, никаких плачей, никаких других не красящих его звуков он не издавал; только, как вы видели, [такие звуки], которые свидетельствовали о сражении добродетели и тела за обладание человеком».

(4) Тогда один молодой человек из учеников Тавра, не лишенный познаний в области философии, сказал: «Если острота боли [139]столь сильна, что она борется против воли и решения души, вынуждая человека, вопреки его желанию, стенать и признавать злом свирепствующую болезнь, почему же тогда у стоиков боль называется „безразличное“, а не „зло“? [140]И почему, далее, приверженец стоической философии может быть чем-то принуждаем или почему боль [может его к чему-либо] принудить, тогда как стоики имеют обыкновение говорить, что боль ни к чему не принуждает и что мудреца невозможно ни к чему принудить?»

(5) На это Тавр, уже с повеселевшим лицом — казалось, что соблазн этого вопроса ему приятен, — сказал: «Если бы этот наш друг чувствовал себя лучше, то отстоял бы подобные вынужденные стоны от превратного толкования и, как я думаю, решил бы для тебя этот вопрос; я же, как ты знаешь, во многом не согласен со стоиками или, лучше сказать, со Стоей. Ведь они часто противоречат и сами себе, и нам, [141]как показано в книге, которую мы по этому вопросу сочинили. [142](6) Однако, чтобы тебе угодить, я скажу, как говорится, менее учено, но более ясно. Будь здесь кто-либо из стоиков, он, полагаю, не преминул бы все это изложить с большим числом отступлений и более замысловато. Ты же, я думаю, знаешь это старое и весьма известное выражение: